Провинціальный читатель! Вы читаете мѣстную газету, которая изо дня въ день знакомитъ васъ со всѣми выдающимися событіями міра, а также съ тѣмъ, что дѣлается у васъ подъ самымъ носомъ, въ родномъ болотѣ. Но знаете ли вы, какой это трудъ для тѣхъ, кто обязанъ вамъ доставлять ежедневно всѣ эти свѣдѣнія, а въ особенности, какъ не легко предавать гласности именно то, что творится у насъ подъ носомъ. О, это гораздо труднѣе, нежели собираніе извѣстій со всего міра. Не угодно-ли вамъ провести денекъ въ редакціи одной изъ провинціальныхъ газетъ. Я долженъ сдѣлать оговорку: все, что я списываю въ дѣйствительности, можетъ относиться, конечно, къ редакціи всякой газеты,-- но только "газеты", въ истинномъ смыслѣ этого слова. Газета газетѣ рознь и не подлежитъ сомнѣнію, что не надо ни особеннаго труда, ни хлопотъ для того, напр., чтобы наполнять столбцы "мѣстной газеты" обширными перепечатками изъ другихъ изданій, или стариннѣйшими анекдотами изъ "Живописнаго Обозрѣнія", давно всѣмъ извѣстными, или, наконецъ, преспокойно брать уже готовый матеріалъ мѣстныхъ извѣстій, собранныхъ другою мѣстною же газетой, и преподносить его публикѣ на другой, или на третій день. Въ редакціяхъ такихъ газетъ обыкновенно засѣдаютъ два, а много три "литератора", работающихъ ножницами, а не перомъ, такъ что и самая редакція въ сущности можетъ быть названа "закройщицкой мастерской".
-----
Въ городѣ "Колыбельштадтъ" находятся два мѣстные органа: "Цвѣль" и "Струя". Первая газета считается консервативной, ибо главнымъ авторитетомъ считаетъ будочника съ метлой и доносомъ; вторая -- либеральной только потому, что признаетъ нѣчто выше будочника. Я возьму день изъ жизни редакціи второй газеты.
-----
Секретарь редакціи Чернильниковъ сидѣлъ за столомъ, заваленнымъ газетами, письмами и цѣлой массой обширныхъ рукописей. Онъ то и дѣло мокалъ перо, черкалъ, надписывалъ на поляхъ, рвалъ въ клочки исписанную бумагу и постоянно что-то ворчалъ. Онъ, очевидно, былъ не въ духѣ.
Въ большой комнатѣ за длиннымъ зеленымъ столомъ сидѣло человѣкъ пять "постоянно работающихъ". Одинъ изъ нихъ "расчислялъ" сегодняшній номеръ, т. е. вычислялъ построчную плату каждому изъ авторовъ всего напечатаннаго и заносилъ свои отмѣтки въ особую книгу, другой -- писалъ разнымъ корреспондентамъ изъ уѣздовъ лаконическіе отвѣты: "статья ваша не можетъ быть напечатана" и то и дѣло лизалъ языкомъ наклеиваемыя марки; третій рылся въ какихъ-то толстыхъ отчетахъ, четвертый и пятый просто строчили. Скрипъ перьевъ прерывался шумомъ разрываемой бумаги. Съ 11 часовъ утра не переставали раздаваться звонки и въ редакцію постоянно входили и выходили изъ нея разные субъекты. Одни проходили въ кабинетъ къ редактору, другіе осаждали секретаря.
Господинъ въ синихъ очкахъ съ длинной шевелюрой.
-- Позвольте спросить, что-же моя статья: "Современное мракобѣсіе" будетъ напечатана?
-- Не пойдетъ!
-- Почему-же?
-- Невозможно, Во 1-хъ, заглавіе не пропустятъ, а во 2-хъ, слишкомъ очевидные намеки на городскаго голову. Можете получить свою статью.
-- Я измѣнить могу, придать фантастическій характеръ и перенести дѣйствіе въ Китай.
-- Все равно поймутъ, что это про нашъ городъ пишете.
-- Тьфу ты, чортъ возьми, какая-же это мѣстная газета! восклицаетъ авторъ "Мракобѣсія" и удаляется, забравъ свою рукопись.
Юноша кудрявый робко подходитъ:
-- Что-же мои поэмы?
-- Не пойдутъ!
-- Я желалъ-бы знать?
-- Не интересныя, и многое не складно.
-- Позвольте, я самъ вамъ прочитаю, вотъ хотя-бы это мѣсто.
Юноша садится на стулъ возлѣ самого секретаря и начинаетъ декламировать:
Ты, полногрудая Ѳемида,
Съ повязкой крѣпкой на глазахъ,
Газетамъ задаешь ты страхъ....
Раздосадованный Чернильниковъ его перебиваетъ: "извините, намъ некогда, до свиданія-съ! "
-- Здѣсь редакція "Струи?" слышится въ передней. Я хочу видѣть редактора.
Входитъ мужчина солидныхъ размѣровъ съ синебагровымъ носомъ. Съ его приходомъ изъ передней на всякій случай выступаетъ одинъ изъ разсыльныхъ редакціи.
-- Позвольте представиться, я капитанъ Безшабашный!
Во вчерашнемъ номерѣ вашей газеты пропечатано было, что "одинъ вѣчно пьяный капитанъ Б..... слоняется цѣлый день по Медвѣжьему переулку и пугаетъ мирныхъ жителей, разбивая стекла въ домахъ, натравливая собакъ, и т. п. и что о буйствѣ его составленъ полицейскій протоколъ".
-- Да-съ, такъ что вамъ угодно?
-- А вотъ видите-ли-съ. Во всемъ Медвѣжьемъ переулкѣ есть одинъ только капитанъ, начинающійся на букву И -- это я! Вчера я былъ выпивши и объ этомъ составленъ протоколъ, слѣдовательно, статья эта цѣликомъ относится ко мнѣ,-- а потому позвольте за диффамацію васъ притянуть и потрудитесь выдать мнѣ имя и фамилію автора.
-- Можете обратиться къ суду.
-- А на мировую не желаете? Я не дорого возьму: съ судебными издержками и за веденіе дѣла всего 5 р. с.
Капитана просятъ удалиться и онъ уходитъ, съ угрозой передать дѣло знаменитому адвокату Швальбергу, который найдетъ здѣсь и клевету, ибо въ замѣткѣ сказано: "разбиваетъ стекла и травитъ собакъ ", а онъ разбилъ всего одно стекло и затравилъ одну собаку.
-- Позвольте заявить чрезъ посредство вашей уважаемой газеты,-- заявляетъ одна почтенная дама, среднихъ лѣтъ,-- что я вчерашній день, безъ всякаго повода съ моей стороны, подверглась насилію со стороны околодочнаго надзирателя Хлыщева, выразившемуся въ томъ, что онъ насильно получилъ съ меня 1 р. с. за то, чтобы не составить протокола о вылитіи будто-бы изъ моего дома нечистотъ на улицу.
-- Никакъ нельзя-съ. Это будетъ диффамаціей должностнаго лица и потребуются письменныя доказательства позорящаго обстоятельства. Вотъ развѣ принесете росписку отъ г. Хлыщева, что онъ дѣйствительно получилъ съ васъ 1 рубль въ видѣ взятки, тогда можно.
-- Хорошо-съ, я постараюсь, попробую. Я думаю, что онъ порядочный человѣкъ и не станетъ отрицать того, что происходило при свидѣтеляхъ,-- а то вѣдь они его могутъ уличить.
-- Свидѣтели не допускаются по такимъ дѣламъ.
Успокоенная дама среднихъ лѣтъ уходитъ.
-- Я желалъ-бы написать у васъ тутъ сейчасъ-же статью, по поводу творимыхъ безобразій и такъ называемой выборной агитаціи. Такъ заявляетъ одинъ почтенный домовладѣлецъ.
-- Невозможно. Насъ предупреждаютъ, чтобы мы никакихъ агитацій не дѣлали.
-- Да вѣдь не вы, а они дѣлаютъ.
-- Да, но писать объ агитаціяхъ признается также за агитацію,-- а это воспрещено.
Затѣмъ является еще нѣсколько авторовъ статей по разнымъ "вопросамъ", справиться объ участи ихъ писаній и получаютъ отвѣты: "не пропущено" или "не можетъ идти". Одинъ старичекъ съ добродушной физіономіей заявляетъ, что въ одномъ изъ фельетоновъ газеты была описана вечеринка точь въ точь изъ такихъ, какія у него иногда бываютъ, но такъ какъ въ фельетонѣ говорится довольно насмѣшливо о хозяинѣ дома, то онъ проситъ заявить, что авторъ вовсе не имѣлъ въ виду именно его, тѣмъ болѣе, что у него также нѣтъ двухъ взрослыхъ дочерей, а только одна. Его успокоиваютъ обѣщаніемъ удовлетворить просьбу.
Въ кабинетѣ редактора между тѣмъ идетъ совѣщаніе съ постоянными сотрудниками о томъ, какую передовую можно-бы на завтра пустить, не касаясь толковъ о войнѣ, ни о городскихъ выборахъ, ни о крестьянскомъ вопросѣ, ни о народныхъ школахъ, ни о пятомъ, десятомъ. И вопросъ: о чемъ-же? остается пока нерѣшеннымъ. Подождемъ, не случится-ли за день чего-либо такого, о чемъ можно.
Редакторъ съ безпокойствомъ по нѣсколько разъ спрашиваетъ у секретаря: что, много уже отослали? Матеріалу довольно?
-- Да, если "не выброситъ", есть достаточно, а такого,-- вѣрнаго, столбца на три не хватаетъ.
-- А хроники?
-- Ровно ничего, ну вотъ полтора вершка нѣту.
-- Что-жъ: неужели никто не умеръ такой, чтобы писать стоило, ни крупной кражи, ничего!
-- Хоть шаромъ покати! Этакой проклятый городишко. Прійдется опять пускать засѣданіе сельско-хозяйственнаго общества.
-- Ну, погодите, погодите! Да что это репортеры не прибѣгаютъ. Кажется, пора.
Къ вечеру тревога усиливается. Ну., денекъ! выбрался!
Корреспонденцій бездна, но все неудобныя, столичныя газеты ничего рѣшительно интереснаго не содержатъ и не о чемъ распространяться,-- насъ все это не можетъ интересовать.
Вотъ, наконецъ, вваливается одинъ изъ городскихъ репортеровъ Ярыжкинъ.
-- Ну, что есть у васъ, выкладывайте скорѣй!
-- У мироваго судьи 4-го участка слушалось дѣло доктора Р
-- Съ г-жею Л.... о поросенкѣ? Ну, это ужъ надоѣло.
Можно и не печатать. А дальше!
-- Прекурьезное постановленіе состоялось въ городской управѣ,-- вотъ я его спишу сейчасъ. Потомъ, въ ученомъ обществѣ "Союзъ просвѣтителей" случился скандалъ: Шпекъ подрался съ Тузенмахеромъ: одинъ отстаивалъ, привилегію университетскихъ коллегій и выборное начало, а другой доказывалъ, что все это поощряетъ только организованіе шаекъ совмѣстителей.
-- Ну, садитесь, попробуйте какъ нибудь изобразить все это, но только, не задѣвая личностей.
Другой репортеръ приноситъ извѣстія о мелкихъ кражахъ, совершившихся за ночь у мирныхъ обитателей Колыбельштадта,-- но хроника блѣдна, и ничего не придумаешь. Вообще послѣдніе дни затишье ужасное.
День кончается, всѣ мечутся, матеріала положительно нѣтъ.
Чернильниковъ въ отчаяніи: хоть-бы какая-нибудь растрата опять, крупная несостоятельность, что-ли?
Онъ обращается еще разъ съ запросомъ къ Ярыжки* ну: -- "что у васъ тамъ, можетъ хоть парочка подкидышей найдется? а то мнѣ надо пригнать вершка два петиту?
-- Да, это пожалуй! вѣдь можно, Семенъ Семеновичъ,-- извольте, я вамъ составлю двѣ замѣточки, дайте-ка планъ города, мы и подкинемъ двухъ младенцевъ, одного мужскаго пола, а другого -- женскаго, только на какія бы улицы, чтобы побезопаснѣе
-- Не годится. Нечего дѣлать, подождемъ еще Тулумбасова, на него вся надежда, ужъ онъ всегда откопаетъ что-нибудь.
Въ ожиданіи Тулумбасова составляется политическій отдѣлъ.
Наконецъ, запыхавшись, влетаетъ давно желанный Тулумбасовъ. Всѣ его окружаютъ, закидывая вопросами: есть? есть?
-- Еще бы! съ гордостью произноситъ онъ.
-- Въ самомъ дѣлѣ? Голубчикъ, давайте сюда скорѣй, что тамъ растрата, смертоубійство, что-ли? скорѣй, ну, "намъ сообщаютъ"....
-- Какое тамъ! Цѣлыхъ 14 смертоубійствъ!!!
Да-съ, господа, вотъ что я вамъ принесъ: обвалъ земляныхъ и каменныхъ работъ возлѣ мастерскихъ желѣзной дороги и заживо погребенныхъ, по крайней мѣрѣ, 14 человѣкъ.
-- Голубчикъ, да что вы, вотъ прелесть! Катай!-- неистово кричитъ Чернильниковъ, воплощеніе газетной хроники, въ которомъ въ подобныя минуты невольно заглушается человѣческое чувство.
-- Позвольте, Семенъ Семеновичъ, да у насъ осталось въ наборѣ послѣ Кукуевской катастрофы: "заживо-погребенные -- мы созерцали страшную могилу, въ которой нашли себѣ успокоеніе несчастныя жертвы возмутительной небрежности.... и т. д."
-- И такъ хроника идетъ. Ну, можно и передовую кончить, успокоился редакторъ "Струи",-- но вдругъ воскликнулъ съ ужасомъ: А фельетонъ: вѣдь завтра воскресенье!
-- фельетонистъ намъ пишетъ: Дайте тему, не о чемъ писать, кромѣ оттепели. Что ему отвѣтить?
-- Скажите, пусть пишетъ о томъ, что "не о чемъ писать".
(Заря 1881 г.).