I. Наши жены черезъ 100 лѣтъ.
Я спалъ, и въ сладкомъ усыпленьи мнѣ представился чудный образъ свѣтло-кудрой дѣвушки съ черными глубокими глазами, съ милой дѣтской улыбкой. Она олицетворяла собою кротость, голубиную чистоту и невинность, и въ то-же время чудные глаза выражали умъ и проницательность. Дѣвушка сидѣла за книгой, оперевъ свою головку на лѣвую руку. Глаза ея бѣгали по страницамъ и изрѣдка, какъ бы украдкою, она бросала на меня какой-то вызывающій взоръ. Конечно, я влюбился въ нее чуть-ли не съ перваго взгляда, и, наконецъ, обратившись къ видѣнію, робко спросилъ: "кто ты, чудное видѣніе, и зачѣмъ смущаешь мой покой?" -- Дѣвушка закрыла книгу и отвѣтила: "я будущая идеальная жена, такая, какихъ ты встрѣтишь, если умрешь и вновь появишься на свѣтъ, приблизительно лѣтъ черезъ сто".
Ждать такой періодъ времени мнѣ казалось слишкомъ долго, а видѣніе меня очаровало; а потому и сообразивъ, что это все-таки сновидѣніе (какъ говоритъ Елена Прекрасная), я хотѣлъ испытать этого прекраснаго будущаго сейчасъ же, и приступилъ къ дѣлу. Началъ, конечно, съ того, что попросилъ позволенія быть представленнымъ родителямъ дѣвушки. Къ удивленію моему, оказалось, что это было совершенно излишне, такъ какъ очаровательная блондинка живетъ самостоятельно, отдѣльно отъ папеньки и маменьки.
-- То есть, какъ же это такъ?-- полюбопытствовалъ я.
-- Очень просто, отвѣтила дѣвушка, Я уже годъ, какъ окончила университетъ и живу на своей квартирѣ, предоставивъ родителямъ удѣлять свои заботы младшимъ дѣтямъ. Смѣшно, въ самомъ дѣлѣ, чтобы они возились съ восемнадцатилѣтнею особой, имѣющей всѣ гражданскія права. Наконецъ, тотъ образъ жизни, который я веду, могъ бы ихъ нѣсколько стѣснять. У меня свой кругъ знакомыхъ, свои занятія, свои развлеченія. Если хотите, пріѣзжайте сегодня ко мнѣ на партію винта. Я ужасно люблю эту старинную игру, которая рѣдко гдѣ теперь встрѣчается,-- прибавила дѣвушка и, давъ мнѣ свою карточку съ адресомъ, исчезла.
Я остался пораженнымъ... Въ моихъ рукахъ была ея карточка съ маленькой фотографіей блондинки въ видѣ медальона и надписью: "Ирина Петровна Ракитина.-- Кандидатъ правъ".
-- Что же это такое?-- подумалъ я.-- Чудное видѣнье, очаровательная чистая блондинка, 18-ти-лѣтняя дѣвушка и.... живетъ не при папенькѣ, пользуется всѣми гражданскими правами, играетъ въ винтъ, имѣетъ свой кружокъ... кандидатъ правъ!... Боже мой! Вотъ до чего мы дожили! И рекомендуется еще будущей идеальной женой. Воображаю, хорошая жена изъ нея выйдетъ!
Я долго находился въ недоумѣньи, но, наконецъ, опомнился... Да что-же я, въ самомъ дѣлѣ,-- вѣдь для того, чтобы все это постигнуть, надо человѣческой мысли шагнуть впередъ ни болѣе, ни менѣе, какъ на сто лѣтъ!!!... Вѣдь люди, нравы и убѣжденія мѣняются. Кто бы подумалъ во времена затворничества древне-русской женщины, что она вмѣсто сидѣнія въ терему и щелканья орѣховъ -- будетъ слушать высшіе курсы, служить на желѣзной дорогѣ и т. п., а теперь прогрессъ идетъ гораздо быстрѣе и что насъ ждетъ -- никто и не угадаетъ. Мечтать и думать можно разно, наконецъ, и сны, и видѣнія бываютъ разные.
Я сталъ собираться на вечеръ къ Ракитиной. Надѣвъ черный кафтанъ и синюю шелковую рубаху,-- никто на вечера иначе не ѣздилъ -- ровно въ 7 часовъ вечера я высадился изъ вагона электрической дороги, возлѣ указаннаго адреса, и поднялся къ Ракитиной. Я засталъ у нея много молодежи: мужчинъ и дѣвушекъ и ни одного старика. Отцы и дѣти, подумалъ я, составляютъ разныя общества и другъ другу, повидимому, не мѣшаютъ.
Шелъ оживленный, веселый разговоръ. Ракитина, какъ оказывается, только что вернулась изъ суда, гдѣ она блистательно выиграла очень интересный литературный процессъ. На ней еще было оффиціальное черное платье, застегнутое сверху до низу, съ черной пелеринкой и кружевнымъ воротничкомъ. Прекрасные волосы ея распущенными кудрями падали на плечи, на груди въ видѣ брошки былъ серебряный знакъ, изображавшій знакомую старушку Ѳемиду съ завязанными глазами и съ надписью на лентѣ: "милосердіе и справедливость".-- Вся ея фигура представляла собою дѣйствительно-идеальный образъ защитницы. Я тотчасъ вообразилъ себѣ на трибунѣ такую защитницу, вмѣсто нашихъ историческихъ ораторовъ -- Лохвицкаго и Плеваки.... Къ тому же Ракитина обладала замѣчательнымъ краснорѣчіемъ, а голосъ ея напоминалъ мнѣ чудные переливы какого-то давно забытаго голоса, который раздавался сто лѣтъ назадъ, изъ устъ одной знаменитой артистки,-- кажется, Сары Бернаръ. И такъ, эти природныя качества, которыми такъ богато была одарена очаровательная женщина и которыя прежде, въ наше старое время, не нашли бы себѣ никакого примѣненія, теперь давали обществу блистательную знаменитость на поприщѣ адвокатуры.
Пусть не подумаютъ, что мое сновидѣнье, мои туманныя картины могутъ вселить въ юныя головы нашихъ дѣвъ какія либо поползновенія на допущеніе ихъ, напр., къ защитѣ по уголовнымъ дѣламъ. Не забывайте опять, что мнѣ снятся картины слишкомъ отдаленнаго будущаго и что тогда будетъ хорошо, то теперь, конечно, непримѣнимо и даже, быть можетъ, очень вредно. Извольте, въ самомъ дѣлѣ, теперь, при нашихъ взглядахъ и воззрѣніяхъ, выпустить предъ нашими судьями такую защитницу. Да я увѣренъ, что ни одинъ изъ нашихъ молодыхъ предсѣдателей, подъ вліяніемъ восторга, не произнесъ бы въ концѣ засѣданія своего суроваго "обвинительнаго" резюме, а присяжные соскочили бы съ мѣстъ раньше времени и воскликнули хоромъ: "не виновенъ, не виновенъ! Она того желаетъ!...."
Процессъ, который защищала Ракитина, опять таки поразилъ меня, какъ человѣка, жившаго сто лѣтъ назадъ. Редакторъ одной газеты обвинялся въ томъ, что, получивъ корреспонденцію объ одномъ мелкомъ злоупотребленіи по службѣ одного должностнаго лица, не помѣстилъ этой корреспонденціи въ ближайшемъ номерѣ своей газеты. Преступленіе это предусмотрѣно было статьей 101, гласившей: "Редакторъ газеты, какъ лицо, обязанное, въ силу принятой имъ присяги, содѣйствовать обществу и правительству въ раскрытіи злоупотребленій во всѣхъ сферахъ общественной жизни, въ случаѣ онъ, по нерадѣнію, медленности и небрежному выполненію своихъ обязанностей, въ ущербъ общаго дѣла и въ интересахъ единичнаго лица, не напечатаетъ въ ближайшемъ номерѣ своей газеты дошедшаго до него какимъ-либо путемъ свѣдѣнія о злоупотребленіи лица, находящагося на службѣ общественной или отъ правительства, подвергается за сіе штрафу отъ 100 до 1000 р."
Потолковавши вдоволь о процессѣ, молодые люди перешли къ другимъ событіямъ дня. Разговоръ былъ занимательный и оживленный. Я невольно былъ пораженъ, не услышавъ ни сплетенъ, ни толковъ про ту или другую личность. Говорили о дѣлахъ, а также шутили, смѣялись звонкимъ, рѣзвымъ и непринужденнымъ смѣхомъ и, наконецъ, любители усѣлись и за неизбѣжный винтъ. Ого! подумалъ я, вотъ однако что пережило цѣлое столѣтіе -- винтъ! Не совсѣмъ пріятно. Игроки однако не засиживались и болѣе трехъ роберовъ игра не продолжалась. Не принимая участія въ игрѣ, которую я не могъ постигнуть даже черезъ столѣтіе (совсѣмъ она мнѣ не дается), я, ознакомившись съ чуждымъ для меня обществомъ, проводилъ время въ наблюденіяхъ за новыми типами и, признаюсь, удивленію моему не было конца. Меня поражало обращеніе молодыхъ людей между собою. Сто лѣтъ тому назадъ въ такомъ сообществѣ молодыхъ людей и прекрасныхъ юныхъ дѣвъ давно-бы уже происходило настоящее вавилонское столпотвореніе и какая-то безумная оргія. Ничего подобнаго не было. Общеніе молодыхъ людей повидимому было столь обыкновеннымъ явленіемъ, что ни въ одной изъ сторонъ не возбуждалось никакого дикаго восторга при взаимномъ сближеніи. Но гдѣ-же любовь? Гдѣ это блаженное волшебное чувство, украшающее молодую душу, молодую жизнь?-- Неужели оно исчезаетъ при упрощеніи отношеній между обоими полами?-- Нѣтъ, никогда! О, я въ этомъ скоро убѣдился, на томъ-же вечерѣ у Ракитиной. Я видѣлъ даже парочки влюбленныхъ, сидѣвшихъ вмѣстѣ и наслаждавшихся тихой, задушевной бесѣдой. Къ удивленію моему, я узналъ, что между всей этой молодежью не было ни одного жениха и ни одной невѣсты. Все это было для меня непонятнымъ, пока я не объяснился съ Ракитиной. Вотъ какъ произошло это объясненіе и что я узналъ отъ нея.
Плѣнившись этой очаровательной дѣвушкой, я ревниво слѣдилъ за каждымъ ея движеніемъ и меня поражало ея поведеніе, вольность обращенія съ молодыми людьми -- ея гостями, изъ которыхъ особеннымъ вниманіемъ она дарила одного молодого математика. Во мнѣ хватило достаточно нахальства (оставшагося, конечно, отъ прежняго допотопнаго воспитанія и взглядовъ на женщину) и я выждалъ удаленія всѣхъ гостей, чтобы остаться наединѣ съ обворожительной Ириной (имя, пожалуй, не совсѣмъ благозвучное, но "не въ этомъ счастье", какъ говорилъ одинъ мой пріятель). Наконецъ, я съ нею вдвоемъ. Я началъ, какъ въ древнихъ историческихъ романахъ и пьесахъ, которые уже никѣмъ не читались, а въ сущности я началъ очень просто, сказавъ ей безъ дальнихъ обиняковъ: "я васъ люблю и, дескать, какъ порядочный человѣкъ, желаю предложить вамъ руку и сердце, чтобы, значитъ, по закону, какъ слѣдуетъ: отвѣтьте мнѣ одно лишь слово и я буду счастливъ!"
-- Вы мнѣ нравитесь!-- просто и искренно отвѣчала дѣвушка.
-- О! Ирена! (я тотчасъ придумалъ это благозвучное имя). Какъ я счастливъ, идемъ-же къ папенькѣ и маменькѣ просить благословенія.
-- Стойте! Куда, зачѣмъ?-- задала она мнѣ рядъ вопросовъ, заставившихъ меня широко раскрыть глаза отъ удивленія.
-- Какъ, зачѣмъ? Да вѣдь я вамъ "въ нѣкоторомъ родѣ декларацію дѣлаю" и хочу вамъ предложить законныя узы Гименея.
-- Замужество? Бракъ?-- спросила удивленно Ирена.
-- Ну да, что-же другое?
-- Да вѣдь я еще жить хочу для себя, я молода, за чтоже я отдамъ всю мою жизнь вамъ и буду жить для одного васъ?
-- Какъ за что?-- возразилъ я. Да вѣдь я тоже посвящаю вамъ всю мою жизнь, я буду любить одну васъ, заботиться о васъ, служить вамъ, лелѣять васъ. Мы будемъ обязаны другъ другу взаимнымъ счастьемъ,-- вспомнилъ я тираду изъ прошлаго столѣтія.
-- Но гдѣ-же тутъ залогъ этого взаимнаго счастія, гдѣ равенство, гдѣ справедливость?-- продолжала совершенно серьезно Ирена,-- эта будущая идеальная жена, какою она себя рекомендовала. Затѣмъ я услышалъ разсужденія этой яко-бы идеальной жены, и, признаюсь, отъ многаго пришелъ въ ужасъ. "Посудите вы, легкомысленный человѣкъ и гнусный эгоистъ!-- добавила она, безъ всякаго однако озлобленія.-- Какимъ вступаете въ этотъ союзъ вы и какою берете меня? Скажите мнѣ одно: любили-ли вы до сихъ поръ кого нибудь? Говорите одну правду: любили или нѣтъ?"
Я немного смутился...-- Да какъ вамъ сказать, это вѣдь все не такая любовь, которую я чувствую теперь.... Мало ли какія бываютъ увлеченія, въ молодости, въ особенности....
-- Однако -- любили, какъ-бы тамъ ни было?
-- Увлекался,-- повторилъ я, какъ пойманный школьникъ,-- увлекался не болѣе того, однако не настолько, чтобы связать всю свою жизнь съ любимымъ существомъ, чтобы быть преданнымъ ей одной,-- а теперь....
-- Вы обѣщаете, что увлеченій больше не будетъ?
-- О, вы одна, Ирена, будете моей святыней... и т. д.
Она меня перебила:-- вы говорите, какъ въ столѣтнихъ романахъ. Но, положимъ, я готова вамъ вѣрить, а потому еще болѣе вижу, что бракъ нашъ невозможенъ и что я не могу обѣщать быть хорошей женой.-- Вы увлекались уже, испытывали увлеченія, восторги и пользовались жизнью, а потому есть основаніе думать, что пора увлеченій для васъ прошла и что настоящее чувство ко мнѣ есть уже болѣе прочное чувство -- любовь человѣка, который постигъ и изучилъ это чувство, потому что любовь надо понимать, надо ее изучить, изучить всѣ ея оттѣнки... Напрасно думали въ древности, что это божественный даръ, который дается сразу. Теперь обратимся къ другой сторонѣ союза, ко мнѣ. Я никого еще не любила и никѣмъ не увлекалась. Чего-же лучше, скажете вы: только такая женщина и можетъ быть настоящей женой, только ей одной и можно предложить союзъ на всю жизнь! Но это давно брошенный нелѣпый взглядъ, "преданіе старины глубокой".
-- Видите-ли,-- я вѣдь не могу отвѣчать за себя, я не могу быть увѣренной, что мое чувство къ вамъ есть единственное, лучшее въ жизни, потому что я еще не испытывала этого чувства никогда и мнѣ кажется, что потому всегда лучшею женою будетъ та, которая будетъ представлять болѣе гарантій для мужа отъ "желаній испытывать новыя увлеченія и оправдываться незнаніемъ жизни, неопытностью". Словомъ, въ этотъ союзъ надо вступать съ одинаковыми шансами, при болѣе или менѣе равныхъ условіяхъ. Тогда онѣ будутъ такими же вѣрными и испытанными женами, какъ ихъ мужья, хорошо знакомые съ жизнью. И такъ,-- заключила Ирена,-- я пока не могу быть вашей женой!
Заключительныя слова красавицы на меня подѣйствовали чрезвычайно непріятно и послѣ объясненія съ нею я вышелъ разочарованный прогрессомъ въ этомъ отношеніи. Я чувствовалъ какую-то сердечную пустоту и разочарованность. Ирена казалась мнѣ болѣе разсудительною, нежели любящей, способной къ безотчетному увлеченію... и вообще вся поэзія этого чуднаго образа, явившагося въ началѣ сновидѣнья, для меня исчезла разомъ. Я еще болѣе удивился, когда узналъ, что свобода для дѣвушекъ была настолько признана, что эти милыя созданія пользовались совершенно такими же привилегіями, какъ наша jeunesse de l'autre temps, онѣ посѣщали клубы, собранія, бывали вездѣ на вечерахъ и затѣмъ по истинному чувству выходили замужъ и были прекрасными женами... Но все его для меня было грустно... и непонятно, и я, какъ отсталый человѣкъ, разочаровался моимъ видѣніемъ и скоро ея образъ затмился передо мною.
Я проснулся... Проза жизни началась со всею ея дѣйствительностью. Ко мнѣ подошла моя милая любящая супруга и съ своимъ ласковымъ милымъ личикомъ она... преподнесла мнѣ для уплаты счетъ отъ модистки на 178 р. за новое платье для предстоящаго семейнаго вечера въ дворянскомъ клубѣ. Я попробовалъ заикнуться, что это очень дорого, что это расходъ совершенно излишній; но въ отвѣтъ на мои экономическія разсужденія посыпался цѣлый градъ укоровъ и упрековъ.
-- Да, вамъ все это кажется лишнимъ, вамъ все надоѣло, а я... за что я должна загубить свою молодость?-- Вы увлекались, бросали бѣшеныя деньги, а я ничего подобнаго не испытывала, я вамъ отдала все, все... а между тѣмъ, я тоже хочу жить. Когда же и жить, какъ не теперь?... О, безчувственный эгоистъ и т. д., и т. д. Настроеніе супруги шло crescendo, отъ нѣжныхъ, ласкательныхъ словъ діалоги перешли на совершенно другія выраженія и въ концѣ концовъ я все таки долженъ былъ заплатить по счету 178 руб.!!
(Заря 1882 г. No 2).
II. Кіевъ -- въ будущемъ.
Предо мною въ туманной дали разстилалась прекрасная картина довольно отдаленнаго будущаго. Мнѣ представился чудный нашъ городъ такимъ, какой онъ будетъ ни больше, ни меньше, какъ черезъ сто лѣтъ. Ахъ, какой это будетъ славный городъ и какъ жаль, что никто изъ насъ не доживетъ до этой вожделѣнной поры. Но чего не въ состояніи создать воображеніе! Мысленно я провелъ цѣлый день въ этомъ городѣ и спѣшу подѣлиться своими впечатлѣніями.
Я занималъ небольшую комнатку на 24-мъ этажѣ въ домѣ правнука г. Фрометта, на той-же Бульварной улицѣ. Внизу помѣщалась аптека, существующая болѣе 100 лѣтъ, какъ гласила вывѣска. Высота моего помѣщенія никого не должна удивлять, ибо даже 30-ти этажные дома вовсе не въ диковинку въ нашемъ городѣ (черезъ 100 лѣтъ, конечно). Всѣ этажи связаны были желѣзными скрѣпленіями, на подобіе желѣзнодорожныхъ мостовъ. Въ каждомъ домѣ въ коридорахъ непрестанно поднимались и опускались подъемныя машины (ascenseur), такъ что одинъ десятокъ этажей выше или ниже ничего не значилъ. Не успѣлъ я проснуться на этой высотѣ, какъ возлѣ окна раздался свистокъ и показался, двигавшійся по телеграфной проволокѣ маленькій аэростатъ, въ которомъ помѣщался "разлетчикъ газетъ". Въ раскрытую форточку онъ бросилъ мнѣ 38 мѣстныхъ листковъ разныхъ изданій,-- всѣ они были наколоты на одномъ шпилѣ и перелистывались какъ книга. Увы! я не встрѣтилъ ни одного знакомаго названія, ни "Кіевлянина", ни нашей "Зари", ни даже "Труда". Они давно отошли въ вѣчность. Газеты не носили никакихъ названій, кромѣ фамиліи редактора въ заголовкѣ, иначе -- каждая газета именовалась фамиліей редактора. Вѣроятно, это произошло по той простой причинѣ, что не хватало уже словъ и воображенія для сочиненія новыхъ заглавій. Изданія были на всевозможныхъ языкахъ: на русскомъ всего 5, . . . . . . . . . . . . . . . . . . нѣмецкомъ, французскомъ, англійскомъ, больше всего было на малорусскомъ. Я припоминаю, что 2 малорусскія газеты до фамиліи редакторовъ назывались; "Довгочхунъ" и "Перерепенко". Всѣ газеты представляли собою листки небольшаго формата самой мелкой печати, которая однако свободно читалась при помощи хорошаго микроскопа. За то въ день выходило по 4 номера каждаго изданія въ часы, соотвѣтствующіе утреннему чаю, завтраку, обѣду и ужину. Типографскія машины были настолько усовершенствованы, что для того, чтобы набрать цѣлый номеръ, наборщица садилась за фортепьяно, клала на пюпитръ исписанную тетрадь и играла не болѣе часу какую-то музыку: мелодіи варьировались, конечно, смотря по тону и направленію газетъ. Кончивъ музыку, пьянистка вставала и съ задней доски инструмента снимали отпечатанный листокъ готовой газеты, который уже копировальнымъ аппаратомъ размножался въ тысячи экземплярахъ. Всѣ типографіи помѣщались на одной улицѣ, гдѣ никто не рисковалъ поселиться, потому что отъ разыгрываемыхъ мелодій на улицѣ стоялъ такой невыразимый хаосъ звуковъ, что даже случайно попавшія на улицу собаки (всѣ въ намордникахъ и съ визитными карточками на шеяхъ) неслись стремглавъ съ какимъ-то жалобнымъ воемъ и поджавши хвосты. Въ одной изъ русскихъ газетъ какого-то "Кутузкина и К°" передовая статья посвящена была разбору случая невѣжественнаго обращенія городоваго бляхи No 10141-й съ рыженькимъ кобелемъ, по имени "Проврись".-- Я пришелъ въ недоумѣніе. Заглянулъ въ другія газеты и -- что же оказалось? "Внутренней политики" не было и помину, ни малорусскаго, ни польскаго, ни еврейскаго вопросовъ давно не существовало; а изъ внѣшней политики восточный вопросъ уже четверть вѣка какъ былъ сданъ въ архивъ и проживавшіе въ нашемъ городѣ турки имѣли всѣ права полноправныхъ гражданъ, засѣдали въ судахъ въ качествѣ присяжныхъ (не подвергаясь даже вычеркиванію), держали питейные дома и пр. Объ уваженіи человѣческихъ правъ не возбуждалось вопроса,-- это показалось бы страннымъ и даже собаки давно уже пользовались охраной своей личности, если носили установленную карточку съ названіемъ и были внесены въ списки по кварталамъ, при чемъ хозяева вносили за нихъ ежегодную плату. Случай съ рыженькимъ кобелемъ составлялъ положительно явленіе "общественнаго интереса" и всѣ читали грязную статью "Кутузкина и К°" и негодовали!....
Спустившись на улицу, я чуть не былъ сбитъ съ ногъ налетѣвшей на меня цѣлой стаей маленькихъ локомотивовъ, двигавшихся по безконечному числу параллельныхъ рельсовъ, которыми была изборождена вся улица. Эти движущіеся посредствомъ электричества локомотивы,-- изображавшіе запертый ящикъ съ машинкой, на которой сидѣлъ кондукторъ, и откидное бархатное кресло для ѣздока,-- замѣнили (черезъ 100 лѣтъ) нашихъ безобразныхъ извозчиковъ. Я однако отстранилъ ихъ услуги и хотѣлъ прогуляться по городу. Для пѣшеходовъ были особые тротуары посреди улицы, куда я и прошелъ. Что за великолѣпныя зданія, какія широкія и красивыя улицы! Я, конечно, не узналъ бы никогда Бульварной улицы, еслибы на ней не помѣщался домъ правнука Фрометта. Но удивленіе мое въ особенности было велико, когда я узналъ, что и самая улица Бульварная была переименована въ "Эйсмановскую улицу". Затѣмъ вообще я нашелъ, что въ Кіевѣ оказался цѣлый десятокъ улицъ съ наименованіями разныхъ городскихъ головъ. Послѣ г. Эйсмана попадались еще знакомыя имена, такъ напр. Лютеранская улица оказалась "Допельмаеровскою" въ честь г. Допельмаера, который несомнѣнно заступилъ г. Эйсмана. Кромѣ Допельмаеровской улицы я нашелъ, къ удивленію, еще "Хряковскую", "Терещенковскую", наконецъ, "Запорожскій бульваръ", "Можейковскую" и -- далѣе уже встрѣчались совсѣмъ незнакомыя фамиліи... На каждой улицѣ красовался и монументъ одного изъ городскихъ головъ. Съ почтеніемъ останавливаясь и обнажая голову предъ всѣми этими достойными дѣятелями нашего муниципалитета, я обошелъ однако почти весь городъ и на каждомъ шагу имѣлъ новый случай удивляться и преклоняться предъ могучею силой прогресса.
Я рѣшительно не узналъ бы Крещатика. Посрединѣ широкой улицы, гдѣ прежде было невозможно никакое сообщеніе, проведенъ широкій каналъ съ днѣпровскою и дождевою водой и по немъ живехенько мелькали группы лодочекъ и маленькихъ пароходовъ. Очевидно, Крещатикъ сталъ судоходной улицей. Центральной почтовой конторы, гдѣ толпился когда-то народъ, изнемогавшій отъ ожиданія, не существовало, и письма, посылки и проч. корреспонденція принималась въ каждой будочкѣ на углу квартала. Тутъ-же былъ постъ городоваго, который повертывался, сидя на кругломъ табуретѣ, и помимо тысячи услугъ, оказываемыхъ этимъ блюстителемъ порядка, притомъ свободно объяснявшимся на всѣхъ языкахъ, онъ чинилъ также мелкія судебныя разбирательства разныхъ уличныхъ столкновеній. Не надо было ни вызова свидѣтелей, ни необходимаго числа судей, ни врученія повѣстки, и тяжущіеся и спорящіе были вполнѣ довольны скорымъ и необременительнымъ правосудіемъ его. Существовавшій 100 лѣтъ тому назадъ порядокъ откладыванія засѣданій до безконечности былъ давно забытъ и имена нашихъ прежнихъ мировыхъ судей вкупѣ съ предсѣдателями съѣздовъ стали исторической диковинкой, а протоколы прежнихъ судебныхъ засѣданій откапывались историками изъ архивовъ и читались какъ разсказы о троянской войнѣ или о похожденіяхъ Энея . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . -- Вмѣсто почты устроена была главная телефонная станція и въ этомъ благодѣтельномъ учрежденіи за какія-нибудь 5 копѣекъ каждый могъ втеченіе цѣлаго часа вести самую разнообразную бесѣду чуть-ли не со всѣми своими знакомыми. Вечеромъ въ особомъ отдѣленіи этой станціи были устроены мѣста за особую плату, сидя на которыхъ можно было прослушать любую оперу или драматическое представленіе въ одномъ изъ 20 городскихъ театровъ по выбору слушателя. Я записалъ себѣ два мѣста въ оперу и въ театръ "100-лѣтняго кіевскаго драматическаго общества" -- на всякій случай, разсчитывая не получить билета.
Любуясь красотами роднаго города, я почувствовалъ, наконецъ, аппетитъ и усѣлся за большимъ обѣденнымъ столомъ, разставленнымъ на широкомъ тротуарѣ подъ навѣсомъ ресторана 100-лѣтней фирмы "Семадени и К°". Столъ былъ накрытъ болѣе чѣмъ на сто персонъ и тутъ сидѣли лица всѣхъ націй и профессій. Кушанья были самыя разнообразныя и между прочоми деликатесами я прочелъ на карточкѣ: "откормленный щенокъ подъ хрѣномъ" и "сосиски изъ собачьей начинки". Такія блюда меня крайне удивили: я, конечно, не сообразилъ, что за сто лѣтъ вкусы настолько могли измѣниться, а запросъ на жизненные продукты такъ увеличиться, что давно уже самые несъѣдобные матеріалы стали свободно перевариваться въ человѣческомъ желудкѣ. Мое предубѣжденіе противъ собачьяго мяса всячески старался разсѣять услужливый гарсонъ ресторана. Онъ убѣждалъ меня, что это одно изъ самыхъ деликатныхъ блюдъ, а сидѣвшій около меня какой-то историкъ сообщилъ мнѣ, какъ замѣчательный историческій курьезъ, что давно когда то, "въ прошломъ столѣтіи, вообразите, люди были такъ глупы, что одинъ какой-то колбасникъ привлекъ къ суду одну газету за то, что его подозрѣвали въ приготовленіи колбасъ изъ собачьяго мяса!.. Можете себѣ представить, какіе дикари были!.." -- заключилъ свой разсказъ историкъ, и въ моей головѣ случайно шевельнулось воспоминаніе о какомъ-то торжественномъ судилищѣ, о столѣ, покрытомъ краснымъ сукномъ, о допросахъ подсудимаго и о грандіозномъ процессѣ по дѣлу "о собачьихъ колбасахъ". Тѣмъ не менѣе, я все-таки не рѣшился испробовать этого деликатеса, за что и былъ прозванъ отсталымъ человѣкомъ "временъ Катковщины и брани Незнакомца",-- таково было выраженіе, замѣнившее извѣстныя слова Чацкаго. Пообѣдавъ кое-какъ, я хотѣлъ потребовать стаканъ вина, но гарсонъ усмѣхнулся и посмотрѣлъ на меня съ удивленіемъ, принимая меня, вѣроятно, за выходца съ того свѣта.
-- "Да развѣ здѣсь можно пить?" -- удивленно спросилъ онъ.
-- "А гдѣ-же?".
-- "Пожалуйте въ общественный кабакъ. Тамъ, если получите разрѣшеніе, можете выпить".
Смутно припомнилъ я изъ исторіи, что сто лѣтъ назадъ у насъ шелъ вопросъ о питейной реформѣ, и отправился воочію убѣдиться въ полезности цѣлаго ряда мѣропріятій противъ пьянства. Пройдя нѣсколько кварталовъ, я увидѣлъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ когда-то былъ ресторанъ Біанки, правильной архитектуры казённое зданіе, на которомъ красовалась вывѣска: "Общественный поднадзорный кабакъ". У дверей меня встрѣтилъ чиновникъ, у котораго на груди его кафтана, отороченнаго галуномъ, красовался серебряный знакъ, изображавшій полуштофъ, въ цѣпкѣ изъ дубовыхъ листьевъ. Онъ тотчасъ потребовалъ мой документъ, спросилъ о моихъ лѣтахъ, степени матеріальнаго обезпеченія, о томъ, женатъ ли я и имѣю-ли дѣтей и, попросивъ росписаться въ книгѣ, выдалъ 3 контромарки: одну на рюмку очищенной, другую -- на стаканъ бѣлаго и третью -- на стаканъ краснаго вина. Контромарки эти я предоставилъ другому чиновнику, у котораго на знакѣ была изображена уже цѣлая бочка. Эта особа перечеркнула каждую контромарку крестообразно, подписала годъ, число и мѣсяцъ и дала мнѣ ордеръ къ кассиру, которому я внесъ деньги: 40 к. за рюмку водки и по 10 к. за вино, и послѣ этого, прійдя въ распивочное отдѣленіе, получилъ желаемыя порціи въ трехъ клейменныхъ посудахъ, поставивъ которыя около себя, усѣлся за читальный столъ, на которомъ лежали исключительно книжки душеспасительнаго содержанія, а на стѣнахъ были развѣшаны картинки, представлявшія пагубныя послѣдствія пьянства. Картинки были весьма поучительныя. Тѣмъ не менѣе, въ распивочной было очень много народу и нѣкоторые валялись уже подъ столомъ. За ними ухаживали прекрасныя сестры милосердія изъ дамъ высшаго круга; онѣ прикладывали больнымъ примочки изъ нашатырнаго спирта, дѣлали различныя подкожныя впрыскиванія, а безнадежно пьяныхъ на носилкахъ сваливали, какъ дрова, въ особое помѣщеніе.
Я никакъ не могъ понять, какимъ образомъ, при такомъ усиленномъ надзорѣ, могли существовать такія безобразныя случайности. Дѣло оказалось очень просто: записные пьяницы приглашали съ собою въ кабакъ людей, ничего не пьющихъ, поручая имъ брать на себя контромарки, а въ распивочныхъ отбирали отъ нихъ полученныя порціи, предоставляя имъ надъ пустыми стаканами читать душеспасительныя сочиненія. Законъ, очевидно, не предусмотрѣлъ этого обхода и впредь до созыва новой комиссіи свѣдущихъ людей дѣло оставалось въ томъ-же положеніи.
Прогрессъ въ этомъ отношеніи меня не особенно утѣшилъ и я къ вечеру поспѣшилъ въ театръ. Тутъ... опять случай удивительный! Можете себѣ представить, что не смотря на то, что протекло цѣлое столѣтіе, я узналъ сразу все тотъ-же нашъ ветхій городской театръ. Снаружи онъ остался почти безъ всякихъ перемѣнъ, если не считать двухъ витыхъ лѣстницъ, которыя вели съ улицы прямо на крышу и оттуда чрезъ большія отверстія на галерку. Мое удивленіе было еще больше, когда я узналъ, что театръ содержится все подъ тою-же фирмою г. Сѣтова, монополія котораго очевидно прошла черезъ цѣлое столѣтіе. Конечно, почтеннаго Іосифа Яковлевича уже около 75 лѣтъ какъ не существовало на свѣтѣ и въ большомъ фойе я узналъ только его фигуру, высѣченную изъ мрамора. Онъ привѣтливо улыбался и дѣлалъ масляные глазки. Его фигура возвышалась надъ группами пирамидъ, изображавшихъ многихъ лучшихъ нашихъ русскихъ композиторовъ. Вспомнилось мнѣ, что почтенный Іосифъ Яковлевичъ не имѣлъ наслѣдниковъ мужскаго пола и поэтому я опять удивился, какъ могла просуществовать его фирма. По наведеннымъ справкамъ оказалось, что дума, въ благодарность г. Сѣтову за доставленныя имъ 100 лѣтъ тому назадъ истинно-эстетическія наслажденія опереткой "Боккачіо", а также и пріѣздомъ знаменитой Сары Бернаръ, упрочила его монополію на содержаніе театра на 100 лѣтъ и постановила, чтобы послѣ его смерти аренда перешла въ женскую линію той же семьи. У г. Сѣтова, какъ гласила исторія театра, было семь дочерей, и нынѣ содержателемъ театра былъ внукъ младшей изъ его 7-ми дочерей, который также сохранилъ фамилію Сѣтова. Театръ былъ старенькій, совсѣмъ ветхій и никакихъ измѣненій въ немъ или приспособленій отъ пожаровъ я не нашелъ, кромѣ упомянутыхъ лѣстницъ и распоряженія о воспрещеніи входа за кулисы. Но войдя въ первую изъ ложъ, я чуть было не вступилъ въ большую деревянную кадку съ водой, стоявшую у самой двери. Такія-же кадки поставлены были во всѣхъ ложахъ и вода въ нихъ мгновенно напускалась посредствомъ водопроводныхъ трубъ при самомъ поднятіи занавѣса. Осмотрѣвъ помѣщеніе театра, я съ удивленіемъ прочелъ на одной ложѣ старинную фамилію "Чернышева" и удивился, замѣтивъ около дверей ложи двухъ здоровыхъ гайдуковъ, охранявшихъ входъ. Мнѣ сообщили, что въ память какого-то процесса о вытѣсненіи г. Чернышева сто лѣтъ тому назадъ изъ этой самой ложи неугомоннымъ г. Сѣтовымъ, послѣ того какъ его за этотъ дерзкій проступокъ подвергли заключенію въ одиночной башнѣ, ловкому адвокату г. Чернышева удалось раздобыть такой документъ, который упрочивалъ права всего поколѣнія Чернышевыхъ на пользованіе ложей еще на сто лѣтъ, а для большей прочности этого права владѣлецъ ложи выхлопоталъ отъ города особую почетную стражу охранителей. Въ театрѣ въ этотъ вечеръ шла для праздника оперетка подъ названіемъ: "Не любо -- не слушай, а врать, не мѣшай!"
(Заря 1884 г.).