(Изъ найденной книжки).
Напрасно думаютъ, что городовой есть маленькій человѣкъ, а я этого вовсе не примѣчаю, и вотъ сколько служу, вижу, напротивъ, что мой постъ чрезвычайно важный. На моемъ пунктѣ, гдѣ я стою, мнѣ все подвластно и я это очень ясно доказалъ одному заспорившему обывателю. Онъ, конечно, глупъ и не знаетъ нашей инструкціи, а я ее хорошо изучилъ. Когда я опредѣлялся, мнѣ, правда, приставъ ничего особеннаго не говорилъ, но тогда и время было такое. Онъ мнѣ только наказывалъ: "смотри,-- говоритъ,-- Парфентьевъ, примѣчай особенно, чтобы этого самаго "духу" не было, да "подозрительный человѣкъ" чтобы не шлялся безъ особеннаго дѣла, а какъ замѣтишь "духъ", сейчасъ искореняй по мѣрѣ силъ и доноси, а подозрительнаго человѣка тащи въ кварталъ,-- и я это соблюдалъ. Духъ у насъ вездѣ былъ чистый, здоровый, потому -- я самъ заглядывалъ во всѣ дворы и въ выгребныя ямы и если гдѣ не въ порядкѣ, то у меня сейчасъ дворникъ былъ въ отвѣтѣ. Я не вездѣ дѣйствовалъ силой, ибо намъ и на этотъ счетъ было приказаніе, чтобы если гдѣ можно, такъ дѣйствовать увѣщаніемъ; и вотъ, я помню, въ одномъ дворѣ я выговаривалъ дворнику, что, молъ, такъ не годится. "Надо,-- говорю,-- соблюдать чистоту, чтобъ этого духу никакого не было. Начальство,-- говорю,-- требуетъ, чтобы на дворѣ было чисто, все равно, какъ на совѣсти у человѣка, чтобы, значитъ, никакое вредное испареніе не исходило". Ну, а онъ мнѣ отвѣчалъ: "этого никакъ невозможно, потому что,-- говоритъ,-- у нашего хозяина совѣсти вовсе нѣту, онъ,-- говоритъ,-- дровянникъ".
Помню, какъ-то меня призываетъ приставъ и говоритъ: "послушай, Парфентьевъ, тамъ у тебя есть одинъ домикъ,-- на углу стоитъ и вывѣска тамъ "Переплетное заведеніе",-- тотъ домикъ,-- говоритъ,-- мнѣ что то не нравится, наблюдай, пожалуйста, что тамъ за духъ господствуетъ". Я докладываю: "что ничего, молъ, я не примѣчалъ, ваше-скородіе, духъ тамъ чистый и выгребныя ямы въ порядкѣ, испареніевъ вредныхъ,-- говорю,-- нѣтъ, и,-- говорю,-- та самая "ретирадная комиссія" была, такъ и то,-- говорю,-- довольна осталась. А приставъ мнѣ говоритъ: "ахъ ты, дуракъ, да развѣ я тебя про такой духъ спрашиваю?"
-- Да про какой же?
-- Какъ, про какой? Это я про особый духъ, т. е., пояснилъ онъ, про "духъ нашего времени". Это, говоритъ, собственно и не духъ, а скорѣе "вѣяніе", направленіе, такъ ты, вотъ, наблюдай это вѣяніе, а не духъ.
Получивши новую инструкцію, я сталъ наблюдать и за вѣяніемъ, но, однако, какъ ни наблюдалъ, ничего не могъ примѣтить: какъ будто никакого вѣянія ни откуда не идетъ.
Черезъ недѣлю доношу, что, молъ, по моимъ наблюденіямъ, никакого вѣянія не оказалось.
Тогда приставъ сталъ меня распрашивать про подозрительныхъ людей, отчего, молъ, я никакого такого человѣка до сихъ поръ ему не представилъ, и опять велѣлъ наблюдать за домикомъ, гдѣ была переплетная.
Вотъ я смотрю и наблюдаю: зашелъ въ домикъ, вижу: книжки работаютъ, корешки валяются, бумаги. Я спросилъ: "что, господа, паспорты у васъ въ порядкѣ?" -- "А тебѣ на что, милый человѣкъ?" спрашиваютъ.-- "Да, говорю, такъ, пришелъ освѣдомиться, какъ у васъ духъ и нѣтъ-ли какого вѣянія?" Ну, они отвѣчаютъ: "духъ, говорятъ, у насъ обыкновенный, какимъ отъ всякаго человѣка несетъ, и вѣянія особеннаго нѣту, а если, молъ, хочешь крючекъ водки выпить, такъ это тоже возможно". Я поблагодарилъ и вышелъ.
-- Про книжки намъ тоже наблюдать приказано, какія кто читаетъ. Ну, я про этотъ предметъ былъ довольно снисходителенъ, потому -- и самъ любилъ иной разъ почитать и сочинителей этихъ самихъ даже очень уважалъ. Съ однимъ сочинителемъ у насъ даже дружба завязалась. Онъ былъ человѣкъ такой обстоятельный и бывало обо всемъ меня распрашиваетъ. Заведетъ это въ трактиръ, угоститъ какъ слѣдуетъ и побесѣдуетъ. Потомъ я узналъ, что онъ въ газетѣ писалъ и про разные порядки объяснялъ. Газету я тоже любилъ иногда почитать. Это нашему брату необходимо. Были газеты такія, что намъ даже приставъ приказывалъ читать, тамъ все такое согласное писалось, а другія мы не долюбливали. Вотъ какія важныя обязанности на насъ возлагаются. А кромѣ того, порядокъ, уличное благообразіе, разноска повѣстокъ, наблюденіе за пьянствомъ, за собаками безъ намордниковъ, отданіе чести господамъ проѣзжающимъ офицерамъ, дѣла уголовныя, поданіе помощи, если кто караулъ кричитъ, наблюденіе за народнымъ просвѣщеніемъ, ежели не во-время фонари зажигаются; потомъ надзоръ въ театрахъ, циркахъ, и народныхъ скопищахъ. И все это отправляетъ одинъ городовой, котораго всякій считаетъ маленькимъ человѣкомъ.
Вотъ какъ я проводилъ свой день, свое время. Встанешь утромъ чуть свѣтъ, ежели не былъ на ночномъ дежурствѣ, почистить свою амуницію, поправишь губернскій гербъ на своей шапкѣ, ежели онъ за ночь покривился, и зайдешь сперва для повѣрки въ арестантскую. Тутъ разный сбродный народъ: ночлежники, безпаспортные, воришки мелкіе, пьяницы непросыпные и иные подозрительные люди. Всякому обязанъ сдѣлать надлежащее внушеніе, осмотрѣть его видъ и все при немъ содержимое. Потомъ даютъ тебѣ книгу и принимаешь подъ росписку, подъ свое покровительство двухъ или трехъ изъ этихъ призрѣваемыхъ: кого отводишь къ мировому, кого къ слѣдственному, а иного для водворенія въ его-же семейственное положеніе. Получилъ ты ихъ, этихъ людей, на свою отвѣтственность, все равно, какъ казенное имущество, и присматриваешь за ними, какъ за своимъ любимымъ чадомъ. Иной идетъ смирно и сознаетъ свою преступность, нисколько не жалуется; развѣ только, проходя мимо питейнаго, попросится горло промочить, ну и снизойдешь. Отчего-же не утолить мучительную жажду? Другой идетъ и въ разсужденія пускается, недовольства разныя выражаетъ и все больше о своей невиновности бесѣдуетъ. Что ему сказать? Тоже преподаешь утѣшенія, начальство молъ разберетъ твою провинность по закону и что тебѣ полагается, того избѣгнуть невозможно. Иные буйствуютъ, ну такихъ для внушенія высшему начальству представляешь и послѣ увѣщанія г. пристава иной становится какъ будто смирнѣе и почтительнѣе. У мироваго иногда очень долго приходится посидѣть. Тутъ наслушаешься, какъ гг. адвокаты разговариваютъ и многому можно научиться: иной т. е. такую музыку разведетъ и въ такое тебя чувство приведетъ, что иногда слезы прошибаютъ, глядишь -- жулика твоего и высвободятъ и уходитъ онъ оттуда все равно какъ-бы и не согрѣшилъ. Отдѣлаешься съ этими распредѣленіями и отправляйся на свой постъ -- и стоишь тутъ цѣлый день, наблюдаешь за порядкомъ. Обязанности тутъ очень тяжелыя: прежде всего наблюдай всякое "движеніе". Ежели движеніе правильное и всѣ извозчики придерживаются правой стороны, то въ отвѣтѣ не будешь, но если чуть произошло столкновеніе и движеніе пошло неправильное, сейчасъ надо принимать мѣры и при этомъ дозволяется пускать въ ходъ "полуобнаженное" холодное оружіе. Чуть позамѣшкался, смотри -- подходитъ околодочный и сейчасъ тебѣ выговоръ, отчего молъ не предусмотрѣлъ столкновенія и какія мѣры принималъ. На все нужно дать объясненіе. Наблюдаешь дальше. Проходитъ подозрительный человѣкъ и глядитъ по сторонамъ, а то и безъ всякаго дѣла уставился и смотритъ на тебя во всѣ глаза. Какъ съ нимъ поступить, такъ, что бы и политику соблюсти, и начальству угодное сдѣлать. Зацѣпить его нечѣмъ, такъ какъ онъ никакого видимаго нарушенія не производитъ, а все-таки сразу замѣтно, что онъ человѣкъ подозрительный. Для того надо имѣть извѣстную образованность и пониманіе, чтобы сумѣть подвести ему какую-нибудь политику. Подойдешь къ такому человѣку сторонкой, да и попросишь его взглянуть на повѣсточку, чтоли, прочитать, дескать, кому и куда ее предоставить надо,-- онъ возметъ и посмотритъ, а тутъ и заговоришь съ нимъ и на счетъ сужденія его убѣдишься,-- а тамъ потихоньку и прослѣдишь за нимъ, куда и въ какой переулочекъ онъ завернетъ. Наблюдать на улицѣ приходится рѣшительно за всѣми и даже теперь такія постановленія вышли, чтобы никакое животное, или даже скотина, никакого ни отъ кого притѣсненія не испытывали, потому что есть такія покровительственныя общества, которыя этого не дозволяютъ; и наши пристава прямо наказывали, что если ты видишь такое безобразное притѣсненіе, что грубый и необразованный мужикъ по дикости своего нрава, безъ всякаго милосердія чувствъ бьетъ кнутовищемъ измученную лошадь, то непремѣнно долженъ его пріостановить и сейчасъ ему внушеніе сдѣлать, и если онъ не послушаетъ, то дозволяется также прибѣгнуть къ дѣйствительнымъ мѣрамъ и на его-же непокорной спинѣ доказать, коль непріятно и мучительно для всякаго животнаго такое нечеловѣчное обращеніе. Кромѣ постоянныхъ обязанностей, на насъ-же возлагаются иногда особенныя порученія. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . гдѣ требуется усиленная, а иногда и чрезвычайная бдительность. Помню я, проѣзжала черезъ нашъ городъ одна особа, совершенно даже никакого чина не носившая и притомъ изъ женскаго сословія, ни больше, ни меньше, какъ въ простыхъ актеркахъ состояла, и вдругъ изъ-за пріѣзда этакой незначущей твари, у насъ произошелъ цѣлый переполохъ. Призвалъ насъ приставъ еще наканунѣ и наказывалъ такъ: "завтрашній, молъ, день отбросьте всякія дѣла и обязанности, потому къ намъ, въ городъ, пріѣзжаетъ женская особа, подъ заглавіемъ "Сара Бирнаръ", которая, говоритъ, собственно комедіи представляетъ, но, однако, политикой по жидовскимъ дѣламъ занимается и потому, говоритъ, ей въ карету кирпичи бросаютъ, и народъ, при ея видѣ, кричитъ "ура" и смятеніе производитъ. Для соблюденія порядка и благопристойности необходима, говоритъ, усиленная мѣра, а потому вы цѣлымъ отрядомъ должны на вокзалъ отправиться и тамъ строгій порядокъ содержать, а всякаго, кто будетъ особенно глотку драть, вы обязаны приводить въ "нормальное состояніе чувствъ". Провозились мы съ этою самою Бирнаршею цѣлые четыре дня, пока она все, что ей представить полагалось, не исполнила и съ цѣлымъ возомъ цвѣтовъ и букетовъ, при громогласныхъ крикахъ народа не отъѣхала. Криковъ и шума мы вообще допускать не должны и такая наша обязанность тоже довольно затруднительна и многосложна. Для этого каждому изъ насъ поочередно предоставляется почетное мѣсто на разныя представленія. Тутъ иногда совсѣмъ ничего не въ состояніи предпринять. На этотъ счетъ особенно непокорный народъ -- это гимназистъ и студентъ. Понравится ему какая нибудь актерка, что тамъ разныхъ принцессъ изображаетъ или по части танцевъ дѣйствуетъ, и начинаетъ онъ такое бѣснованіе производить, что никакого удержу нѣтъ,-- оретъ, точно его кто зарѣзать хочетъ,-- и какъ ты его ни упрашиваешь, какія внушенія ни дѣлаешь, онъ тебя и не слушаетъ.
Во всѣхъ такихъ случаяхъ я однако старался поступать со всею деликатностью и начиналъ съ увѣщанія: "господинъ,-- говорю,-- прійдите, пожалуйста, въ свои чувства, сдѣлайте милость, начальство этого не одобряетъ, да и для почтеннѣйшей публики оно не привлекательно",-- а онъ пуще прежняго, высунется всѣмъ корпусомъ, какъ равно броситься къ ней желаетъ. Напоминаешь ему правила, которыя не дозволяютъ для образованной націи выражать свои сочувствія больше трехъ разъ. Все не дѣйствуетъ. Тогда идешь за околодочнымъ и давай актъ писать, а потомъ опять возня -- въ свидѣтели являться къ мировому и объяснять все по порядку. Тяжелое, по истинѣ, наше положеніе и, право, иной разъ не радъ и той власти, которую изображаешь!--
Бляха No 131.
(Заря 1882 года).