Получилъ я записку слѣдующаго содержанія: "Очень вы даже любопытно описываете, какъ на этихъ самыхъ журфиксахъ господа кавалеры и дамы балуются, а потому, не отставая отъ вѣка, и мы учредили у себя по пятничкамъ таковые же журфиксы. Прошу пожаловать на чашку чая и чисто русское угощеніе съ "выпишникомъ. Вашъ покорный слуга Фридрихъ Шпице". Зная широкую, чисто русскую натуру Фридриха Вильгельмовича Шпице, я сообразилъ, что угощенье будетъ солидное и выпивка, или, какъ говорилъ фридрихъ Вильгельмовичъ, "выпишникъ" -- тоже солидный, а потому надо было подготовить себя. Фридрихъ Вильгельмовичъ любитъ пожить въ свое удовольствіе и большой гастрономъ. Разъѣзжая днемъ по городу, я нѣсколько разъ встрѣчалъ его на Крещатикѣ то подъѣзжавшимъ, то отъѣзжавшимъ отъ магазина Матохина, при чемъ его экипажъ -- семейная коляска -- нагружался всякими бакалейными товарами.
-- Будете, конечно?-- весело крикнулъ онъ мнѣ.
-- Какъ же-съ, непремѣнно.
-- А я вотъ московской телятины никакъ не могу достать. Вы знаете, какъ у меня лежитъ сердце къ Москвѣ и я ужасно люблю кушать хорошій кусокъ московской телятины,-- а здѣсь одинъ только Терье выписываетъ ее къ обѣду для г. Данцигера, да нѣмцы въ "Древней Руси" у Дьякова кушаютъ ее на своихъ вечерахъ.
Я всегда зналъ, что у Фридриха Вильгельмовича чисто русскіе вкусы, но никогда не замѣчалъ въ немъ особеннаго пристрастія къ Москвѣ, такъ что и его усердные поиски за московской телятиной мнѣ показались подозрительными, или по крайней мѣрѣ я никакъ не могъ объяснить себѣ причину охватившей его симпатіи. Однако Фридрихъ Вильгельмовичъ тотчасъ вывелъ меня изъ этого недоумѣнія.
-- Ахъ, батюшка, вы не были на нашемъ обѣдѣ при открытіи купеческаго собранія. Какъ не стыдно, стыдно вамъ!
Надо замѣтить, что совершенно обрусѣвшій Фридрихъ Вильгельмовичъ, не смотря на то, что прожилъ въ Россіи ровно 50 лѣтъ, все-таки въ нѣкоторыхъ оборотахъ рѣчи и въ словахъ давалъ чувствовать свой германизмъ. Онъ продолжалъ меня укорять:
-- Но вы знаете, вы понимаете, какую прекраснѣйшую рѣчь сказалъ Густавъ Ивановичъ и какъ онъ это хорошо выражался въ своей прекраснѣйшей рѣчи, что "нашъ дорогой и родной Кіевъ,-- нашъ праматерь отъ всѣхъ городовъ долженъ соединяться съ русскимъ сердцемъ,-- съ Москва!" Это было прекрасно, превосходно произнесено. Дѣйствительно наше сердце -- Москва!
Послѣ этихъ восторговъ Фридриха Вильгельмовича для меня совершенно понятно стало, что охватившій его морквидизмъ слѣдуетъ приписать вліянію рѣчи Густава Ивановича, и я уже нисколько не удивлялся, что онъ гоняетъ по всему городу, розыскивая московскую телятину. Я посовѣтовалъ ему попросить самого Данцигера подѣлиться съ нимъ московской телятиной, если онъ не всю ее съѣлъ.
Въ это время два дюжихъ парня выносили отъ Матохина чудовищныхъ размѣровъ рыбу, породы которой я никакъ не могъ опредѣлить, и полюбопытствовалъ спросить Фридриха Вильгельмовича: что это за чудище?
-- Какъ вы думаете, что это за рыба?-- въ свою очередь спросилъ онъ меня.
-- Право не могу опредѣлить ея породы: ужъ не акула, что-ли?
-- Это громадная наша бѣлужина!-- воскликнулъ онъ въ восторгѣ. Она была выписана для обѣда въ купеческомъ собраніи, но нѣсколько опоздала, благодаря неисправностямъ нашихъ желѣзныхъ дорогъ, при томъ рыба оказалась немножко попорченною съ хвоста, но за то совершенно свѣжая голова!-- добавилъ Фридрихъ Вильгельмовичъ и самодовольно щелкнулъ пальцемъ по рыбьей головѣ.
Затѣмъ Фридрихъ Вильгельмовичъ еще распространялся о разныхъ гастрономическихъ тонкостяхъ и деликатесахъ, въ которыхъ онъ былъ большой знатокъ, при чемъ, однако, во всемъ отдавалъ предпочтеніе нашей родной кухнѣ и странѣ; онъ увѣрялъ меня, что даже наши черноморскія устрицы лучше фленсбургскихъ и остендскихъ. "По крайней мѣрѣ для меня онѣ гораздо лучше и наконецъ мои политическія убѣжденія заставляютъ меня отдавать предпочтеніе черноморскимъ устрицамъ?" -- такъ говорилъ превосходный г. Шпице, и я не могъ имъ не восхищаться.
На журфиксѣ у этого хлѣбосольнаго русскаго нѣмца я встрѣтилъ уже совсѣмъ иное. общество, чѣмъ то, съ которымъ мнѣ приходится встрѣчаться у Раздольскихъ и Бѣловзоровыхъ. Тутъ собрались представители нашего именитаго русскаго купечества, дѣльцы разныхъ солидныхъ фирмъ, нѣкоторые изъ желѣзнодорожниковъ, гласные и думцы, да кое-кто изъ чиновнаго люда. Неизбѣжный мой спутникъ Ленекинъ успѣлъ, однако, и сюда пробраться и даже пресерьезно ухаживалъ за очаровательной бѣлокурой дочкой Фридриха Вильгельмовича, Анетой, которую онъ почему-то называлъ коноплянкой.
Надо замѣтить, что на журфиксъ къ Фридриху Вильгельмовичу, съ разрѣшенія хозяйки, я явился очень поздно и попалъ почти прямо къ ужину, т. е. когда уже представители солидныхъ фирмъ и именитаго купечества вставали изъ-за зеленыхъ столовъ и сводили "послѣднюю математику", какъ выражался одинъ изъ типичнѣйшихъ гостей Шпице, Парамонъ Ардальоновичъ Желтобрюховъ.
За ужиномъ на нѣсколькихъ столахъ и столикахъ, разставленныхъ въ громадной столовой, дѣйствительно можно было встрѣтить всякое обиліе плодовъ земныхъ, яствъ и питій, въ особенности послѣднихъ. Солидныя фирмы вначалѣ ужина очень мало говорили, а занимались исключительно ѣденіемъ, что, конечно, и приличествуетъ солиднымъ фирмамъ. Но когда мало-по-малу разноцвѣтныя струи всякихъ животворныхъ жидкостей въ достаточной мѣрѣ разлились, по резервуарамъ, при чемъ въ иныхъ уже чувствовалось даже нѣкоторое переполненіе,-- то говоръ на различные голоса и и темы сталъ все шумнѣе и гуще подниматься со всѣхъ столовъ и столиковъ и мало-по-малу производилъ въ громадной столовой настоящее смѣшеніе языковъ. Разумѣется, главною пищей для разговоровъ, и притомъ особенно оживленныхъ, служило состоявшееся на этой недѣлѣ открытіе новаго купеческаго собранія въ его роскошномъ помѣщеніи съ роскошнымъ обѣдомъ и первый вечеръ въ томъ-же собраніи. Всѣ восторгалась помѣщеніемъ, которое дѣйствительно заслуживаетъ восторга и даже удивленія, всѣ остались довольны гостепріимствомъ и хлѣбосольствомъ нашего русскаго купечества и прекрасной рѣчью Густава Ивановича, говорившаго объ укрѣпленіи въ нашемъ городѣ съ тридцатыхъ годовъ чисто русскаго элемента и о заслугахъ и достоинствѣ нашего русскаго купечества. Благодарное купечество, конечно, отвѣчало преимущественно тостами и пило за здоровье почетныхъ гостей; тостовъ было очень много, пили за здоровье всѣхъ начальствующихъ и всѣхъ видныхъ дѣятелей, теперешнихъ и бывшихъ г. конечно, благодарили и пили здоровье Густава Ивановича Эйсмана и дѣятелей думы: H. К. Ренненкампфа, Ф. Ф. Меринга, Э. Я Флиге, В. А. Рубинштейна и другихъ. Никого не забыли, и шампанское лилось рѣкой.
-- Болшой, болшой выпишникъ былъ и все прекрасно, превосходно и изумительно какъ хорошо было,-- утверждалъ Шпице, и опять напомнилъ мнѣ то мѣсто изъ рѣчи Густава Ивановича, особенно ему понравившееся, о нашей связи съ сердцемъ Россіи -- Москвой.
-- Дѣйствительно,-- ораторствовалъ Шпице,-- мы, русскіе, совсѣмъ какъ-то отъ Москвы отстали и насъ сближаютъ съ нею развѣ только крупныя банковскія растраты,-- но вѣдь, разумѣется, не въ этомъ одномъ надо подражать русскому сердцу, надо и чувствовать, и жить по-московски. Тутъ опять Фридрихъ Вильгельмовичъ не могъ не выразить свое недовольство на то, что онъ нигдѣ въ Кіевѣ не могъ достать московской телятины, а Данцигеръ не далъ ему своей, потому что всю ее съѣлъ.
-- И въ самомъ дѣлѣ, господа, ну вотъ вы, Карлъ Ивановичъ,-- обратился Шпице къ представителю солидной фирмы Цукеркопфу,-- развѣ можно васъ назвать русскимъ человѣкомъ и развѣ вы живетъ, думаетъ и кушаетъ по-русски?
-- Я вамъ скажу, Фридрихъ Вильгельмовичъ, что все это "отвиситъ" (Цукеркопфъ всегда такъ переводилъ слово abhängt, т. е зависитъ) -- все отвиситъ отъ взгляда на жизнь: я, напримѣръ, тоже очень люблю нашу московскую телятину и кушаю ее съ большой аппетитъ въ Древней Руси, но однако-же ни на что не промѣняю нѣмецкой колбасы и настоящаго баварскаго пива, такъ равнымъ образомъ, однако-же, долженъ вамъ сознаваться, предпочитаю фленсбургскія устрицы черноморскимъ, не смотря на всю важность для насъ хорошаго черноморскаго флота.
Патріоты смѣялись остротѣ Цукеркопфа, и разговоръ принялъ характеръ политико-гастрономическій.
-- А по мнѣ, вотъ вся эта ваша заморская великатесность,-- одна мерзость и больше ничего!-- отозвался Желтобрюховъ, и я такъ скажу: что вотъ подай ты мнѣ сейчасъ лягушку и хотя всю ее сахаромъ обсыпь, такъ я ее все-таки ѣсть не буду. И опять сыръ, который на червякахъ ходитъ, тоже ѣсть не могу!-- Затѣмъ, нахвалившись вдоволь купеческимъ обѣдомъ, нѣкоторые, какъ то часто бываетъ, стали потомъ я въ критику вдаваться: иныя блюда казались какъ будто нѣсколько тяжелыми, а въ рѣчи Густава Ивановича Дриндингъ и Шпекъ находили какъ будто непонятнымъ, о какихъ это заслугахъ чисто русскаго купечества для Кіева въ 30-- 40 годахъ, говорилъ Густавъ Ивановичъ -- когда оно дескать "было свободно отъ вторженія иноземныхъ и иноплеменныхъ элементовъ"? Стали припоминать чисто русскія фамиліи, такъ сказать, коренныя изъ нашего купечества, при чемъ заспорили, какъ считать г. Терещенка -- купцомъ или нѣтъ,-- ну, а кромѣ этой фамиліи русскихъ купцовъ насчитывалось, что то очень мало: Балабуха, Черновъ, Дехтяревъ, Хряковъ, да и обчелся,-- при чемъ послѣдніе въ сущности составили состояніе въ позднѣйшія времена. Припоминали еще фамиліи Протозанова, Филимонова и пр. Фирмы давно "сбанкрутовавшія" и опять недоумѣвали.... При этомъ Шпекъ еще выразилъ сомнѣніе, что врядъ-ли Кіевъ и можетъ считать себя обязаннымъ своимъ развитіемъ тѣмъ годамъ и тому купечеству, ибо вѣдь онъ только и сталъ подниматься въ послѣдніе года и безъ этихъ самыхъ инородныхъ элементовъ пожалуй рисковалъ-бы остаться тѣмъ мертвымъ и постепенно глохнувшимъ городкомъ, какимъ онъ былъ въ эпоху сороковыхъ годовъ.
-- Да, я мѣстный старожила, аборигенъ,-- говорилъ Шульцъ,-- и очевидецъ полувѣковой жизни нашего, роднаго города, нашей праматери городовъ русскихъ. Въ самомъ дѣлѣ,-- ну каковъ былъ Кіевъ тогда и теперь? Я помню одну только гостинницу Люниверъ, а теперь какія у насъ гостинницы: "Grand Hôtel", "Hôtel de France", "Hôtel l'Europe", "Bellevue",-- вѣдь это какъ въ столицѣ.
-- Ну да и кто-же все это устроилъ?-- спросилъ Шпекъ: Ланчіа, Терье, Жерменъ, да г. Розмитальскій.
-- Ну, да.... гм....
-- А наше рафинадное товарищество, Actien Rafmerei и заводъ выстроенный г. Тиньолемъ? А наше Actien Braurei... пиво нашего товарищества.
А теперешній Крещатикъ, магазины: Огюстъ, Жоржъ, Бэль, Вискъ, Веберъ, Миллеръ, Марръ, Махъ, Графъ, Гаусманъ, Фишманъ, Штокманъ, Ивановъ....
Тутъ кто-то перебилъ оратора, напомнивъ, что Ивановъ уже закрылся....
-- Ну, не Ивановъ, такъ опять Зингеръ, Унгеръ, Зейдель, Неезе....
-- Урра! раздалось съ противоположнаго конца. Да здравствуетъ русское купечество въ Кіевѣ!-- такъ заоралъ Желтобрюховъ и въ азартѣ однимъ взмахомъ стянулъ со столика вмѣстѣ съ скатертью всѣ приборы и сталъ требовать, чтобъ ему подавали весь ужинъ сначала, а также настаивалъ, чтобы послать телеграмму въ Рыбинскъ мѣстному купечеству въ слѣдующихъ выраженіяхъ: "пьемъ ваше здоровье, сливаемся съ сердцемъ Россіи. Ура! все заплачено!" Тутъ произошло маленькое замѣшательство, и Шпице поспѣшилъ къ столу Желтобрюхова, котораго резервуаръ очевидно слишкомъ переполнился и паровикъ могъ лопнуть.
-- Что-ти, что-ти, Парамоша? усовѣщевадъ его Шпице.-- Ты знаешь, можно и выпишникъ сдѣлать хорошій, но зачѣмъ посуду, хорошую богемскую посуду бить. Какъ это у насъ Грибоѣдовъ сказалъ въ своемъ безсмертномъ "Ревизорѣ", что императоръ Македонскій былъ великій человѣкъ, но, однако, зачѣмъ казенный стулъ ломать!
Желтобрюховъ долго не унимался, грозилъ кому-то кулакомъ, приговаривая: всѣхъ-бы вотъ васъ! и почему-то нѣсколько разъ повторялъ Шпице, что онъ лягушки все-таки ѣсть не станетъ, хотя-бы и обсыпанной сахаромъ.
Въ концѣ концовъ пришлось его вывести и тогда среди патріотовъ-представителей солидныхъ фирмъ не осталось уже ни одной русской фамиліи.
-- А клубъ нашъ все-таки прекраснѣйшій! Какія залы, колоннада, архитектура! роскошь и великолѣпіе!
-- Вотъ только жаль, что именитое купечество поскупилось на счетъ паркетика и чрезъ это прекрасная столовая послѣ двухъ, трехъ собраній можетъ обратиться въ пивную съ грязнымъ, затертымъ поломъ.
Молодежь и дамскіе кавалеры бесѣдовали исключигёльно о танцовальномъ вечерѣ.
Къ удивленію всѣхъ Ленекинъ туда не попалъ, ибо прочелъ объявленіе объ этомъ вечерѣ въ газетѣ "Кіевлянинъ" уже на другой день послѣ минованія вечера и по этому поводу сталъ ужасно бранить нашу свободнобранимую прессу. Его, конечно, увѣрили, что это ошибка весьма простительная и что бываютъ даже въ самыхъ крупныхъ столичныхъ газетахъ ошибки самыя грубыя и уже непростительныя, при чемъ сослались на номеръ "Новаго Времени" отъ 28-го ноября этого года, гдѣ въ отдѣлѣ хроники, на первомъ мѣстѣ сообщается важная для всѣхъ насъ новость, что будто и у насъ, т. е. въ губерніяхъ кіевской, подольской и голынской (какъ оказано въ газетѣ), съ будущаго октября (?) между прочимъ тоже вводятся новыя судебныя учрежденія.
-- Да кто-же его знаетъ, можетъ быть г. Суворинъ не признаетъ нашихъ теперешнихъ судовъ послѣ осужденія г. Пихна,-- замѣтилъ кто-то, и здѣсь поневолѣ опять зашелъ разговоръ о процессѣ г. Пихна, прошедшемъ, наконецъ, и судебную палату.
Всѣ жалѣли г. Пихна и удивлялись, какъ это онъ не вышелъ оправданнымъ, не смотря на полную увѣренность его защитника г. Базинера, что даже самое обвиненіе будетъ признано "неосторожнымъ".
Однако, барышни не позволили Очень много распространяться о скучныхъ матеріяхъ и требовали, чтобы имъ разсказали что нибудь интересное.
Анета спрашивала Ленекина, какая это такая красотка умерла въ Москвѣ, что по вскрытіи "тѣла красотки", какъ пишутъ въ газетахъ, сердце "оказалось вѣсомъ болѣе пуда". Вотъ такъ красотка!
Ленекинъ объяснилъ ей, что это слонъ назывался Красоткой, и, конечно, не преминулъ замѣтить, что наши женскія сердца, вѣроятно, должны быть очень легковѣсны. Анета интересовалась дамскими нарядами и описаніемъ бала, и я, какъ бывшій на вечерѣ, долженъ былъ дать ей подробный отчетъ. Я описалъ какъ могъ величественную бѣлую залу и чудную красную гостинную и всѣ ходы и выходы и наконецъ замѣчательные по ширинѣ и удобству хоры, на которыхъ можно дѣлать особые балы, какъ это и умудрились сочинить двѣ, уединившіяся отъ остальнаго общества, пары. Я говорилъ также о двухъ выдававшихся красавицахъ -- сестрицахъ Купидоновыхъ, которыя рѣшительно сводили всѣхъ съ ума и бѣлизной, "и прямизною стана, лицомъ и голосомъ".
-- Кто же еще, ну кто, кто лучше всѣхъ?-- настаивала Анета.
-- Не говори,-- перебилъ нашъ разговоръ Ленекинъ, и сталъ увѣрять коноплянку, что ни одна изъ здѣшнихъ красавицъ не стоитъ ея мизинчика и пошелъ разсыпаться въ любезностяхъ.
Она долго его слушала и наконецъ спросила:
-- А что, вы любите семгу?
Ленекинъ вспомнилъ исторію съ семгой на журфиксѣ у Бѣловзоровыхъ и ему стало совѣстно.
Вскорѣ однако меня потребовали отъ барышень и потащили въ компанію къ угловому столику, на которомъ разливался крѣпчайшій глинтвейнъ. Тамъ возсѣдали Шпице, Шпекъ, Шульцъ и Цукеркопфъ, и по мѣрѣ того, какъ въ нихъ вливалась теплая влага,-- они становились все болѣе искренними и горячими патріотами. Вотъ оно, гдѣ бьется истинное русское сердце!-- невольно подумалъ я.