Самое трудное время для суда - это время, когда все незыблемое зыблется.
В сентябре я защищал перед Судебной палатой важного политического преступника, главу большого и сложного процесса. Я просил зачесть ему тюремное заключение в 2 года. Палата не согласилась со мной и приговорила его к ссылке на поселение. А в октябре он уже был амнистирован!!.
И вот, снова целый ряд обвинений печати с грозным наказанием и с совершенно мертвым материалом. Все это происходит потому, что мы переживаем эпоху временную. У нас и правительство, и закон временные. Все новые законы так и называются "временные правила". А суд привык действовать на основании начал незыблемых.
От такого положения вещей справедливость, свойственная суду, неимоверно страдает, ибо при таких переменчивых обстоятельствах легко выдать перед судом за преступление то, что, по совести говоря, при данных условиях было дозволено...
Вот хотя бы взять это поголовное преследование журналистов.
Ведь если в самые последние дни революция как будто спряталась, то в ноябре она не только была вся наружу, но и почти захватила власть в свои руки. Все до очевидности убеждались, что есть два правительства: совет рабочих депутатов, с одной стороны, и совет министров - с другой. Публика с величайшей тревогой следила за известиями из обоих лагерей. Граждане Российской империи, которых обязан охранять суд, были доведены до такого смятения, что не знали, какой из воинствующих партий со дня на день придется им подчиниться. Все, от мала до велика, от обывателя до сановника, были охвачены одним и тем же жутким чувством. И насколько в то время растерялось правительство, видно уже из того, что 23 октября союз союзов пригрозил ему насилием, - "вооруженной схваткой", о чем было опубликовано почти во всех газетах, но ни один прокурор почему-то не решался еще в ту минуту прибегнуть к закону и обратиться к вам для подавления революционной дерзости. Всем и каждому было ясно, что писанные законы не действуют и сданы куда-то в архив до появления новых.
Между тем печать, признанная по своей природе быть хроникером событий, считала своей обязанностью сообщать публике все самое значительное, что делается на левом и правом флангах. Все резолюции: почтово-телеграфных забастовщиков, совета рабочих депутатов и союза союзов, с 21 ноября по 2 декабря печатались беспрепятственно, не только без настойчивого вмешательства Главного управления по делам печати, но даже при любезном заискивании правительства перед всеми партиями. Премьер-министр особенно интересовался этими резолюциями, вероятно, с любопытством человека, изучающего развитие революции и приемы своего противника.
Однако же перевес популярности в обществе переходил уже на сторону совета рабочих депутатов. И каждый обыватель чувствовал, что ближайший для него, так сказать, "шкурный" вопрос о железных дорогах, почте, телеграфе, освещении и даже лекарствах - зависит уже от этого совета, а не от правительства. Как же могла печать не удовлетворять естественного любопытства со стороны запутанного читателя, чего ему ожидать в ближайшие дни? Читатель, помимо всех известий, искал, прежде всего, тех строк, где говорилось о совете рабочих депутатов. Затаив дыхание, он ждал: что скажет эта власть? Он ждал этих известий, как тяжущийся ждет решений по своему делу.
24 ноября вышел новый временный закон о печати. Но все шло по-старому. 27 и 30 ноября "Русь", как и другие газеты, продолжали печатать воззвания, телеграммы и постановления революционных союзов. Правительство не вмешивалось.
И вдруг 2 декабря за "манифест рабочих депутатов" Главное управление по делам печати возбудило преследование, Судебная палата (в другом составе, чем сегодня) приостановила издание "Руси", и прокурор составил обвинительный акт.
После этого "сигнала" прокурорский надзор уже от себя пересмотрел старые номера "Руси" и поднял обвинение против прежних листов издания, которые, по-видимому, ранее поднятой тревоги не представлялись, по личному воззрению прокурора, преступными.
Конечно, теперь, когда закон "выведен на справку", никто неведением этого закона не может оправдываться. Но если законы вообще находились в таком хаотическом состоянии, что даже их блюстители утратили сознание воспрещенного, то как же вы можете вменить частному лицу такой поступок, который и ему, грешному, представлялся дозволенным?!
Ясно, что 2 декабря совершился какой-то поворот в политике высшей администрации. Сказано было: "Довольно! Теперь преследуйте!"
Господа судьи! Основная мысль Судебной реформы императора Александра II - независимость суда от администрации. Судебное ведомство - неизмеримо выше администрации. Войско и суд - единственная опора государства. Но если судебное ведомство бездействует, если прокурорский надзор самостоятельно не преследует, а прислушивается и оживляется только по сигналу свыше, то дело опять-таки сводится к одному произволу, а вовсе не к законности. В ваших руках громадная сила против всех нас, граждан. Нельзя эту силу держать в стороне или пускать в ход - "по усмотрению". Должны быть ясные и твердые законы. Если законы возобновлены в своей силе, надо, по крайней мере, предупредить, что они вновь действуют. Ведь и войско, если оно выступает против граждан, должно трубить прежде, чем стрелять...
Итак, для всей прессы необходимо было предварение со стороны правительства, что отныне начнутся преследования.
Во многих других случаях правительство так и поступало. Так, например, когда оно решилось пресечь национальную революцию в Польше, то решительным тоном объявило, что впредь оно не допустит мятежа в этом направлении, но виновников прежних, преступных, по его мнению, петиций не преследовало. Точно так же, ш карая почтово-телеграфных забастовшиков. сплотившихся в союз, правительство заявило, что впредь оно их будет преследовать, так как подобные союзы служащих, с точки зрения дисциплины, не могут быть терпимы. Полагаю, что правительство должно было сделать такое же предупреждение и деятелям прессы. Но напасть на журналистов неожиданно, ударив их сзади по голове заржавевшим от бездействия законом, - это было и неправильно и несправедливо, а что несправедливо, то не может быть законным.
Домогались свободы печати, а теперь выходит, что при цензуре было куда лучше... по крайней мере, знали, чем рискуют... Ведь вот "Слово" сознательно воспротивилось приказанию министра Булыгина - ничего не печатать о московском съезде земских деятелей, и напечатало все, что происходило в этом "революционном заседании", как в нем вышутили полицию и т.д. Казалось бы, тут и сопротивление властям и смута. Но все обошлось по-домашнему. Приостановили газету на две недели и только. А вот Суворин судится, как тяжкий революционер...
Нельзя осудить Суворина и за механическое размножение прокламаций, за содействие революционерам в их распространении. Революция вовсе не нуждалась в его услугах. Совет рабочих депутатов имел свою газету, которую он печатал, завладевая для того чужими типографиями. Он даже имел столкновение с Сувориным за поправки в его резолюциях и грозил не давать ему дальнейших сведений о своих заседаниях.
Суворин только сообщал достоверные революционные факты, как это и подобает делать издателю свободной, общественной газеты, в такое время, когда каждому необходимо знать о развитии и направлении освободительных течений в стране, переживающей кризис.
И я прошу оправдать его. Я настаиваю, что правительство обязано было предупредить печать о предстоящих преследованиях, и о своем намерении прибегнуть к силе законов, самим же правительством временно парализованных. Оправдывая Суворина, я прямо бы сказал об этом в приговоре. Такой приговор поддержал бы в стране расшатанное чувство законности, поднял бы уважение к суду, доказал бы его независимость.
Но если бы вы не смогли во всем согласиться со мною и не решились оправдать Суворина, то, конечно, он может подлежать лишь минимальному наказанию и даже вне пределов закона...
[Особое присутствие Судебной палаты, после почти двухчасового совещания, приговорило А. С. Суворина к заключению в крепость на один год, но, принимая во внимание смягчающие обстоятельства, постановило ходатайствовать через министра юстиции пред государем императором о замене этого наказания трехмесячным заключением в крепости.]
Опубликовано: Андреевский С.А. Защитительные речи. СПб., 1909.