Что в настоящее время осталось от поэзии Баратынского в нашей памяти? Стихотворение "На смерть Гёте", далеко не лучшее, страдающее теми преувеличениями, какие всегда встречаются в пьесах на торжественный случай; стихотворение "Финляндия", написанное поэтом на двадцатом году; "Где сладкий шепот моих лесов?" -- слащавая вещица в стиле Жуковского и, наконец, романс "Не искушай меня без нужды", о котором едва ли многие знают, что он принадлежит Баратынскому. Вот и все.
В таком забвении Баратынского виноваты, во-первых, глубина его поэзии, во-вторых, Белинский с своим ложно-прогрессивным разбором его произведений и, в-третьих, хрестоматии -- эти истинные губительницы поэтов негромких, но содержательных.
Недоступность Баратынского для массы отметил еще Пушкин: "Из наших поэтов Баратынский всех менее пользовался благосклонностью журналов -- оттого ли, что верность ума, чувства, точность выражения, вкус, ясность и стройность менее действуют на толпу, нежели преувеличение (exagération) "модной поэзии", или потому, что поэт некоторых критиков задел своими эпиграммами. -- Баратынский принадлежит к числу отличных у нас поэтов. Он у нас оригинален -- ибо мыслит". "Он -- один из первостепенных наших поэтов... Время ему занять степень, ему принадлежащую, и стать подле Жуковского и выше Батюшкова".
Так ценил Баратынского Пушкин, приравнивая один том поэзии Баратынского всей массе сочинений Жуковского. И не следует забывать, что в этом одном томе Баратынский был вполне самобытен, тогда как Жуковский всегда пел с чужого голоса. Не малые же богатства поэзии содержит в себе после этого книга нашего поэта! Очень скромный в суждениях о себе, Баратынский сознавал, однако, непопулярность своей книги. В стихотворении "Осень", как бы говоря о ком-то другом, поэт восклицает:
Так иногда толпы ленивый ум
Из усыпления выводит
Глас, пошлый глас, вещатель общих дум,
И звучный отзыв в ней находит,
Но не найдет отзыва тот глагол,
Что страстное земное перешел...
Поэт-мыслитель, поэт-метафизик, Баратынский постоянно порывался "перейти страстное земное", и вся его муза есть муза глубокой скорби о каком-то необретаемом идеале.
Не оцененная современниками, осужденная по ложным основаниям Белинским и, наконец, ощипанная хрестоматиями, поэзия Баратынского требует реставрации. Сборник его стихотворений в настоящее время сам зарекомендует себя каждому, кто возьмет его в руки: на каждой странице читатель найдет свои думы, свои чувства -- вечные думы и чувства человечества. Приглядимся же к этому забытому писателю.
Евгений Абрамович Баратынский родился вместе с нашим веком, в 1800 году. Отец его был генерал-адъютантом; мать, рожденная Черепанова, -- фрейлиной. Он предназначался к аристократической карьере и отдан был в Пажеский корпус, но за одну детскую проказу, довольно некрасивую, -порожденную влиянием дурной компании, -- был исключен из корпуса с запрещением вступать на службу, разве по желанию -- рядовым в военную. Эта гроза сильно повлияла на мальчика, и впоследствии, по ходатайству Жуковского, наказание было отменено. За исключением этого горького события в детстве, отразившегося, впрочем, и на первой молодости, жизнь Баратынского была ясная, мирная, ровная. Прослужив сперва в военной службе в Финляндии, а затем в Межевой канцелярии в Москве, Баратынский женился на 26-м году, оставил службу и жил барином то в Москве, то в Петербурге, то в Казани, то в деревне, -- где вздумается, -- наконец, уехал за границу, провел год в Париже и умер сорока четырех лет в Неаполе, скоропостижно, почти безболезненно. Его письма, еще за несколько лет до смерти, выражали полнейшее довольство жизнью. Он был счастлив в супружестве, судя по тому, что нередко обращался к жене с стихотворениями, полными глубокого чувства. Вдова перевезла его тело в Петербург, где поэт и погребен в Александро-Невской лавре, близ гробниц Гнедича и Крылова. На памятнике вырезана надпись:
В смиреньи сердца надо верить
И терпеливо ждать конца.
Двустишие взято из стихотворения Баратынского "Отрывок", написанного в виде разговора между мужчиной и женщиной, которые задумываются над смертью и вечной разлукой. Можно предполагать, что Баратынский разумел здесь себя и жену.
Так прекрасно протекла жизнь едва ли не самого задумчивого и мрачного поэта в нашей поэзии. Замечательно, что пессимисты, наиболее сродные Баратынскому по духу, великий мыслитель-художник Шопенгауэр и поэтесса Луиза Аккерман также, как известно, пользовались в жизни полнейшим благополучием -- присутствием достатка и отсутствием испытаний. Точно будто для их глубокого и печального взгляда на мир именно требовались та тишина и ясность, среди которых созерцание легче открывает горестные тайны вселенной... Сохранившиеся портреты Баратынского, а также известный бюст его представляют нам продолговатое бритое лицо с грустными глазами, с высоким лбом, с коком и височками. Родственник его Путята оставил такое описание его наружности: "Ему было тогда 24 года. Он был худощав, бледен, и черты его выражали глубокое уныние". В последние годы жизни у Баратынского показывалась седина, о которой он так образно и значительно заметил:
Уж та зима главу мою сребрит,
Что греет сев для будущего мира...
("На посев леса")
О воспитании и образовании Баратынского нет никаких подробностей. Мы знаем только, что у него был дядька-итальянец Джиачинто Боргезе, и что, судя по письмам Баратынского из Парижа и по его превосходным переводам своих стихотворений прозою на французский язык, -- поэт знал французскую литературу в совершенстве. Вообще вся книга поэта блещет классическим образованием. Литературными друзьями Баратынского были: Пушкин, Дельвиг, Языков, Жуковский, Плетнев, Вяземский, Давыдов, Соболевский. В 1839 году Баратынскому довелось познакомиться и с Лермонтовым. О впечатлении этой встречи он писал жене: "Познакомился с Лермонтовым, который прочел новую прекрасную пьесу; человек, без сомнения, с большим талантом, но мне морально не понравился. Что-то нерадушное".