Пока Лиманская флотилия громила турецкие суда под Очаковом, Севастопольская эскадра, встретившись с эскадрой капудан-паши, несколько дней лавировала под парусами, наблюдая за действиями противника.
Накануне встречи с Севастопольским флотом капудан-паша получил из Константинополя подкрепление. Теперь у него было семнадцать линейных кораблей, из них пять 80-пушечных, восемь фрегатов, три бомбардирских корабля и двадцать одно мелкое судно.
На одних только линейных кораблях турки имели 1 100 пушек и могли выбросить в одном залпе 410 пудов снарядов.
На кораблях и фрегатах Севастопольской эскадры было лишь 550 пушек. Вес залпа их равнялся 160 пудам. Сравнительная лёгкость русского залпа объясняется тем, что только два корабля и два фрегата были вооружены крупнокалиберными 24- и 30-фунтовыми пушками. Остальные суда имели пушки мелких калибров, мало действительные в бою больших кораблей.
Потёмкин не раз упрекал Мордвинова за то, что Адмиралтейское правление заказывало заводчику Баташову «малокалиберные и ни к чему не годные пушки». «Кинулись лить такие, кои легче, и наделали множество пистолет», — писал он Мордвинову[102].
Турецким флот при помощи англичан вооружён был крупнокалиберной медной артиллерией. Подводные части корпуса турецких кораблей были обшиты медью. Это делало их более быстроходными и маневренными, так как к металлической обшивке меньше приставали морские ракушки, водоросли и т. п.
У русских кораблей и фрегатов обшивка была деревянная. Она быстро покрывалась морскими моллюсками, и тогда суда становились тяжёлыми и неповоротливыми в ходу. Их приходилось через некоторое время ставить в гавань и очищать — кренговать, т. е. валить судно на бок так, чтобы обнажилась половина днища, а затем таким же порядком очищалась и другая.
Таким образом, турецкий флот не только превосходил русский своей численностью и огневой мощью, но и по мореходным качествам был значительно выше.
Русские моряки могли противопоставить врагу лишь своё моральное превосходство, боевую выучку, смелость, находчивость и выдержку в бою. Именно эти качества настойчиво и последовательно воспитывал у севастопольцев Ф. Ф. Ушаков, готовясь к решительным схваткам с турками.
Решимость сразиться с султанским флотом на русской эскадре была всеобщей. Особенно экипажи авангарда, которым командовал Ф. Ф. Ушаков, рвались в бой.
Войнович при встрече с многочисленным врагом струсил и фактически передал командование эскадрой Ф. Ф. Ушакову. Об этом свидетельствуют его письма к Ушакову. Накануне сражения, например, 2 июля Войнович писал Ушакову:
«Если подойдёт к тебе капудан-паша, сожги, батюшка, проклятого»; «Посылай ко мне часто свои мнения, и что предвидишь»[103].
3 июля утром эскадра Войновича оказалась против устья Дуная, около о. Фидониси (или Змеиного).
Эскадра капудан-паши находилась на ветре. Заметив приближение русской эскадры, турецкий адмирал остановил свои корабли, пересел в кирлангич и объехал все суда боевой линии, давая указания к бою.
Ушаков, наблюдавший в подзорную трубу за лавирующим среди кораблей лёгким судном турецкого адмирала, безошибочно угадывал, что он «учреждает флот свой словесными наставлениями», т. е. отдаёт боевой приказ каждому командиру корабля в отдельности.
Ф. Ф. Ушаков решил помешать командирам турецких судов осуществить выработанное «между собою условие» боя, для этого он задумал нанести прежде всего сосредоточенный удар по флагманскому кораблю. С потерей флагмана расстройство боевой линии противника становилось неизбежным, ибо, приученные к безынициативности и словесным наставлениям по каждому отдельному случаю боя, командиры турецких кораблей не могли бы «соблюсти порядок и будут в расстройке и незнании, что кому делать должно»[104].
Такой тактический приём требовал от русских кораблей маневренности в боевой линии. Но он категорически запрещался формальной западноевропейской тактикой, требовавшей вести сражение в строгих линиях, кораблю с кораблём и обязательно на ветре.
Против такой консервативной, рутинной тактики решительно восстал Ф. Ф. Ушаков. И при первой встрече с турецким флотом он проверил в бою свои новые тактические выводы и приёмы.
Командуя авангардом, Ушаков фактически руководил боем всей эскадры. «Ибо, — писал он Потёмкину, — е. п. (т. е. его превосходительство контр-адмирал, граф Войнович. — А. А.) словесно повелеть изволил в потребных случаях командующим судов следовать движению передовой эскадры»[105].
Утром 3 июля противники находились на параллельных курсах недалеко друг от друга. Севастопольская эскадра во главе с авангардом шла левым галсом и пыталась выяснить намерение противника.
Турецкий флот находился на ветре.
Ушаков внимательно следил за действиями капудан-паши. Отчётливо было видно, как он, объехав свой флот, строил боевую линию из одних только линейных кораблей.
В авангард выделена была эскадра из шести кораблей, которую возглавил сам Эски-Гасан. В эскадру центра, или кордебаталию, вошло тоже шесть кораблей, и возглавил её вице-адмирал. В арьергарде осталось пять кораблей под начальством контр-адмирала. Впереди каждой эскадры Гасан поставил по одному бомбардирскому судну.
Фрегаты, шебеки и другие мелкие суда составили вторую линию.
Построив корабли в боевой порядок, капудан-паша пошёл «густою колонною» на русскую линию. Он намеревался ударить всей массой кораблей по русскому авангарду.
Ф. Ф. Ушаков угадал намерение противника и решил сорвать его планы. Он приказал передовым фрегатам (50-пушечному «Бериславу» и 40-пушечному «Стреле») прибавить парусов и быстро идти вперёд. Корабль Ушакова «Св. Павел», прибавив парусов, тоже пошёл вслед за фрегатами. За авангардом под всеми парусами последовала вся эскадра.
Этим манёвром Ушаков хотел, вырвавшись вперёд, выиграть ветер и, сделав поворот эскадры, атаковать турецкий авангард с ветра и двух сторон.
Хитрый Гасан понял, что замышляет Ушаков. Он приказал своим судам прибавить парусов и старался удержаться под ветром. От этого турецкий флот сильна растянулся и потерял возможность взаимодействия кораблей.
Русская боевая линия приняла вид вогнутой дуги. Дистанция между судами была «весьма добропорядочна». Ф. Ф. Ушаков с двумя своими фрегатами находился ближе всего к противнику.
При таком взаимном маневрировании боевые линий противников сблизились до дистанции пушечного выстрела. Но никто не открывал огня.
Ушаков умышленно выжидал. Он ждал уменьшения расстояния, чтобы вести бой с самой короткой дистанции, «ибо весьма выгодно практикованным подраться регулярным образом против неискусства».
Но внимательный Гасан, зорко следивший за манёврами русского авангарда, начинал понимать, что имеет дело с опытным и искусным командиром, действиям которого послушна вся эскадра.
Эски-Гасан попытался еще раз перехитрить своего умного и опытного противника. Он со своим флагманским кораблём и двумя следующими перед ним кораблями, поставив все паруса, вырвался вперёд и «бросился с чрезвычайной скоростью» на передовые фрегаты Ушакова.
Галеры.
Чтобы сковать корабль Ушакова «Св. Павел», капудан-паша приказал следовавшим за ним трём линейным многопушечным кораблям атаковать его.
Ушаков понял коварный замысел турецкого главнокомандующего обойти или абордировать его фрегаты. Канониры «Св. Павла» точным прицельным огнём быстро один за другим сбили «из своих мест» все три корабля, пытавшиеся его задержать. После чего, приведя сигналами «в желаемый порядок» фрегаты, Ушаков под всеми парусами двинулся к ним на помощь. Шедший за ним фрегат «Кинбурн» отстал, так как был «тяжёл в ходу».
У Ушакова мгновенно созрел план не только помочь передовым фрегатам, но вместе с ними атаковать головные корабли турецкого авангарда и отрезать их от своего флагмана.
Осуществление замысла Ушакова пошло удачно. Но как только передние два корабля противника увидели себя отрезанными от капудан-паши, то, не дожидаясь ни сигналов, ни помощи, «с великой торопливостью» повернули против ветра и ушли из линии боя.
Эски-Гасан, заметив позорное бегство своих передовых кораблей, «палил по ним ядрами», требуя войти в линию, «но всё бесполезно»[106].
Теперь корабль Эски-Гасана оказался передовым. Он открыл по русским фрегатам сильный огонь из пушек крупных калибров. В азарте боя корабль капудан-паши подошёл ещё ближе и неудачным поворотом подставил свой борт фрегатам «Бериславу» и «Стреле», которые пушечным огнём разнесли ему всю корму.
Корабль Ушакова очутился с другой стороны очень близко от турецкого флагмана и в свою очередь дал по нему залп.
На выручку капудан-паши старались подойти три корабля его центра. Но все они с большим уроном были отбиты кораблём Ушакова. У одного из них была сбита мачта, у другого повреждены снасти, третий корабль получил большие пробоины в подводной части и «за великою течью в самой скорости под всеми парусами» ушёл в направлении Инкермана.
Турецкий фрегат, подошедший из второй линии, был потоплен кораблём «Св. Павел»[107].
Корабль Эски-Гасана дрался «с чрезвычайным жаром», но, получив «столько пушечных пробоин, что скоро сосчитать нельзя», вынужден был уйти из линии боя.
В то время как Ушаков расстреливал авангард противника, горячая перестрелка велась между остальными русскими и турецкими судами.
Против каждого русского судна находилось по пяти неприятельских. Турецкие бомбардирские корабли бросали бомбы в русскую линию, но стрельба их была малоприцельна и потому безрезультатна.
От брандскугелей[108] фрегата «Кинбурн», несколько отставшего от авангарда, дважды загорался проходивший мимо него на помощь Гасану вице-адмиральский корабль, но пожар скоро потушили. Метко поражал своими ядрами «Кинбурн» и другие корабли, порывавшиеся оказать помощь турецкому главнокомандующему.
Три часа длилось сражение, в результате которого турецкие корабли с сильно повреждёнными бортами, с пробоинами в корпусах, перебитыми мачтами и изорванными парусами вынуждены были покинуть место боя.
Это была блестящая победа. Небольшая русская эскадра сломила волю к сопротивлению сильного и во много раз численно превосходящего противника, безраздельно господствовавшего до сих пор на Чёрном море.
Фидонисское сражение показало русским морякам, что при умелом руководстве малочисленная эскадра может с успехом оспаривать у турок превосходство на море.
Сражение 3 июля 1788 г. было началом боевой флотоводческой славы Ушакова.
В этом сражении полностью подтвердились преимущества новых тактических приёмов Ушакова. Блестяще выдержала экзамен ушаковская школа индивидуального обучения и тренировки личного состава флота.
«Я сам удивляюсь проворству и храбрости моих людей, они стреляли в неприятельские корабли не часто и с такою сноровкою, что казалось, каждый учится стрелять по цели, снаравливая, чтоб не потерять свои выстрел»[109].
Людские потери на русских кораблях были ничтожны: семь человек раненых, убитых вовсе не было. Больше всего пострадали суда авангарда, так как на их долю пала вся тяжесть сражения.
Ушаков представил к награде наиболее отличившихся офицеров и особенно просил наградить «нижних служителей», которые «должности исправляли с таким отменным старанием и храбрым духом», что заслужили «всякую за то достойную похвалу»[110].
Представление Ушаковым к награде «нижних чинов» и особенно обещание им наград пришлось не по вкусу завистливому Войновичу. В донесении Потёмкину он, игнорируя рапорты командиров, изобразил ход сражения так, что умалил первенствующую роль Ушакова в сражении. Не представил он к награде офицеров и матросов корабля «Св. Павел», рекомендованных Ушаковым.
Войнович нарочито преуменьшал потери противника, нанесённые ему судами авангарда, которым командовал Ушаков.
Обиженный незаслуженной несправедливостью к себе и своим храбрым командам, Ушаков обратился к Потёмкину с письмом, прося восстановить справедливость и защитить его от злобно-завистливого контр-адмирала Войновича.
«Милостивый государь, — писал Ушаков 11 июля 1788 г. Потёмкину, — гонимое меня здесь через е. п. Марка Ивановича несчастье никогда не оставляет, и ни через какие всевозможные отменные мои старания милости и справедливого по заслуге моей к себе расположения изыскать не могу…».
В письме Ушаков указывал, что реляцию о сражении Войнович «соображал с одними своими мыслями», не принимая во внимание рапорты командиров судов. Число турецких кораблей, бывших в сражении, «написал не то сколько их было». Вместо семнадцати показал пятнадцать в угоду высшему начальству, называвшему в своих «записках» цифру пятнадцать, «чтобы не показать невероятности» к высшим чинам.
Ушакова возмущало подобное извращение боевой действительности, и он прямо говорил, что «собственные всех нас глаза будучи так близко в бою не вероятны быть не могут».
В заключение своего длинного письма, в котором излил давно накопившиеся чувства горечи, Ушаков просил об «увольнении от службы с безбедным пропитанием»[111].
Однако Г. А. Потёмкин, ценивший Ушакова, как храброго и опытного командира, разобрался, кто является подлинным героем сражения при Фидониси. Тем более что он очень хорошо знал способности Войновича отсиживаться в гавани. Ф. Ф. Ушаков за сражение 3 июля был награждён орденом Владимира 3-й степени. В конце 1768 г. Войнович был переведён в Херсон, а Ф. Ф. Ушаков назначен командующим Севастопольской эскадрой.