Весной 1791 г. международное положение России было очень напряжённым. В марте Англия и Пруссия договорились ультимативно потребовать от России выполнения всех их требовании, в противном случае грозить объявить войну. Глава английского правительства Питт просил у парламента кредитов на войну с Россией и спешно вооружал в Портсмуте флот в тридцать шесть кораблей и двенадцать фрегатов для нападения на Кронштадт и Петербург[189].
Однако английская торгово-промышленная буржуазия, имевшая деловые связи с Россией и очень заинтересованная в обширном рынке сбыта, подняла бурный протест против войны. Буржуазная партия вигов решительно выступила в парламенте против военных планов Питта.
Русский посол в Англин С. Р. Воронцов предупредил Питта, что он будет всеми средствами «стараться, чтобы нация узнала» о намерениях, «столь противных её интересам», что он «убеждён в здравомыслии английского народа» и надеется, «что громкий голос общественного мнения заставит» его «отказаться от несправедливого предприятия»[190]. Воронцов обратился к влиятельным членам парламента, бывшим в оппозиции к правительству, и настроил их против войны с Россией… Затем он составил «записки», в которых убедительно доказывал, что Питт ведёт Англию к «разорению посредством уничтожения её торговли» с Россией и «что всё это делается ради интересов ей чуждых»[191]. «Записки» такого содержания были разосланы в такие, например, промышленные центры, как Манчестер, Лидс, Уекфильд и др. Под влиянием их прокатилась волна митингов протеста с требованием к парламенту унять Питта.
Кроме того, более чем в двадцати газетах печатались статьи соответствующего содержания. В Лондоне на стенах домов появились надписи мелом: «Не хотим войны против России».
Под влиянием общественного движения некоторые министры отошли от линии своего премьера. Питт, боясь серьёзного внутреннего кризиса, вынужден был признать себя побеждённым и отказаться от агрессивной политики по отношению к России[192]. Готовый к походу флот был разоружён.
В мае князь Н. Репнин, принявший командование Дунайской армией, сообщая Ушакову некоторые известия из Стамбула, между прочим писал: «По настоящему обороту политических дел уповательно английский флот ни в Балтийское ни в Чёрное море не будет. Итак вам остаётся управляться только с одним турецким, с которым надеюсь вы скоро разделаетесь, и с тою же славою, которую вы уже себе приобрели»[193].
Турция, покинутая своими союзниками, оказалась в одиночестве.
К кампании 1791 года, в которой предполагалось окончательно разгромить турецкий флот, черноморские моряки под руководством Ушакова готовились упорно и тщательно.
Ещё в январе 1791 г. Потёмкин назначил контр-адмирала Ушакова членом Черноморского адмиралтейского правления, «в котором, — писал он Ушакову II января 1791 г., — вам и присутствовать когда отправляемое вами, при командовании флотом служение может позволить»[194].
Таким образом, весь Черноморский флот с его многочисленными вспомогательными службами сосредоточился теперь в руках Ушакова.
В феврале 1791 г., уезжая в Петербург, Потёмкин секретным ордером поставил перед Ушаковым главную задачу: «Поручаю в. п. устремить все ваши силы и способы к скорейшему приготовлению флота… Я благонадёжен на усердие ваше к службе, что всё будет исправлено в скорости»[195].
Действительно, все корабли, фрегаты и мелкие суда к маю были готовы выступить в море. Еще в марте крейсерские суда начали разведывательные походы. Русские крейсеры доходили до анатолийских берегов и приводили захваченные турецкие транспортные суда с пленными турками, от которых получали некоторые сведения о состоянии турецкого флота.
Турция мобилизовала последние резервы и пополнила Дунайскую армию. Селим III не терял надежды уничтожить русский флот. Из так называемых варварийских владений Турецкой империи были стянуты в Константинополь местные эскадры. Здесь развевались флаги тунисцев, алжирцев, триполийцев и жителей албанского побережья — дульциниотов. Все это были смелые и предприимчивые мореходы, умелые в нападениях на торговые корабли и прибрежные населённые пункты. Верховное командование флотом находилось в руках капудан-паши Гуссейна. В его распоряжении было восемь адмиралов. Среди них находился прославленный смелыми пиратскими набегами на Средиземном море храбрый алжирский паша Саид-Али.
На него султан возлагал большие надежды. В нём он хотел найти достойного противника «Ушак-паши». По дошедшим слухам, Саид-Али самоуверенно обещал султану привезти в Константинополь закованного в цепи непобедимого Ушакова.
Под флагом Гуссейна собралось восемнадцать линейных кораблей, семнадцать фрегатов и более сорока разных других вооружённых судов. Турецкое командование предполагало захватить русские суда в плен абордажем. Варварийские отряды хорошо владели этим видом боя.
Задержанный стягиванием сил и долгими сборами, сводный турецкий флот появился в Чёрном море лишь в начале июля 1791 г.
Севастопольский флот ещё в начале мая был готов выйти в море при первом появлении неприятеля. Он насчитывал пятьдесят четыре военных судна, из них шестнадцать линейных кораблей.
«Считая флот готовым к выходу в море, — писал Потёмкин Ушакову 11 мая 1791 г., — я сим предписываю тотчас вам выступить по прошествии весенних штормов… Направьте плавание к румелийским берегам, и если где найдёте неприятеля, атакуйте… Я вам препоручаю искать неприятеля где он в Чёрном море случиться и господствовать на Чёрном море, чтобы наши берега были нм неприкосновенны»[196].
В начале июля кубанский и кавказский корпуса под командованием генерала Гудовича осадили город и крепость Анапу. От пленных Гудович узнал, что осаждённые ждут прибытия турецкого флота себе на помощь. Об этом он сообщил Ушакову.
10 июля Севастопольский флот в числе шестнадцати линейных кораблей и двадцати девяти других судов вышел в море, держа курс на Керченский пролив, для «поисков неприятельского флота, оказавшегося в той стороне»[197].
На следующий день у мыса Айя, южнее Балаклавы, на востоке показалась небольшая группа неприятельских судов. Утром 12 июля появился и весь турецкий флот, состоявший из восемнадцати кораблей, семнадцати фрегатов и двадцати двух разных мелких судов[198].
Противники достаточно сблизились, чтобы, построившись в боевую линию, начать сражение. Но турецкий адмирал явно уклонялся от боя.
«От сего времени четыре дня сряду ходил я с флотом соединённо против онаго всегда в виду, в близком расстоянии, и прилагал всевозможное старание, дабы его атаковать и дать решительный бой, — доносил Ушаков Потёмкину. — Но когда я был на ветре, всегда он старался уклоняться от нашего флота и искал случай выигрывать ветер, но я всегда его во оном предупреждал дать с лучшею пользою баталию с ветра»[199].
Так и не удалось Ф. Ф. Ушакову навязать турецкому флоту сражение. Он дважды с передовыми кораблями настигал противника и «принуждал строиться к бою». Но всякий раз большинство его кораблей отставало из-за тяжёлого хода настолько, что, по словам Ушакова, «день приходил уже к вечеру, а корабли нашего флота не все ещё были в собрании».
А тем временем неприятельский флот, обладая хорошими мореходными качествами, уходил далеко на юг.
В четырёхдневной погоне за турецким флотом на некоторых русских судах от крепкого ветра, большого волнения и качки появилась течь, обнаружились поломки рангоута, снастей и другие «заметные повреждения». По наблюдениям Ушакова, турецкие корабли тоже имели «немалое повреждение». При таких условиях Ушаков не решался продолжать погоню. Находясь в девяноста пяти верстах от Балаклавы, он вернулся 18 июля в Севастополь, чтобы как можно скорее устранить неисправности и снова идти в море. «Почитаю, что он (противник — А. А. ), будучи весьма в превосходных силах, ещё не умедлит возвратиться к нашим берегам для решительной баталии, чего и я со флотом нетерпеливо ожидаю, ибо сия баталия должна быть решительна», — писал Фёдор Фёдорович Потёмкину[200].
Генерал Гудович, пользуясь тем, что турецкий флот был отвлечён преследованием Ушакова и, наконец, ушёл на юг, усилил бомбардировку города и крепости. Утром 22 июля войска пошли на штурм и в жестоком бою взяли Анапу. Более восьми тысяч турок и черкесов погибли в сражении, много их утонуло в море. В плен попало свыше тринадцати тысяч человек.
На следующий день после падения Анапы на горизонте появился турецкий флот. Однако скоро на нём заметили, что Анапа находится в руках русских. Делать здесь было нечего, и турецкий флот ушёл к румелийским берегам.
Уход флота противника дал возможность генералу Гудовичу овладеть ещё одной приморской крепостью — Суджук-кале.
Отсутствием турецкого флота у дунайских берегов воспользовался и командующий Дунайской армией кн. Репнин. 27 марта были взяты город и крепость Мачин. Через несколько дней пал город Браилов. Здесь турки потеряли около четырёх тысяч человек. Разрушив крепость и другие укрепления, русские войска вернулись в Галац, и в течение двух месяцев не предпринимали решительных действий.
Визирь воспользовался передышкой и стянул в район Мачина, Браилова и Бабадага крупные силы. Под Мачином стал сам верховный визирь Юсуф-паша с восьмидесятитысячным войском. Сюда подтянулись уцелевшие суда турецкий Дунайской гребной флотилии.
Потёмкин приказал Репнину уничтожить армию визиря при Мачине. 27 июня Репнин предпринял наступление четырьмя колоннами и на следующий день в кровопролитном шестичасовом сражении разбил армию визиря. Турки потеряли около пяти тысяч убитыми и в беспорядке бежали к Гирсову.
Русским досталось тридцать пять медных пушек и пятнадцать знамён.
Потеря Анапы и Суджук-кале и тяжёлое поражение под Мачином заставили султана и его диван подумать о мире. Верховный визирь запросил перемирия и вступил в переговоры с Репниным о мире. Но турки не спешили с подписанием предварительных условий мира. Их флот был ещё невредим и, хотя очень осторожно, искал случая или высадить десант в Крыму, или разбить русский флот. При таких условиях было бы легче добиваться почётного мира.
Ф. Ф. Ушаков, получив известия, что турецкий флот собрался в портах Румелии, 29 июля вышел в море с шестнадцатью кораблями, двумя фрегатами, двумя бомбардирскими судами, репитичным судном и семнадцатью крейсерами. Авангардом командовал капитан генерал-майорского ранга Голенкин, арьергардом — капитан-бригадир Пустошкин. Оба были храбрыми и талантливыми помощниками Ушакова. Вместе с ним они окончили Морской корпус, одновременно получили мичманские чины. Теперь они честно служили под начальством своего знаменитого товарища по корпусу.
С. А. Пустошкин.
К сражению Ушаков готовился внимательно, стараясь учесть условия боевой встречи с противником и возможность абордажного боя.
Из одиннадцати крейсеров во главе с лучшим фрегатом «Св. Марк» была создана резервная эскадра «для абордажей и прочих могущих быть надобностей». Количество людей на эскадре было увеличено[201]. Кроме того, Ушаков выделил резервные корабли и фрегаты, которые предполагал бросить на опасные участки боя или создавать ими решающий перевес в силах в направлении своего основного удара.
31 июля около двух часов дня на русских эскадрах заметили турецкий флот, стоявший на якоре в пяти милях от мыса Калиакрия под прикрытием большой береговой батареи. Здесь находилось восемнадцать больших кораблей, из них девять под адмиральскими флагами, десять больших и семь малых фрегатов и много других мелких судов.
Всего семьдесят восемь боевых единиц[202].
Ушаков тремя походными колоннами под всеми парусами решительно двинулся между берегом и судами противника и, несмотря на сильнейший огонь с батарей, отрезал турецкий флот от сообщения с берегом. Этим оригинальным и исключительно смелым манёвром флот Ушакова с самого начала занял очень выгодное положение (см. схему 5).
Схема 5. Турецкий флот на якоре у мыса Калиакрии. Внезапное нападение русского флота в походном строю трёх колонн со стороны берега, несмотря на сильный огонь турецкой береговой батареи.
Появление русского флота было настолько неожиданным, что часть турецких команд, веселившихся на берегу по случаю магометанского праздника рамазан-байрама, не сумела вернуться на свои суда. Беспечность турок была удивительной. Ни одного сторожевого судна ими не было выслано в море.
«Нечаянный» приход русского флота, до дерзости смелое нападение его со стороны берега вызвали среди турок страшное замешательство. Никакой команды, никаких сигналов не было. Все наспех рубили якоря, ставили паруса и спешили как можно скорее вырваться в море. При этом некоторые турецкие корабли от крепкого ветра и спешки сталкивались, ломали друг другу мачты, бугшприты, рвали снасти и мяли борта.
Капудан-паша с несколькими кораблями бежал под ветер и неумело строил боевую линию, часто меняя галсы. Заметив эти движения капудан-паши, Ушаков, всё ещё находясь в походном порядке, энергично двинулся на него. Но опытный алжирский адмирал Саид-Али, успевший построить свою эскадру, увидел, какая опасность грозит Гуссейну; он быстро вышел на своём лёгком корабле «Капудание» вперёд и увлёк за собой весь турецкий флот. Таким образом была построена боевая линия на левом галсе.
Ушаков, не прекращая преследования, приказал сигналом спешно построиться в боевую линию параллельно неприятельскому флоту и двигаться на него «со всевозможной поспешностью» (см. схему 6).
Схема 6. Замешательство в турецком флоте. Турки, обрубив якорные канаты, налетая друг на друга, беспорядочно бегут в море. Алжирский адмирал Саид-Али, построив свои корабли в боевую линию, старается увлечь за собой весь турецкий флот.
Контр-адмирал Ушаков, ни на минуту не прекращая атаки в походном строю трех колонн, перестраивает русские эскадры в боевую линию (показано пунктиром).
В это же время корсарским адмирал Саид-Али на лучшем во всём флоте корабле «Капудание» с двумя другими кораблями, в том числе вице-адмиральским, и несколькими фрегатами отделился от линии и вышел вперёд, стараясь выиграть ветер. Он намеревался обогнуть передовые суда русской линии и поставить их под огонь с двух сторон.
Ф. Ф. Ушаков понял манёвр алжирца и решил предупредить его. Флагманский 80-пушечный корабль «Рождество Христово», считавшийся самым лучшим и быстроходным в русском флоте, вышел вперёд и погнался за кораблём Саид-Али. Остальным кораблям Ушаков приказал сомкнуть строй и следовать за ним. Корабль Ушакова скоро догнал алжирского адмирала. Сзади плотным строем шли остальные корабли. В четыре часа пятнадцать минут дня русская линия находилась «в самом близком расстоянии» от линии противника. Тогда Ушаков дал сигнал подойти к неприятелю на ближнюю дистанцию. Корабль «Рождество Христово» приблизился к кораблю Саид-Али на дистанцию полукабельтова[203] и, обойдя его с носа, дал мощный залп всем бортом.
Ушаков так был разгневан на Саид-Али за его хвастливое обещание привезти его скованным к султану, что гневно крикнул ему с юта[204]: «Саид бездельник! Я отучу тебя давать такие обещания». При этом он погрозил хвастуну кулаком.
В пять часов вечера началось жаркое и решительное сражение (см. схему 7).
Схема 7. Сражение русского и турецкого флотов. Бой флагманского корабля Ушакова с алжирским кораблём Саид-Али. Атака русскими судами турецкой боевой линии (показано пунктиром).
Разбить флагманский корабль, уничтожить его или заставить уйти из линии боя — этот излюбленный тактический прием Ушакова был применён им и на этот раз.
Канониры то и дело наводили пушки на палубу «Капудание» и обрушивали на головы алжирских десантных солдат, толпившихся на палубе, лавину шрапнели. Насмерть перепуганные люди безумно носились с места на место в поисках какого-нибудь укрытия. Они мешали своей команде управлять кораблями и отвечать на огонь русских. В клочья рвались паруса и снасти. Меткие выстрелы ядрами разбивали мачты и корабельные корпуса.
В первые минуты боя на алжирском флагмане была снесена фор-стеньга[205], затем рухнул в море грот-марсель[206]. Очень сильно пострадали и нижние паруса, да и «в прочих частях корабль был разбит до крайности». Позолоченная корма «Капудание» совсем была разворочена. Ушаков поставил корабль Саид-Али в такое положение, что он мог отвечать огнём только носовых орудий. Алжирский адмирал, видимо, решил драться до последней крайности. Чтобы команда не могла самовольно спустить флага, он приказал прибить его гвоздями к флагштоку.
Однако положение корабля с каждой минутой становилось всё труднее и опаснее. Ушаков не давал опомниться своему самоуверенному врагу и громил его безостановочно. Наконец, Саид-Али не выдержал поединка. С побитым корпусом и растрёпанными парусами он повернул в середину турецкой линии и закрылся от опустошительного огня русских артиллеристов.
Ф. Ф. Ушаков остался доволен первым успехом боя. По всей линии было видно, как успешно действовали русские корабли против нестройной линии противника, как метко расстреливали его в упор ядрами и картечью.
На выручку Саид-Али пришли во главе с вице-адмиралом два корабля и два фрегата. Они почти окружили корабль Ушакова, мешая ему преследовать «Капудание».
Алжирский вице-адмирал зашёл вперёд и открыл огонь из кормовых орудий по флагману «Рождество Христово». Второй корабль противника подходил с левого борта, а фрегаты его расположились с правого.
Ушаков вызвал к себе передовые корабли «Александр», «Иоанн Предтеча» и «Фёдор Стратилат». Они, приняв сигнал, поспешили к своему адмиралу. А тем временем команда корабля «Рождество Христово», воодушевлённая личной храбростью своего любимого адмирала, неотступно руководившего боем с открытого мостика, напрягала все силы и с двух бортов безостановочно стреляла по противнику. Не выдержав русского огня, корабли алжирского вице-адмирала с «немаловажным повреждением» поспешили укрыться в строю турецких кораблей, открыв таким образом подбитый корабль Саид-Али.
Ушаков приказал пришедшим к нему на помощь кораблям попытаться окружить уходившие передние турецкие корабли. Сам он на корабле «Рождество Христово» погнался за уходящим в середину своей линии кораблём Саид-Али, «дабы его не отпустить». Ворвавшись в строй турецкой линии, Ушаков открыл сильный огонь по кораблю Саид-Али и ближайшим к нему неприятельским судам. Следуя сигналу Ушакова, передние русские корабли тоже врезались в турецкую линию.
Появление русских кораблей в середине турецкого строя привело турок в сильнейшее замешательство. Их корабли один за другим уходили из линии, перемешивались и «друг друга били своими выстрелами».
Поражение турецкого флота стало совершенно очевидным. Ободрённый успехом, русский флот «всею линиею передовыми и задними кораблями совсем его окружил, — писал в рапорте Потёмкину Ушаков, — и производил с такою отличною живостью жестокий огонь, что повредя многих в мачтах, стеньгах, реях и парусах, не считая великого множества пробоин в корпусах, принудил укрываться многие корабли один за другого, и флот неприятельский при начале ночной темноты был совершенно уже разбит до крайности, бежал оборотясь к нам кормами, а наш флот, сомкнув дистанцию, гнал, и беспрерывным огнём бил его носовыми пушками, а которым способно и всеми лагами»[207] (см. схему 8).
Схема 8. Полное поражение турецкого флота, спасающегося бегством. Русские корабли, ворвавшись в середину турецкого боевого строя, преследуют противника. Флагманский корабль Ушакова старается настигнуть корабль Саид-Али и громит его из пушек. Корабль командира авангарда Голенкина преследует корабль капудан-паши.
После трёх с половиной часов упорного сражения победа над султанским флотом была полной. Преследование беспорядочно уходящего неприятеля было настойчивым и успешным. Ушаков принимал меры, чтобы отрезать часть кораблей и взять их в плен.
Только случайность спасла турецкий флот от полного уничтожения. В половине девятого вечера внезапно переменился ветер и быстро стемнело. Турецкие корабли один за другим исчезали из вида в ночной темноте и сгустившемся от выстрелов дыму. Скоро совсем заштилило, паруса окончательно повисли. Русский флот лёг в дрейф. Течением разносило суда в разные стороны. Через некоторое время подул ветер с северо-запада. Уходящий флот противника оказался на ветре. Ушаков повернул свой флот и в 12 часов ночи поспешно пошёл в направлении, куда исчез флот противника. Он надеялся при рассвете 1 августа увидеть турецкие корабли. Утром в 6 часов с салинга[208] едва были заметны мачты турецкого флота, уходящего под ветром в Босфор.
Ушаков, прибавив парусов, старался нагнать противника и уничтожить его, даже если бы для этого понадобилось войти в пролив и идти к самым стенам Константинополя. Но неожиданно северный ветер усилился до степени шторма. Некоторые корабли имели серьёзные повреждения в стеньгах, реях и парусах. У корабля «Александр Невский» от подводных пробоин образовалась «великая и опасная течь». С горечью пришлось оставить преследование и искать укрытия для исправления повреждений.
У мыса Эмине флот бросил якорь и немедленно приступил к устранению повреждений.
Через два дня все следы боя на судах были ликвидированы: подводные пробоины «исправлены благонадёжно», разбитые стеньги, реи и салинги заменены новыми. «Флот мне вверенный состоит в хорошем состоянии», — рапортовал Ушаков Потёмкину[209].
Здесь же были подведены итоги потерям, которые оказались совсем небольшими: семнадцать убитых и двадцать восемь человек раненых на всём флоте.
Малые потери русских объясняются исключительной быстротой и смелостью действий всех судов флота, до дерзости смелым и неожиданным выбором направления атаки, большой маневренностью отдельных кораблей в боевой линии и нанесением сокрушительных ударов по решающим объектам противника — флагманским кораблям — с предельно короткой дистанции.
Все эти тактические приёмы боя принадлежали творческому таланту Ф. Ф. Ушакова. Они основывались на прекрасном знании слабых сторон противника, на великолепной подготовке и слаженности действий личного состава русского флота. Такая тактическая новизна в сочетании с стремительным темпом была неожиданной даже для такого бывалого и опытного практика морских сражений, каким был алжирский адмирал Саид-Али.
Во время починки повреждённых кораблей посланные на разведку крейсеры и сопровождении фрегата «Св. Марк» у румелийских берегов разбили, потопили и сожгли много неприятельских судов. Четыре судна были взяты в плен. «Словом, при всех оных берегах таковым поражением жителям во всех местах нанесён величайший страх и ужас, уповаю тож чувствуемо и в Константинополе», — доносил Ушаков в Черноморское адмиралтейское правление[210].
От пленных Ушаков узнал, что будто бы в Варне укрылась от преследования алжирская эскадра «в немалом числе судов». Он немедленно снялся с якоря и отправился с флотом к Варне, чтобы истребить эту эскадру, а затем идти «к стороне Константинополя искать флот и судов неприятельских»[211].
Ушаков твёрдо решил уничтожить турецкий флот, где бы он ни находился, и серьёзно намеревался ворваться в Босфор.
Кто знает, как бы прошла эта весьма опасная операция, но в Константинополе ждали появления флота неукротимого «Ушак-паши» с неописуемым ужасом.
Турецкий флот, потерпев страшное поражение, несмотря на двойное превосходство в количестве судов и огневой мощи, бежал к своим берегам. Некоторые его корабли были до того избиты, что при наступившем крепком ветре пошли ко дну. Другие еле-еле дотянули до берега Анатолии и Румелии. Капудан-паша Гуссейн, боясь ответственности за поражение, долго не давал о себе знать.
Только Саид-Али со своей алжирской эскадрой с трудом достиг Босфорского пролива и ночью подошёл к Константинополю. На алжирском флагмане «Капудание» имелось свыше четырехсот пятидесяти человек убитых и раненых. Корабль был так повреждён в подводной части, что начал тонуть, сигнализируя о бедствии пушечной стрельбой.
Оглушительный грохот выстрелов под самым сералем ночью поднял весь город. Жалкий вид разбитых, с оборванными парусами и такелажем алжирских судов, множество убитых и изувеченных в командах, неизвестность, что стало с капудан-пашой и остальным его флотом, — все эго произвело удручающе тяжелое впечатление на население столицы, султана и его диван. И если до сих пор были колебания в подписании условий мира, то после победы русского флота при Калиакрии султан погнал гонцов к визирю с предписанием немедленно заключить мир.
«Контр-адмирал Ушаков весьма кстати Селима напугал», — писала Екатерина Потёмкину[212].
Никто не сомневался теперь, что неутомимый противник вот-вот появится у стен столицы. Такие предположения, как мы видели, были небезосновательны. Храповицкий по этому поводу записал в дневнике, что турки поспешили подписать мир и остались «довольны тем, что князь (Потёмкин— А. А.) теперь Ушакова остановить должен, но доказано, что возможность есть идти прямо в Константинополь»[213].
8 августа Ушаков подходил к Варне, готовясь напасть на неприятеля. Вдруг были замечены две кирлангичи, отделившиеся от берега и смело идущие прямо на русский флот. Навстречу им вышли крейсеры. Скоро в сопровождении их кирлангичи подошли к борту флагмана и передали Ушакову извещение Репнина о подписании перемирия и приказ прекратить военные действия и возвратиться к своим портам.
Больше делать было нечего. Ушаков, пройдя вдоль румелийского берега до Дуная, 20 августа вернулся с флотом в Севастополь.
После сражения под Калиакрией Турция вынуждена была признать полное и окончательное поражение своего флота на Чёрном море и тщетность попыток возвратить северное Черноморское побережье.
Отныне на юге соотношение военно-морских сил изменилось в пользу России. С победой при Калиакрии русский флот стал господствовать на Чёрном море.
Благодаря огромной энергии Ф. Ф. Ушакова на Чёрном море был создан боеспособный военно-морской флот. Невысокое качество кораблей возмещалось в бою точными, быстрыми и хорошо слаженными действиями экипажей и особенно высоким мастерством канониров.
Переговоры с Турцией о мире тянулись долго. Потёмкин требовал уплаты контрибуции в 32 миллионов пиастров, признания за Россией Очакова и земель от Буга до Днестра. Турки под влиянием интриг английского посланника Энсли и особенно прусского Дица, тщетно пытавшихся сорвать переговоры, медлили с подписанием мира.
Потёмкин не дожил до заключения мира, 5 октября 1791 г. он внезапно скончался на пути из Ясс в Николаев. Для ведения переговоров был назначен А. А. Безбородко, который успешно повёл переговоры, закончившиеся 29 декабря 1791 г. подписанием в Яссах мирного договора.
Ясский мирный договор подтвердил постановления Кучук-Кайнарджийского трактата, признал присоединение Крыма и Тамани к России и передал России Очаков и все земли до Днестра.
Таким образом, четырёхлетняя война 1787–1791 гг. закончилась окончательным и прочным утверждением царской России на всём северном Черноморском побережье от Кубани до Днестра, приобретением права держать военно-морской флот в Чёрном море и проводить торговые корабли через проливы Босфор и Дарданеллы.
Чёрное море перестало быть «турецким озером», вместе с приобретением необходимого для России выхода к морским путям на юге были утверждены и обеспечены исконно русские границы.