(разсказъ изъ временъ американскаго невольничества).
Это было въ 1848 году. Нѣкоторыя торговыя дѣла заставили меня подняться вверхъ по Миссиспппи. Между прочими моими спутниками, на кораблѣ находились также судья изъ Кентукки, м-ръ Ундервудъ, и Генри Кнэ.
Мы прогуливались по палубѣ и только-что хотѣли спуститься въ каюту, какъ оттуда вышелъ корабельный клеркъ.
-- Ну и общество, сѣвшее къ намъ изъ Начеза!.. замѣтилъ онъ,-- оно ведетъ сильную и азартную игру.
-- Пойдемте, господа, посмотримте, замѣтилъ судья, и мы спустились въ каюту.
Здѣсь играли на два стола. У одного изъ нихъ сидѣло четыре человѣка, а цѣлая масса окружавшихъ любопытныхъ прямо показала намъ, что это вѣроятно тѣ люди, о которыхъ только-что говорилъ клеркъ. Мы тоже присоединились къ этому кружку. Играли въ такъ-называемое "Twenty deck paker", и деньги съ удивительною быстротою переходили изъ рукъ въ руки. Одинъ изъ игроковъ, человѣкъ среднихъ лѣтъ, съ отпечаткомъ страстной натуры въ чертахъ лица (какъ я послѣ узналъ, онъ былъ владѣтелемъ большой хлопчато-бумажной плантаціи), только-что поставилъ свой послѣдній долларъ и просилъ противника открыть карты. У него было четыре дамы, на что сидѣвшій vis-à-vis открылъ четырехъ королей. Плантаторъ проигрался до копѣйки. Онъ всталъ и казалось хотѣлъ окончить игру.
-- Что, вы совершенно "готовы", полковникъ? спросилъ съигравшій четырехъ королей.
-- Совершенно -- до послѣдняго гроша!
-- Дайте мнѣ росписку -- и я вамъ повѣрю денегъ въ долгъ.
-- Нѣтъ, отвѣчалъ плантаторъ съ проклятіемъ: -- до этого я еще не дошелъ. Гдѣ Бакманъ?
-- Здѣсь, мастеръ, отвѣчалъ хорошо сложенный негръ, который въ ожиданіи приказаній стоялъ у дверей.
-- Приведи-ка сюда, Бакманъ, мальчишку и женщину, которыхъ я купилъ въ Начезѣ. А вы, господа, потерпите минутку игрою, у меня есть еще кое-что поставить.
Негръ ушелъ и скоро вернулся въ сопровожденіи "женщина и мальчишки". Сказанная "женщина" была довольно красивая мулатка, лѣтъ тридцати пяти, а мальчикъ былъ ея сынъ. Ему было едва десять лѣтъ, лицо было нѣсколько свѣтлѣе чѣмъ у матери, а формы тѣла были безукоризненно правильны.
-- Вотъ, господа, прекрасная парочка, сказалъ плаптаторъ;-- другой такой не скоро и найдешь! Я заплатилъ за нихъ восемьсотъ долларовъ -- кто даетъ шестьсотъ?
-- Почему не продаете вы ихъ по одиночкѣ? спросилъ кто-то изъ окружающихъ.
-- Нельзя, отвѣчалъ плантаторъ, пожимая плечами.-- Мать поклялась лишить себя жизни, если ее разлучатъ съ мальчишкой,-- а старый хозяинъ, у котораго я купилъ ихъ, увѣрялъ меня, что она сдержитъ данное слово. Да развѣ вы не видите, господа, что она одна стоитъ болѣе того, что я прошу за нихъ обоихъ? Ну, что скажете? Покупайте за шестьсотъ долларовъ.
Плантаторъ подождалъ нѣсколько секундъ -- и не получивъ никакого отвѣта, продолжалъ: -- Мнѣ нужны деньги -- и если нельзя ихъ получить иначе, съиграемте въ кости. Тридцать жеребьевъ, по двадцати долларовъ каждый. Ну, господа, идетъ что ли? Дайте посмотрѣть на цвѣтъ вашего золота! Кто возьметъ первый, тотъ и бросаетъ первый.
Этимъ предлагалась хорошая забава, а вмѣстѣ съ тѣмъ и надежда на выигрышъ вещей, которыя въ глазахъ американца вообще, а путешествующихъ по Миссисиппи въ особенности, имѣютъ чарующую привлекательность. Каждый изъ игроковъ, сидѣвшихъ за столомъ, взялъ по два жеребья; нѣкоторые изъ зрителей тоже приняли участіе въ игрѣ,-- такъ-что въ нѣсколько минутъ было разобрано двадцать жеребьевъ, и рабовладѣлецъ едва успѣвалъ принимать деньги и вписывать имена участвовавшихъ. Но теперь дѣло пошло нѣсколько медленнѣе; оставалось еще десять жеребьевъ. Самъ плантаторъ оставилъ на свою долю два, потомъ и остальные игроки порѣшили взять еще по одному, и наконецъ двое изъ зрителей, въ надеждѣ на выигрышъ, удвоили свою ставку.
-- Еще два жеребья, господа! сказалъ плантаторъ.
Кнэ отвелъ судью въ сторону -- и поговоривъ съ нимъ минуту, быстро подошелъ къ столу и бросилъ двѣ десяти-долларовыя монеты.
-- Ваше имя?
-- Запишите на имя мулатки.
-- Какъ?
-- На имя этой "женщины"?
-- Да.
-- Посмотримъ, счастлива ли она!
-- All right!
-- Жребій для Нинетты!
Не успѣлъ плантаторъ предложить играющимъ послѣдняго билета, какъ къ столу подошелъ судья Ундервудъ и, положивъ двадцать долларовъ, сказалъ очень сухо: "Это за мальчика!"
-- Прекрасно, сказалъ владѣлецъ,-- этотъ жеребій будетъ для Томми. Продажа значитъ заключена. Гдѣ клеркъ?
-- Здѣсь!
-- Есть у васъ на кораблѣ бланки для продажи негровъ?
-- Да.
-- Въ такомъ случаѣ, приготовьте для обоихъ, для Ниннеты и Томми; только оставьте въ нихъ мѣсто, чтобы потомъ вписать имя выигрывшаго. А мы, господа, начнемте игру.
Кости были принесены, и игра началась. Выкидывались три кости разомъ, и каждый изъ игравшихъ бросалъ ихъ трижды. Въ первыя десять игръ высшимъ числомъ было 36. Въ одиннадцатую -- выкинулось 42 очка. Потомъ пошли меньшіе нумера вплоть до двадцать седьмой игры, въ которую кто-то выкинулъ 49.
Все общество заволновалось. Выше 49 очковъ выкинуть было очень трудно. Низшій нумеръ въ этой игрѣ могъ быть 9, а высшій (6X9) -- 54. Среднимъ числомъ было слѣдовательно 31", и изъ ста выбрасываній большинство стояло ниже 32 очковъ.
Двадцать осьмая очередь принадлежала секретарю корабля, который только что вернулся съ необходимыми документами. Онъ выбросилъ 50 очковъ.
-- Ну, Нинетта, теперь тебѣ играть!
Бѣдная женщина дрожа подошла къ столу и казалось хотѣла остановить рукою біенье своего сердца. Въ залѣ водворилось молчаніе, нарушаемое только стукомъ машины.
-- Можетъ-быть господинъ, купившій жеребій для меня, желаетъ самъ бросить? сказала Нинетта тихимъ голосомъ, на чистомъ англійскомъ языкѣ.
-- Пускай вашъ сынъ съиграетъ за васъ, онъ вѣроятно счастливѣе меня, отвѣчалъ медленно Кнэ.
Мальчикъ подошелъ къ столу и взялъ кубокъ. Мать же, сложивъ набожно руки, шептала молитву. Бѣдняжка дрожалъ какъ осиновый листъ. Да и не удивительно. Въ кубкѣ заключалось все его счастіе и несчастіе. Онъ держалъ въ рукахъ своихъ запечатанную, таинственную книгу судебъ, въ которой была написана будущность его и его матери. Ему нужно было открыть ее. Положеніе, при которомъ задрожалъ бы и не слабый ребенокъ.
Онъ помѣшалъ кости и выбросилъ ихъ на столъ.
Три очка...
Съ минуту несчастный мальчикъ безмолвно смотрѣлъ на три ужасныя черныя точки; потомъ, понявъ, что все потеряно, онъ тихо положилъ кубокъ на столъ и отошелъ въ сторону.
-- Бросай еще разъ, Томми! сказалъ плантаторъ.
-- Это безполезно, мастеръ, вѣдь я не выброшу болѣе 50 очковъ.
-- Но ты долженъ играть теперь, за себя, мой голубчикъ!
-- Да, воскликнулъ судья,-- ты проигралъ жеребій своей матери, теперь бросай за себя. Ступай, мужайся и да поможетъ тебѣ Богъ!
Корабельное общество состояло не изъ особенно религіозныхъ людей, однако, послѣ этого горячаго пожеланія судьи, каждый прошепталъ "аминь".
Мальчикъ снова подошелъ къ столу и взялъ кубокъ. Губы его были крѣпко сжаты, а нервная дрожь, овладѣвшая имъ раньше, теперь совершенно пропала. Въ залѣ царствовала гробовая, мучительная тишина. Слышенъ былъ только стукъ падающихъ костей.
Томми выбросилъ въ первый разъ.
-- Пять -- пять -- шесть, всего шестьнадцать, считалъ плантаторъ.
Кости застучали вторично.
-- Шесть -- шесть и пять. Превосходно. Это составляетъ семьнадцать.
Мальчикъ поблѣднѣлъ какъ полотно, когда въ третій разъ взялся за кубокъ. Мать, готовая лишиться чувствъ, оперлась на желѣзную подпорку палубы. Наконецъ -- книга судебъ была вскрыта.
-- Трижды шесть составляетъ восемьнадцать, всего же 51 очко. Томми, мой другъ, ты выигралъ! А вы, господинъ конторщикъ, впишите его имя въ бланки,-- я подпишу въ присутствіи всѣхъ господъ свидѣтелей.
Легче вообразить, чѣмъ описать ту сцену, которая послѣдовала за этимъ.
Какъ я впослѣдствіи узналъ, судья Ундервудъ совершенно здоровъ, однако оставилъ всѣ дѣла. Нинетта сдѣлалась экономкой въ его домѣ, а Томми сталъ самымъ вѣрнымъ слугою, какого можно только желать.
"Нива", No 20, 1871