Литературно обработанный материал С. Анисимова представляет весьма занимательнее чтение с историческим уклоном.
Внимание читателя захватывается фатами, нашумевшими в свое время не столько своей революционной значимостью, сколько пошлостью военно-следственных инсценировок и комедий судов "кисельной юстиции" столыпинской эпохи.
Таковы записки автора о Кутарбитской истории, повествующей о творимой легенде "боя" между конвоем и арестантами,-- легенде, выдуманной старшим конвоиром в оправдание своего преступления, которое заключалось в организованном убийстве 22 арестантов на деревенском этапе.
Сюда же относятся еще две записки Анисимова, из коих одна передает инсценировку следствия и суда над Рапопортом -- мнимым убийцей екатеринославского генерал-губернатора Желтоновского, а другая представляет картину суда над Рогозиным, -- таким же мнимым убийцей начальника Тобольского централа -- Богоявленского.
Как уже сказано мною, эти три очерка написаны очень занимательно и литературно, но, те сожалению, в них нет попытки классового анализа царского суда и (военно-полевой юстиции, точно так (же, кате нет разбора и политических убеждений или позиций обвиняемых.
Очевидно, это было трудно сделать автору неопределенных политических убеждений. Но вот перед нами более серьезные дела,-- это записки защитника о суде над революционными рабочими; дружинами, захватившими в 1905 г. всю Екатерининскую жел. дор., по обе стороны которой на целом ряде заводов происходили вооруженные столкновения рабочих с правительственными войсками. Дальше следуют записки: автора о судебном процессе, возникшем в результате бунта арестантов в Тобольской каторжной тюрьме.
Оставляя этот процесс тобольских каторжан в стороне, отметим, что он написан не плохо и дает действительное представление о борьбе социализма с ре акцией. Автору удалось ознакомить современного читателя с порядками в каторжной тюрьме царского периода, толкнувшими людей на отчаянный протест. Он сумел показать, как мужественно держали себя люди, обрекшие себя на борьбу, которую они продолжали и в неволе.
Что касается восстания на Екатерининской жел. дороге, то автору необходимо было оказать нечто большее, чем он сообщает. Если бы Анисимову удалось дать классовый анализ событий революционной борьбы, пожаром охватившей весь юг не только по линии Екатерининской жел. дороги, но и во всем прилетающем заводском районе Криворожья и Донбасса, его работа являлась бы ценным вкладом в историю 1905 г., но, к сожалению, автор увлекся другим. Защитнику-радикалу оказалось не под силу то, что ему удалось в изображении интеллигента Тохчогло. При зарисовке массового процесса, где фигурировали почти исключительно рабочие, нужно было отметить классовую подоплеку всего процесса, а не мелочи в роде молитвы в церкви, явно инсценированной с целью избежания смертного приговора. Ему понадобилось другое, а именно: задним числом показать и доказать, что царский суд, нарушая всякие божеские и человеческие законы, а главное судебные процедуры, дробил кости революционеров с беспримерной жестокостью и опять же незаконно. Коротко говоря, автор красочно повествует, как генералы чинили суд и расправу над невинными, причем бездушие этих господ доходило до того, что после вынесения смертных приговоров они позволяли себе даже ходить на балы, играть в карты и спокойно носиться в вихре вальса с "Молодыми барышнями". В этом смысле палитра автора очень сочна, но он сам не видит, что говорит прозой. Классовая позиция военных юристов -- "победителей" иной и быть не могла, о чем "уж сколько раз твердили миру".
Однако, чтоб убедительней была подлость военно-полевой юстиции, творившей суд даже над невинными, Анисимов прибегает к своеобразному приему, он чуть ли не всех обвиняемых превращает либо в {невинных младенцев типа Рапопорта, либо в обывателей. В обывателей он превратил веек дружинников, действовавших с оружием в руках по всей Екатерининской дороге на ст. Горловка, Енакиево, Екатерининская и т. д. В его изображении все эти обыватели не ведали, что творят", а вот столыпинская юстиция через 3 года вынесла 32 смертных приговора политическим младенцам. Нет сомнения, что среди судившихся были и обыватели, но смысл исторической записки бывшего защитника приобретает иной характер, когда знакомишься у него же с поведением подлинных революционеров, знавших, что они делали.
Анисимов несомненно талантливый литератор и, очевидно, был не плохим политическим защитником. Однако, ежели он своих подзащитных представлял в свое время обывателями перед судом, то это дело простительное и понятное, но теперь перед судом истории и пролетарским "судом -- это уже дело другое и... в значительной степени искажает историческую действительность. Между тем сообщаемые автором факты несомненно заслуживают внимания читателей. Нужно только иметь в виду, что вся работа Анисимова пропитана либерализмом с начала до конца.
Конечно, Анисимюв -- радикал в хорошем смысле -- в нем много человеколюбия в духе толстовского всепрощения и отсутствует звериная ненависть к пролетарской революции, которую он принял. Его нельзя сравнить с теми "радикалами", которые в знаменитых "Вехах", благословляя штыки и тюрьмы царского правительства, как средство защиты "интеллигенции" от "народа", продемонстрировали в качестве идеологов буржуазии лютую ненависть к пролетариату, оду зоологическую ненависть, в которой захлебывается разложившийся в конец либерализм эмиграции.
В прошлом Анисимов выступал на судах не только как политический защитник, но он умудрялся превращать процессы против революционеров в суд над "Шемякиными судьями", как, например, это случилось в деле о Кутарбитской трагедии. Однако, как истый всепрощенец, он находит искры божьи под мундирами и некоторых бывших военных судей-генералов, он отдает им должное, как компетентным юристам (таков, например, генерал Кригер), а других бичует, как бездушных манекенов, карьеристов и т. д.
Однакоже, не в этом суть. Приходится, конечно, сейчас недоумевать при чтении некоторых ламентаций автора, возмущенно протестующего против смертных приговоров, подтвержденных Столыпиным и конфирмованных бар. Каульбарсом, точно от этих прожженных помещиков-палачей можно было ждать чего-то другого в отношении своих классовых врагов. Автор по простоте душевной пытается задним числом иронизировать над Столыпиным, "будто бы" не заметившим, что в докладе Каульбарса имеется 8 смертных приговоров. Эта ирония неуместна, ибо мы знаем, что все это было столь же в порядке вещей, сколько и лицемерие "спешного думского запроса" по поводу суда и приговора в Екатеринославе, и прохождение этого запроса волокитным порядком, и "опоздание" телеграмм, пришедших после казни восьми.
Автору и невдомек, что и судьи, и Кульбарс, и вся черносотенная царская общественность одним миром мазаны и иного исхода процесса и не хотели. Поэтому зеркало автора оказывается несколько кривым и затемняет основную расстановку сил того времени, в частности на Екатерининском процессе. Нет сейчас нужды превращать рабочих дружинников в обывателей и отдавать должное лишь 8 человекам, погибшим на эшафоте. Этим искривляется действительный смысл событий генеральной репетиции.
Надю помнить, что 1905 г. был огромным этапом истории не только русской, но и мировой революции, где героем был или были не милые сердцу автора отдельные "симпатичные личности", хотя бы и крупные революционеры, а "его величество пролетариат" и взбунтовавшееся крестьянство, а это требует, кроме палитры, и иных приемов зарисовки, при которых резко чувствуются линии, отделяющие класс от класса.
И все же, при всех недостатках, талантливые, литературно обработанные очерки Анисимова должны стать достоянием читающей массы, которая в наше время, легко разберется в подлинной ценности нарисованной авторам картины прошлого и в ее второстепенных трактовках, оставляемых нами лишь в целях сохранения общего стиля автора.
Я. Шумяцкий.