...Мнѣ нездоровится, работа валится изъ рукъ, читать лѣнь... Погода стоитъ отвратительная: вѣтеръ неистово завываетъ въ трубахъ и осеннее, мрачное, безъ проблеска свѣта, небо способно хоть кого привести въ уныніе.
Не знаю, почему вдругъ я вспомнилъ о ней и мнѣ непремѣнно захотѣлось разсказать объ этой странной женщинѣ,-- симпатичной или нѣтъ, судить не мнѣ, но во всякомъ случаѣ... странной.
Я сталкивался съ нею три раза въ жизни, въ четвертый разъ... Но въ чему забѣгать впередъ,-- начну съ перваго.
Мнѣ было двадцать лѣтъ. Студентъ второго курса, довольно миловидный юноша, я упорно боролся съ присущими моему возрасту жизнерадостностью и оптимизмомъ, старался быть скептикомъ, зачитывался Дарвиномъ и, желая блеснуть своею начитанностью, кстати и некстати, цитировалъ безъ разбора то Спенсера, то Льюиса, то Дрепера, увлекаясь скорѣе количествомъ прочитанныхъ серьезныхъ книгъ, чѣмъ постигая на самомъ дѣлѣ ихъ сущность. Однако молодость брала свое. Недавнее производство во взрослые давало себя знать. Мнѣ иногда хотѣлось попросту болтать съ хорошенькими барышнями, хохотать до упаду, дурить безсмысленно и беззаботно. Я забывалъ тогда свою важность студента второго курса, бросалъ въ сторону всякіе анализы и, не мудрствуя лукаво, предавался радостямъ жизни. Въ одну изъ подобныхъ минутъ вспомнился мнѣ домъ нѣкоего профессора, гдѣ по воскресеньямъ собиралось много нашего брата-молодежи; вечера обыкновенно оканчивались танцами. Я не былъ тамъ уже съ годъ. Д о чери хозяина дома -- гимназистки, изъ которыхъ одной было шестнадцать, другой всего четырнадцать лѣтъ, казались мнѣ и слишкомъ юными для моего двадцатилѣтняго возраста, и недостаточно развитыми. "Дѣвчонки"... дразнилъ я обыкновенно своего брата, тоже еще гимназиста 8 класса, сильно увлеченнаго старшей изъ сестеръ. Какъ бы то ни было, но въ одинъ изъ воскресныхъ вечеровъ потянуло меня поѣхать туда къ величайшей радости моего брата.
Когда мы вошли въ задъ, онъ былъ уже полонъ народомъ. Шумѣли, хохотали. Хозяйка дома привѣтливо поднялась намъ навстрѣчу.
-- Откуда вы? Вотъ хорошо сдѣлали, что наконецъ явились!-- весело щебетали обѣ ея дочери, увлекая насъ въ уголъ комнаты, гдѣ вокругъ большого круглаго стола засѣдала молодежь.
-- Сейчасъ же примемся за дѣло: мы играемъ въ petits jeux.
Меня помѣстили возлѣ худощавой дѣвочки лѣтъ шестнадцати съ вьющимися рыжыми волосами.
-- Вотъ противная-то,-- подумалъ я, разсматривая цѣлый каскадъ кудрей, разсыпавшихся по плечамъ и ореоломъ окружавшихъ маленькое блѣдное личико. Но вдругъ мое впечатлѣніе измѣнилось въ пользу моей сосѣдки, на меня взглянули ея глаза. Темно-сѣрые, съ острымъ металлическимъ блескомъ, то были удивительные глаза, глаза живого сфинкса, какіе-то проникновенные, и грустные, и насмѣшливые, и нѣжные въ одно и то же время.
За столомъ писали билетики, на которыхъ каждый выражалъ свое желаніе. Задача одного изъ играющихъ, ушедшаго въ другую комнату, заключалась въ томъ, чтобъ угадать чье-нибудь желаніе. Очередь пала и на меня. Шагая, по прилегающей въ залу небольшой гостиной, я дѣлалъ тысячу предположеній о томъ, что именно можетъ написать "рыжая русалка", какъ окрестилъ я мысленно свою сосѣдку.
Меня позвали въ залъ. Одна изъ юныхъ хозяекъ, плутовски улыбаясь, подала мнѣ блюдце со свернутыми въ трубочки билетиками. Я началъ развертывать квадратныя бумажки, исписанныя самыми разнообразными почерками. "Быть розой"... читалъ я наивную, чтобы не сказать больше, фразу, а мысль моя подсказывала мнѣ: нѣтъ, нѣтъ -- это не то!... "Богатства"... "Жить въ Австраліи"... "Попасть на Марсъ"... "Найти кладъ"... "Быть Геростратомъ".
Точно что подтолкнуло меня и, весь вспыхнувъ, я протянулъ ей билетикъ. Она вспыхнула тоже.
За этой игрой послѣдовала другая, за той опять новая, и все завершилось, наконецъ, танцами, въ самый разгаръ которыхъ насъ позвали ужинать.
Во время ужина я постарался занять мѣсто возлѣ "рыжей русалки" Я ломалъ себѣ голову, пріискивая тему для разговора, при томъ такую, чтобъ я могъ блеснуть умомъ и солидностью передъ своей дамой.
-- Вы въ которомъ классѣ?-- не нашелъ я ничего лучшаго спросить, придавъ, впрочемъ, особую важность своему голосу.
-- Въ послѣднемъ.
-- Занимаетесь много?
-- Не особенно.
-- Ну, а читаете много?... Самостоятельно работаете надъ собственнымъ саморазвитіемъ, надъ выработкой въ себѣ общественныхъ идеаловъ и характера?
Она окинула меня удивленнымъ взглядомъ, скорчивъ презрительную гримаску..
-- Вы, кажется, поучать меня собираетесь? Это напрасно, учителя мнѣ и въ гимназіи надоѣли!...-- она засмѣялась зло и задорно.
Когда подали мороженое я, язвительно подчеркнувъ, спросилъ:
-- Прикажете вамъ положить побольше для охлажденія юношескаго задора?
На это она бойко отвѣтила:
-- А вамъ не совѣтую: старикамъ мороженое вредно!
Кокетничая, медленно слизывала она мороженое съ ложечки, искоса на меня поглядывала и прищуривала глаза. Я дѣлалъ видъ, будто не замѣчаю всѣхъ ея кошачьихъ пріемовъ, которые однако меня чрезвычайно смущали, и конфузясь давился мороженымъ, стараясь какъ можно поскорѣе отдѣлаться отъ своей порціи.
-- Вотъ вы хотѣли меня поразить своими фразами, заговорили тономъ ментора,-- сказала она иронически.-- А это смѣшно: вѣдь, я уже взрослая. Вы знаете, кого я читаю теперь? Шопенгауэра!
-- И напрасно дѣлаете.
-- Думаете не пойму? Все отлично понимаю! Вотъ видите, какъ забочусь о собственномъ саморазвитіи, передразнила она меня. А когда мы стали прощаться, сказала слегка зардѣвшись:
-- Если я завтра получу единицу,-- вы будете виноваты, да!
-- Вы позволите васъ проводить?-- спросилъ я робко.
-- Зачѣмъ? Я съ мамой,-- она указала на темноволосую блѣдную худую даму, съ печальными, точно выцвѣтшими глазами.
-- Все равно, позвольте проводить до извозчика.
Она, весело кивнувъ головой въ знакъ согласія, побѣжала прощаться съ хозяевами, а въ это время проходившій мимо меня братъ бросилъ мнѣ шепотомъ:
-- И охота тебѣ съ этой занозой возиться,-- вѣдь, это заноза извѣстная!
-- Много ты понимаешь, гимназистъ!-- огрызнулся я ему вслѣдъ.
Въ передней, среди переполненныхъ одеждою вѣшалокъ, я едва могъ разыскать верхнее платье своей дамы. Я старался быть расторопнымъ, бросился надѣвать ей калоши. Она смѣялась, болтала ножками, и послѣ безуспѣшныхъ усилій я долженъ былъ отказаться отъ роли cavalier servant, а она одѣлась безъ моей помощи, предоставивъ моимъ заботамъ свою мать.
Была ранняя весна -- петербургская, похожая на безвременно увядшую красавицу, унылая и хмурая, а намъ было весело, какъ бываетъ только въ первую пору жизни, когда даже мрачныя впечатлѣнія, рефлектируясь въ мозгу, получаютъ особый смягчающій ихъ отпечатокъ. Намъ было весело, и милы казались намъ и пронизывающій сырой воздухъ, и блѣдная ночь, и мокрыя скользкія плиты тротуаровъ, и дремлющіе на своихъ козлахъ извозчики, а главное -- мы сами, молодые, бодрые, смѣло вступающіе въ жизнь, длинной лентой развернувшуюся передъ нами.
Мы все шли и шли не останавливаясь. Насъ отрезвилъ, наконецъ, чей-то громкій голосъ: ея мать, уже сидя въ нанятой пролеткѣ, подъѣхавъ къ намъ, сердито и отчаянно окликала дочь, а та, слегка сконфузясь и быстро пожавъ мнѣ руку, шепнула:
-- Вспоминайте иногда о моемъ Геростратѣ, когда вамъ будетъ скучно,-- и со словами:-- Сейчасъ мамочка сейчасъ!-- вскочила тоже въ пролетку.
Когда тронулся съ мѣста извозчикъ, она обернулась и ласково кивнула мнѣ еще разъ головой. Я стоялъ какъ очарованный, провожая глазами исчезающую въ туманѣ улицы мою рыжую русалку.
Въ концѣ улицы меня догналъ братъ.
-- А заноза-то тебя кажется не шутя занозила!
-- Убирайся ты къ чорту, болванъ!-- сорвалъ я на немъ свое нервное состояніе.
------
...Ея я не видѣлъ больше. Попавъ въ свою нормальную колею, я подвергъ строжайшему анализу проведенный у профессора вечеръ,-- нашелъ свои чувства блажью, а ее дѣвченкой, особенно рьяно сталъ посѣщать лекціи, зачитываться любимыми авторами и забылъ о мимолетной интересной встрѣчѣ.
Посѣтивъ нѣсколько позже профессора, я узналъ, что она окончила гимназію и уѣхала съ матерью изъ Петербурга.