Санкт-Петербург, 23.08.1879
Многоуважаемый Измаил Иванович!
Мои хлопоты с Бычковым1 и разные сопряженные с этими занятиями дела задерживают меня в городе, и я могу приехать лишь после обеда в пятницу2. Пишу главным образом для того, чтобы успокоить Вас насчет порученного мне конверта.
При мне он был записан в рассыльной книге, и блондин, сидящий прямо против входа, сказал мне, что он {Т<о> е<сть> конверт, разумеется, а не блондин. <Прим. И. Ф. Анненского.>} отправится по назначению в 3 часа.
Мои хлопоты приходят к вожделенному концу, и я, кажется, начинаю получать твердое основание3.
Письма, мне переданные, я опустил в почтовый ящик.
Позвольте мне извиниться перед Вами за невольную мою неаккуратность и засвидетельствовать мое почтение всем Вашим.
Искренне преданный Вам
Иннок. Анненск<ий>
23 Августа
1879 г.
Печатается по тексту автографа, сохранившегося в архиве И. И. Срезневского (СПбФ АРАН. Ф. 216. Оп. 5. No 27. Л. 2-2об.). Впервые опубликовано: Звезда. С. 162.
1 Бычков Федор Федорович (1831 -- после 1893) -- математик, автор учебника (Сборник примеров и задач, относящихся к курсу элементарной алгебры. Сост. Ф. Бычков. СПб.: Тип. ИАН, 1867), вышедшего в 1917 г. в свет уже 25-м изданием, педагог, директор одной из лучших и наиболее престижных частных С.-Петербургских гимназий, успешности которой способствовало отчасти и то, что его родным братом был директор Императорской Публичной библиотеки и член Государственного Совета академик А. Ф. Бычков (см. о последнем подробнее коммент. к тексту 47). Впрочем, его педагогическая карьера оборвалась весьма скандально: в 1883 г. он попал под суд за педофилические деяния, а содержателем и владельцем гимназии стал Я. Г. Гуревич. В результате проходившего с 9 по 13 сентября 1883 г. в С.-Петербурге судебного процесса по делу Ф. Ф. Бычкова он был признан виновным: "1, в развращении воспитанников содержимой им гимназии Сергея Колонтарова, 13 лет, Петра Нозикова, 12 лет, и Николая Шульгина, 13 лет, посредством развития в них бесстыдными действиями порочной наклонности к мужеложеству <...> и 2, в остановленных по независевшим от него, Бычкова, обстоятельствам покушениях на мужеложество над названными воспитанниками Колонтаровым и Нозиковым" и был приговорен за свои преступления, "по лишении всех прав состояния, к ссылке в неотдаленные места Сибири" (РГИА. Ф. 1405. Оп. 83/84. No 10544. Л. 14). Этот "скандалезный" судебный процесс довольно широко, хотя и вполне единообразно, освещался в петербургской печати (см.: Хроника // НВ. 1883. No 2706. 10 (22) сент. С. 3. Без подписи; Судебная хроника: I. Дело Бычкова // НВ. 1883. No 2710.14 (26) сент. С. 3. Без подписи; Судебная хроника: I. Дело Бычкова // Петербургская газета. 1883. No 248. 10 сент. С. 3. Без подписи; No 252. 14 сент. С. 3. Без подписи; Судебная хроника: Дело Бычкова// С.-Петербургские ведомости. 1883. No 247. 14 (26) сент. С. 2. Без подписи).
О частной с правами казенной гимназии Ф. Ф. Бычкова (подробнее о Бычкове, о восприятии его личности и обстоятельств его ухода из гимназии учениками см.: Потресов А. Н. Воспоминания // Потресов А. Н. Посмертный сборник произведений. Париж, 1937. С. 114-115), занимавшей целый квартал по Лиговке между Бассейной улицей и Озерным переулком (д. 14 по Бассейной ул., д. 43 по Озерному пер., д. 1 по Лиговке), ее педагогах и работе в ней "нашего любимца Иннокентия Анненского" оставили воспоминания В. А. Оболенский и А. Н. Потресов. Первый из них писал:
"О своем учителе греческого языка, И. Ф. Анненском, я уже упоминал. Он вел наш класс в течение всего гимназического курса, и я с любовью о нем вспоминаю. По мягкости своего характера, он не мог нас заставить заниматься как следует, и мы кончали гимназию с очень слабыми знаниями греческого языка. Через несколько лет после окончания мною гимназии, когда на Парнасе русской поэзии внезапно появился новый поэт, утонченный эстет Иннокентий Анненский, начавший печататься впервые в сорокалетнем возрасте, мне трудно было представить себе, что это тот самый бледнолицый блондин с козлиной бородкой и задумчивыми глазами, наш милый "Инокеша", как мы его называли, которого, не приготовив урока, мы "заводили", спрашивая о происхождении разных слов. Страстный филолог и знаток сравнительного языкознания, Анненский всегда попадатся на ловко закинутую хитрыми мальчишками удочку и подолгу объяснял нам санскритские корни. На доске появлялись столбцы этих корней -- разные "бха", "рха", "рхи" и т. д., а мы, в ожидании звонка, смотрели на часы, изредка задавая ему новые вопросы, чтобы поддержать "завод".
Когда праздновался какой-то юбилей нашего директора, Анненский принес нам для произнесения на чествовании написанное им от лица учеников стихотворение. Возможно, что эти довольно банальные стихи были первым творением известного поэта. Помню их начало:
Мы собрались тесной гурьбой
И на праздник веселый пришли.
Видишь, книг у нас нету с собой,
Мы цветов для тебя принесли"
(Оболенский В. А. Моя жизнь. Мои современники. Paris: YMCA-Press, 1988. С. 59-60. (Всероссийская мемуарная б-ка; Серия "Наше недавнее"; 8)).
В архиве Анненского, кстати, сохранился автограф процитированного по памяти Оболенским стихотворения, которое, очевидно, было приурочено к пятидесятилетнему юбилею Ф. Ф. Бычкова (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. No 7. Л. 87об.):
Бычкову
Мы собралися тесной гурьбою
И на праздник веселый пришли.
Видишь -- книг у нас нету с собою.
Мы цветов для тебя принесли.
Не взыщи, дорогой, на приветы.
Как умеем, поздравим тебя...
Ты нам близок... Мы все твои дети.
Ты нас любишь и учишь любя.
Так живи ж и трудися подольше.
Бог пошлет тебе силы своей,
Чтоб дарил ты все больше и больше
Для отчизны хороших людей.
Воспоминания об Анненском -- учителе гимназии Бычкова / Гуревича, дающие дополнительные штрихи к иным сторонам его портрета, оставил другой его ученик:
"Особенно вспоминаю в этой связи чрезвычайно привлекательного, как нельзя более деликатного в своем обращении с учениками Иннок. Фед. Анненского. Мне довелось уже после окончания гимназии, в мою бытность студентом, встретиться с ним во время путешествия по Италии и несколько недель подряд пропутешествовать в его компании из города в город, усердно посещая музеи, церкви и достопримечательности прошлого.
И я вижу его и до сих пор еще, как живого, с проясненным лицом и с горящими глазами, делящимся с нами, его спутниками, своими художественными переживаниями, своею взволнованностью, которую в нем вызвали окружавшие нас произведения великих мастеров.
Ударив по струнам его души, они неожиданно для меня обнаружили в нем поэта, каким он и был на самом деле, как показали много позже ставшие известными его стихотворные опыты...
Ну, а в гимназии этот поэт в Иннок. Фед. был схоронен не только вообще под вицмундиром чиновника мин. нар. просвещения, но и еще в особенности под толщей того никчемного курса греческого языка, который он нам преподавал по всем правилам казенно установленного ритуала.
И за это насилие, им производившееся и над нами, и над собою самим, он -- как и было в порядке вещей -- пожинал плоды в виде искусно проводившегося гимназистами саботажа, смешной жертвой которого он становился чаще других.
Саботаж же заключался в том, что во время урока, когда гимназистам грозила опасность, что их будут спрашивать и ставить отметки, на Ин. Фед. Анненского начинали сыпаться, как из рога изобилия, вопросы, долженствовавшие как будто говорить о любознательности класса, а на самом деле имевшие единственной целью заполнить разговорами с учителем весь школьный час, вплоть до вожделенной минуты звонка, призывающей к окончанию урока.
Конечно, не всякий учитель поддался бы на такие разговоры, и класс превосходно это знал, умело вырабатывая с каждым преподавателем свою специально для него предназначенную тактику, приноровленную к его индивидуальным особенностям. Тактика класса с Анненским спекулировала на тех чертах его личности, которые по-настоящему были ее достоинствами, но эти же черты обращались в прямую противоположность себе, в недостаток, с точки зрения задач, которые общегимназический порядок предъявлял в наше время к злополучному учителю греческого языка.
Образованный филолог, одаренный вообще человек, Анненский в рамках гимназических программ и устава потерпел фиаско вдвойне: несмотря на все таланты и привлекательность своей личности, он никому из нас, конечно, не смог внушить любви и понимания античного мира, и в то же время, при своей склонности к лекторству на темы литературные, он меньше любого тупицы-педанта был приспособлен к тому, чтобы муштровать нас и вдалбливать в наши головы те правила греческой грамматики, усвоение которых и составляло правильную цель его "предмета".
Более интеллигентное меньшинство в нашем классе понимало, разумеется, что в лице Анненского имеет дело с человеком незаурядным. Я помню, как часто слышались в нашей среде сожаления, что Анненский не на месте, что было бы куда лучше, если бы он был нашим учителем русского языка и разговаривал с нами о более нам доступной русской литературе. Но сожаления сожалениями, а разговорный саботаж шел своим чередом, не вызывая ни в ком из нас ни малейшего возражения" (Потресов А. Н. Указ. соч. С. 113-114).
Ср. с суждениями Любови Яковлевны Гуревич: "Я знала Иннокентия Федоровича очень давно, еще в 80-х годах, когда я была почти девочкой, а он преподавал греческий язык в гимназии моего отца. Рассказы гимназистов, его учеников, дополненные личными впечатлениями, рисовали образ учителя, непохожего на обыкновенных российских учителей, -- изысканного, светски любезного в обращении со старшими и младшими, по-европейски корректного, остроумного, с каким-то особенным, индивидуальным изломом в изящной стройной фигуре, в приемах и речах, изломом не то манерным, не то чудаческим.
Облик его остался памятным, но слегка загадочным для меня, да вероятно и для большинства знавших его" (Гуревич Л. Я. Памяти И. Ф. Анненского // Русская мысль. 1910. Кн. 1. Паг. 2. С. 163. Подпись: Л. Г.). См. также воспоминания сына: ВК. С. 225-226.
В фонде гимназии Ф. Ф. Бычкова / Я. Г. Гуревича сохранилось вновь открытое А. В. Орловым личное дело И. Ф. Анненского о службе его в этой гимназии (ЦГИА СПб. Ф. 171. Оп. 1. No 16), содержащее массу любопытнейших документов; некоторые из них воспроизведены в настоящем издании.
2 То есть на следующий день, 24 августа.
3 Именно днем написания публикуемого послания помечен сохранившийся в вышеупомянутом деле и написанный рукой И. Ф. Анненского документ, к которому приклеена шестидесятикопеечная гербовая марка (печатается по тексту автографа: ЦГИА СПб. Ф. 171. Оп. 1. No 16. Л. 1):
Его Высокородию
Господину Директору С.-Петербургской
Частной Гимназии Ф. Ф. Бычкову
Кандидата ИМПЕРАТОРСКОГО
С.-Петербургского Университета
Иннокентия Анненского
Прошение
Желая поступить на место штатного преподавателя древних языков во вверенной Вам Гимназии, имею честь покорнейше просить Вас о предоставлении мне таковой должности.
При сем представляю свидетельство на право преподавания древних языков в гимназиях; а остальные документы обязуюсь представить в непродолжительном времени.
Кандидат Университета Иннокентий Анненский
23 августа 1879 года
Подлинник упомянутого в прошении Анненским "Свидетельства" на звание учителя гимназий и прогимназий "с правом преподавать Латинский и Греческий Языки", выданного С.-Петербургским университетом и датированного 3 сентября 1879 г. за No 6232, сохранился в том же деле (Л. 63). Характерно, что "Свидетельство" С.-Петербургского университета, выданное Анненскому на звание учителя гимназий и прогимназий "с правом преподавать Русский язык и Словесность" за No 768, было датировано 3 июля 1881 г. (см.: ЦГИА СПб. Ф. 171. Оп. 1. No 16. Л. 62).
Таким образом, в конце августа 1879 г. Анненский был зачислен на службу по ведомству Министерства народного просвещения: "Определяются: Кандидат С.-Петербургского университета Иннокентий Анненский -- преподавателем древних языков в С.-Петербургскую гимназию г. Бычкова (с 25 августа)" (Приказы управляющего С.-Петербургским Учебным Округом (28 авг. 1879 г.) // Циркуляр по С.-Петербургскому учебному округу. 1879. No 10. С. 304).
Имеет смысл отметить, что 25 августа 1879 г. указывалось в качестве дня начала службы Анненского и в большинстве справочных изданий. См., например: Список лицам, состоящим на действительной службе по С.-Петербургскому учебному округу на 1895/6 год. [СПб.: Тип. К. Биркенфельда, 1895.] С. 119; Список лиц, состоящих на службе в С.-Петербургском учебном округе к 1 Января 1909 года. СПб.: Пушкинская скоропечатня, 1909. С. 1. Лишь однажды и, очевидно, ошибочно указывалось, что Анненский "в службе и в ведомстве" с 16 августа 1879 г. (см.: Список лиц, состоящих на службе в С.-Петербургском учебном округе на 1907 год. СПб.: Тип. В. Ф. Ревитцера, 1909. С. 2). В этом же источнике находим и несомненно ошибочную ссылку на (как это называлось в формулярном списке) "образовательный ценз" Анненского: указано, что он окончил историко-филологический институт.
О продвижении Анненского по служебной лестнице и его награждениях в период работы в гимназии Бычкова / Гуревича см. его формулярный список (ЦГИА СПб. Ф. 139. Оп. 1. No 16874. Л. 105об.-106об.), а также печатные источники: Приказ попечителя С.-Петербургского учебного округа // Циркуляр по С.-Петербургскому учебному округу. 1884. No 3. С. 134; Приказ попечителя С.-Петербургского учебного округа // Циркуляр по С.-Петербургскому учебному округу. 1884. No 11. С. 480; Высочайшие награды // Правительственный вестник. 1885. No 8. 10 (22) января. С. 1; Циркуляр по С.-Петербургскому учебному округу. 1885. No 2. С. 36-37; ЖМНП. 1885. Ч. CCXXXVIII. Март. Паг. 1. С. 21-23; Приказ попечителя С.-Петербургского учебного округа // Циркуляр по С.-Петербургскому учебному округу. 1888. No 5. С. 133; Высочайшие награды // Правительственный вестник. 1889. No 2. 3 (15) янв. С. 1; Циркуляр по С.-Петербургскому учебному округу. 1889. No 2. С. 40-41; ЖМНП. 1889.
4. CCLXI. Февраль. Паг. 1. С. 32-34.