И. А. Бунин, не раз бывший лауреатом нашей Академии наук, избран недавно в число ее почетных академиков [Бунин был награжден в 1903 и 1909 годах Пушкинской премией, в 1909 году он был избран почетным академиком Российской Академии наук.]. Это очень даровитый писатель, и в его творчестве можно найти все черты писателя хороших тургеневских традиций. Бунин любит русскую природу и нашу старину в окраске отжившей помещичьей культуры; он в меру модернист, при этом не совсем чужд даже классицизма и слегка экзотичен, а мистицизм его не тревожит угрюмым колоритом творений Леонида Андреева. Кроме того, в изданных ныне товариществом "Знание" томах Бунина есть его прекрасные переводы с английского. Бунин очень гладкими, а порою и музыкальными стихами передал знаменитую мистерию Байрона и, хотя перевод его несколько далее от подлинника, чем образцовый по добросовестности своей перевод той же драмы покойного П. А. Каленова [Каленов Петр Александрович (1839--1900), поэт, переводчик, эстетик, его перевод мистерии Байрона "Каин" вышел в 1883 году в Москве.], но "Каин" Бунина читается легко, и местами в нем чувствуется, что концепция поэта разрабатывалась, действительно, не переводчиком только, но и поэтом. Так, нам особенно понравился третий акт (его первая сцена -- Ады с Каином около ребенка -- передана превосходно; Бунин избег амплификации -- вот его заслуга).
Проза г. Бунина кажется мне все же более интересной, чем его стихи. Первая книга бунинских рассказов уже в 1904 году вышла третьим изданием. Она состоит из небольших, тепло и живо написанных рассказов, где даже довольно рискованные темы (например, рассказ "Осенью", I, 25 <и> сл. об адюльтере в окрестностях Одессы) разработаны изящно и без всяких гривуазных подробностей. Более всего в этом томе удались, по-моему, г. Бунину рассказы из зимней деревенской жизни. Таков, например, эскиз "Байбаки" (I, 43 <и> сл.) ["В поле" (1895).] с изображением бывших людей, но в таких мягких, идиллических красках, что никому и в голову не придет при чтении этой идиллии искать в ней какого-нибудь жгучего протеста, угрозы или даже проклятых вопросов. Два старика -- обнищавший дворянин и бывший дворовый -- в разоренном домике захолустного именьица проводят вечер перед Рождеством. И столько в этой их мизерной болтовне, в треньканье гитары, в растапливании печки стулом и даже старом лиризме песни
Раз в незабвенную жизни минуту,
Раз я увидел созданье одно, --
столько во всем этом чего-то подлинного, не надуманного, глубоко поэтического в самой концепции, что рассказ, несмотря на ничтожность темы и отсутствие всяких претензий на ее психологическую разработку, кажется прямо-таки превосходным.
Самая большая вещь в 1-м сборнике "Тарантелла" ["Учитель" (1894).] -- грустная повесть о том, как оскандалился молодой сельский учитель на вечеринке у местного дворянина Линтварева, и потом -- что называется -- "закурил" (стр. 119 <и> сл.). Много здесь прекрасно подмеченных деталей, и вообще автор в своей сфере, пока он рисует среду простую или опростелую, -- но чинные дворяне вышли у него немножко картонными: они все стараются говорить поумнее и вести себя тонко, но здесь мы уже чувствуем, что перед нами более не писатель тургеневской культуры. Есть в рассказе и кое-какие несообразности: например, гости разговаривают между собой об игре Заньковецкой [Заньковецкая Мария Константиновна (1860--1934) -- украинская драматическая актриса, упоминается также в "Жизни Арсеньева" (Книга пятая, гл. XXVII).] и кто-то играет сонату Грига, а герой рассказа все еще читает данную ему товарищем книжку "Современника". Когда же происходит самый рассказ?...
Второй и третий том сочинений Ив. Бунина посвящен стихам. Стихом владеет автор очень хорошо, и некоторые пьесы, особенно в третьем сборнике, выдаются своими поэтическими достоинствами. Здесь г. Бунин, впрочем, уже вовсе не модернист. Он ничего не ищет. За него все нашел раньше Пушкин, и в освященных его гением ритмах новый стихотворец лишь умещает то, что на нашем языке так неточно называется его "вдохновением". Более всего из бунинской лирики известен его красиво написанный листопад.
Лес точно терем расписной, --
Лиловый, золотой, багряный, --
Веселой, пестрою стеной
Стоит над светлою поляной
и т. д. (II, 3 <и> сл.) [Начальные строки поэмы "Листопад" (1900).]
Чувство природы и красоты у г. Бунина тесно связано с средней полосой России, откуда он так живо и тепло передает нам унылость полей и дорог, долгие белые зимы, впечатления охотника и, главное, тоску доживаний по заметенным снегами хуторам. Но не свое -- самого Ив. Бунина, или по крайней мере нас, его читателей, как-то мало впечатляет.
Напрасно, например, вы искали бы чего-нибудь характерного южнобережного в его "Учан-Су" (II, стр. 92). Напишите сверху Вуокса, или еще какое-нибудь русское название, и едва ли кто заметит перемену названия.
Лиризм г. Бунина трогает нас, когда он у себя в своей сфере: см., например, "На хуторе" (II, III), "Дома" ["Далеко на севере Капелла..." (1903).] (III, 60 <и> сл.) и особенно прелестную пьеску "В лесу" (III, 71):
В лесу, в горе -- родник, живой и звонкий,
Над родником -- старинный голубец
С лубочной почерневшею иконкой,
А в роднике -- березовый корец.
Я не люблю, о Русь, твоей несмелой,
Тысячелетней рабской нищеты.
Но этот крест, но этот ковшик белый...
Смиренные родимые черты!
К сожалению, г. Бунин любит экзотизм и даже классический миф, и в стихах у него много тем, далеко выходящих за пределы его переживаний, например "Эльбурс" (III, 155 <и> сл.) или "Атлант" (III, 157 <и> сл.).
Стихотворное новшество Бунина -- единственное, которое я, по крайней мере, вижу -- терцины без рифм (III, 153 <и> сл.) -- во всяком случае, не оправдано тем опытом, который сделал поэт, передав пятистопным ямбом начало Апокалипсиса. [Имеется в виду стихотворение "Сын человеческий" (1903--1906), представляющее собой переложение первой главы Откровения Иоанна Богослова.]
Г. Бунин обладает счастливой способностью придавать грацию темам, которые так легко могли бы получить у другого пошловатую окраску: например, конец пьесы "Одиночество" положительно удался поэту:
Мне крикнуть хотелось вослед:
"Воротись -- я сроднился с тобой!"
Но для женщины прошлого нет:
Разлюбила -- и стал ей чужой.
Что ж! Камин затоплю, буду пить...
Хорошо бы собаку купить (III, 18).
Колоритна у него и пьеса "Сапсан" (III, 11 <и> сл.), своей задушевностью выделяется стихотворение "Судра" (III, 103):
Умершие оставили одежды --
Их носит бедный Судра. Так и мне
Оставит жизнь не радость и надежды,
А только скорбь о старине.
Символ выбран удачно, и точно: в отношениях г. Бунина к русской жизни и даже той природе, которая окружает эту жизнь, есть элегичность эпигона: из могилы растут трогательные, но не видные и чахлые маргаритки. Каины и Гайяваты [Речь идет о выполненном Буниным переводе "Песни о Гайавате" Лонгфелло.], все это уже что-то вторичное, наносное, не свое.
В пятом томе помещен, во-первых, очерк, посвященный Чехову, любопытный по некоторым литературным отзывам покойного писателя (напр., о гр. Ал. К. Толстом). [В очерке "Чехов" (1904) Бунин передает слова Чехова о стихах А. К. Толстого: "Послушайте, а стихи Алексея Толстого вы любите? Вот, по-моему, актер! Как надел в молодости оперный костюм, так на всю жизнь и остался".]
Дальше идет большой рассказ "Сны". Но лучше всех в сборнике "Астма" [В поздней редакции рассказ 1907 года получил название "Белая лошадь" (1907).], где с большой силой Ив. Бунин изображает тяжелую болезнь одного землемера на фоне августовских картин природы в средней полосе России. Сильное впечатление производит ночной кошмар землемера, который среди лунного пейзажа видит символ своей смерти в виде какой-то мертвой нищенки на телеге (с. 77 <и> сл.)
Половина тома занята путевыми картинами из поездки автора в Константинополь и в Египет. [Имеется в виду цикл очерков "Тень птицы".]
Конечно, и здесь наблюдательный писатель дает очень живые картины. Но все эти путешествия с их историческими и литературными экскурсами в пределах книг Бэдекера и Грельфельса в общем до того наскучили, что и талант Ив. Бунина в этой области уже отнюдь не выигрывает. Я не понимаю даже, с какой стати дважды он повторяет ничем не замечательный стих Овидия ["Quocumque adspicas nihil est nisi pontus et aer..." ("Взоры кудани направь, повсюду лишь море и небо" -- "Скорбные элегии", кн. 1, элегия 2, стих 23); см. "Тень птицы".]: римлянину, конечно, не всегда легко было среди обилия долгот латинской речи подыскивать дактили, а Овидий был на это великий мастер, но к жанру Бунина все же как-то мало идет дешевая эрудиция латинских цитат. Замечу мимоходом, что и цитата из пьесы Леконта де Лиль неестественно звучит в устах Бунина и по отношению к Чехову -- ни тот ни другой не являются людьми старой культуры и порождаемого ею "horreur d'être un homme" [Ужас быть человеком (фр.).]. Но все это мелочи.
Впервые: Журнал Министерства народного просвещения. 1910. Т. 25. No 2. С. 233--237, 3-я паг. Печатается по этому изданию. Рецензия на тома сочинений Бунина: Т. 1: Рассказы. Изд. 3. СПб., 1904; Т. 2: Стихотворения 1889--1902 г. Изд. 2. СПб., 1909; Т. 3: Стихотворения 1903--1906 г. СПб., 1906; Т. 4: Стихотворения 1907 г. СПб., 1908; Т. 5: Рассказы. СПб., 1909.