Она, не останавливаясь, проехала Бурвуазэн, где, с наступлением сумерек, в домах зажигались первые огни. Теперь была уже ночь и снова взошла луна. Она не отличалась той серебристой ясностью, как в прошлую ночь, но достаточно освещала дорогу, по которой ехала м-ль де Фреваль. По мере удаления от Бурвуазэна местность становилась все более дикой. Такой характер носила она до самого Сен-Рарэ, расположенного при въезде в обширную и хорошо возделанную равнину, тогда как пространство, отделявшее Сен-Рарэ от Бурвуазэна, представляло собой лишь голые пустоши, чахлые рощицы и невозделанные земли с возвышавшимися среди них холмистыми плато, на одном из которых был расположен замок От-Мот, о котором рассказывал г-н де ла Миньер. Анна-Клавдия, пустив своего усталого коня идти, куда ему заблагорассудится, повторяла про себя сведения г-на де ла Миньер, которые тот давал в ее присутствии г-ну де Вердло.
Повторяя их, м-ль де Фреваль вглядывалась в окружающее. Дорога становилась все более трудной, и лошадь часто оступалась, натыкаясь на большие камни. Луна скрылась за тучу, и в полутьме местность выглядела довольно мрачно. Это была какая-то лощина, по которой дорога все время извивалась и была изборождена рытвинами. Вдруг лошадь остановилась. В этот момент снова показалась луна, и м-ль де Фреваль различила стену, тянувшуюся вдоль дороги.
Уж не харчевня ли это? М-ль де Фреваль подумала было об отдыхе, но воспоминание о мегере, расточающей ругательства, прогнало у нее эту мысль. К тому же, лучше было воспользоваться появлением луны из облаков и попытаться погнать вперед коня. Тот решительно заупрямился и стал брыкаться. М-ль де Фреваль соскочила наземь и со всяческими предосторожностями стала пробираться вдоль стены. Миновав образуемый стеною угол, она обнаружила в ней низенькое оконце, откуда пробивался луч света. Она медленно приблизилась и заглянула внутрь через запыленное стекло.
Перед нею открылась довольно обширная закуренная зала с потолком из толстых балок, освещенная несколькими сальными свечами в медных подсвечниках. Через залу тянулись столы, уставленные бутылками, жбанами и оловянными кружками. Вокруг этих столов, на деревянных лавках сидело семь или восемь человек. На них были шляпы с опущенными полями и темные костюмы. За плечами у них висели сумки, а из-за пояса виднелись пистолеты с блестящими рукоятками. У каждого между ногами стоял также мушкет. Они вели оживленный разговор. Их резкие жесты соответствовали их жестким и грубым лицам с щеками и подбородками, заросшими бородой. Двое из этих людей играли в карты. Слышались их глухие и хриплые голоса. Вдруг один из игроков с силой стукнул по столу кулаком. Завязалась шумная ссора.
– Я спущу с тебя шкуру, плут!
– А я выжму из тебя все сало, жирный боров! Туча ругани и проклятий поднялась к потолку притона. Трубки дымились в глотках. Там должно быть стоял крутой и крепкий человеческий запах, запах пота, свечного сала, вина и табаку, воздух наверное был едким и тошнотворным, от которого запершило бы в горле и заслезились бы глаза. Анна-Клавдия долго созерцала эту теплую компанию, пьющую и чертыхающуюся, собравшуюся при мерцаньи сальных свеч в заброшенной харчевне, окруженной тишиною ночи и пустынностью голых полей. Значит это были они, и среди них должен был находиться он. Он! Она отошла от окна и сделала несколько шагов в темноте, как вдруг оступилась и чуть было не упала. Она нагнулась, чтобы убрать предмет, на который она только что наткнулась. Это был мушкет. Караульный, вероятно, прислонил его к узкой двери, открывавшейся в стене. Анна-Клавдия толкнула створку. Она очутилась на пороге залы, где пировала честная компания. При виде ее все вдруг замолкли. Некоторые из присутствующих повскакивали с мест. Она различила наведенные на нее дула пистолетов. Тогда она шагнула вперед и произнесла внятно и твердо: – Мне хотелось бы поговорить с вашим начальником.
Она стояла неподвижно и очень прямо, высоко подняв голову в маленькой треуголке с галунами, и не пошевелилась, даже когда почувствовала дуло пистолета у виска. Свет свечи, которую один из присутствовавших поднес к самому ее лицу, не заставил ее опустить глаза. Казалось, что она нисколько не смущена своим пребыванием в этой странной компании, посреди людей с преступными и жестокими физиономиями, в этой убогой и подозрительной харчевне, под этими зловещими взглядами, устремленными на нее. Бандиты примолкли и, казалось, сговаривались. До м-ль де Фреваль донеслось несколько смешков. Она покраснела, затем, так же громко и внятно, повторила:
– Я пришла поговорить с вашим начальником.
И она нетерпеливо стукнула ногой по залитому вином и заплеванному полу.
Смешки усилились. Из-за стола поднялся один из бандитов, рыжий детина, с циничным и жестоким лицом. На нем была широкополая шляпа. На губах у него блуждала нехорошая улыбка, насмешливая и плутоватая. Он стал перед м-ль де Фреваль, коснулся пальцем ее шляпы и сказал пьяным голосом;
– Я – атаман. Она смерила его презрительным взглядам?
– Я хочу поговорить с атаманом Столиким. Детина грубо повторил:
– Это я.
Она отрицательно качнула головой. Раздался звучный хохот. Чей-то мушкет с глухим стуком упал на истоптанный пол.
Детина с рыжей растительностью обернулся:
– Замолчи ты, Курносый!
И он повторил с упрямой настойчивостью пьяницы:
– Атаман, это – я. Она пожала плечами:
– Нет.
– Ладно! Если я не атаман, то ты тоже не кавалер, за которого ты выдаешь себя, красотка! Но так как ты хорошенькая, то давай выпьем со мной за здоровье атамана. Кокильон готов к твоим услугам.
Он взял со стола полную кружку, отпил глоток и протянул ее м-ль де Фреваль. Она оттолкнула ее рукой. Вино хлестнуло Кокильону в лицо, и кружка покатилась к его ногам. Одним прыжком детина навалился на нее. Он схватил ее за талию и своим ртом, из которого несло, как из винной бочки, стал искать ее губ, но Анна-Клавдия уклонялась от его пьяного поцелуя. Произошла недолгая борьба, затем Кокильон вдруг покачнулся, поднес руку к груди и грузно осел на пол с рычанием:
– Ах, стерва, она убила меня!
Яростный рев наполнил залу. Анна-Клавдия отбивалась от грубых рук ринувшихся на нее мужчин. Один схватил ее в охапку. Другой вырвал у нее кинжал, которым она ударила Кокильона. Под ударами она сохраняла свой надменный и бесстрастный вид, неподвижно устремив глаза в глубину залы, где только что открылась дверь, в которой показался человек высокого роста, властным голосом бросивший слова:
– Эй, вы! В чем дело?
Перед ним расступились. На нем был расшитый серебром кафтан цвета дубовой коры. Его тщательно выбритое лицо представляло собой резкий контраст с бородатыми харями, находившимися в зале. Когда он сообразил, в чем было дело, он издал изумленное восклицание, затем приказал отрывистым тоном:
– Ты, Курносый, и ты, Верзила Бенуа, возьмите Кокильона и посмотрите, какие меры можно принять… Что касается всех прочих, то пора уже вам пойти туда, куда вы должны идти. Вы ведь хорошо запомнили дом. Второй от входа в Бурвуазэн. Работайте живо и принесите мне уши негодяя. Он будет теперь знать, как держать язык за зубами. Он вынул часы из бокового кармана:
– Уже десять часов, ступайте!
Затем, повернувшись к человеку, все еще державшему м-ль де Фреваль за талию, он сказал, указывая на нее.
– Как она вошла сюда? Значит, Забулдыга не сторожил у ворот? Нет. Вот так мы и попадемся, кругом полно драгун.
Он пожал плечами:
– Пусти эту женщину, Кудрявый.
Кудрявый положил на стол кинжал, вырванный им у м-ль де Фреваль. Та стояла, прислонившись к стене, очень бледная.
Некоторое время в комнате происходила суматоха. Курносый и Бенуа уносили тело Кокильона. Кудрявый отправился на поиски за Забулдыгой. Остальные бандиты снаряжались в путь. Некоторые, с мушкетом за плечами, опрокидывали последнюю кружку вина и надевали маски из черной материи. Один за другим они вышли, и слышно было, как их шаги удаляются в ночной тишине. Зала вскоре опустела. В ней оставались только Анна-Клавдия де Фреваль да атаман Столикий, который, прислонившись к столу, молча играл кинжалом, оставленным на нем Кудрявым. Затем, отвесив поклон м-ль де Фреваль, он с улыбкой вручил его ей:
– Возьмите обратно ваше оружие, сударыня, вы прекрасно владеете им.
Она по-прежнему стояла неподвижно, прислонясь к стене. В такой позе она казалась совсем маленькой, хрупкой и словно смущенной. Наступило молчание. Он нарушил его, произнеся серьезным тоном:
– Будьте желанной гостьей здесь, Анна-Клавдия де Фреваль. И прибавил:
– Я ждал вас; я знал, что вы придете. Она ничего не отвечала. Затрещала и погасла свеча, распространяя запах горячего сала. Он повторил;
– Я знал это уже с того дня, как увидел вас в карете по пути в Вернонс.
Она слегка пошевелила веками, и лицо ее оживилось неуловимой улыбкой. Он продолжал:
– Я еще больше уверился в этом, когда вновь увидал вас в Эспиньолях… Бравый Куафар прекрасно справился с моим поручением. Я нашел его там очень кстати. Он был нашим и оказался отличным исполнителем моих приказаний.
Он указал пальцем на кинжал, который снова положил на стол, так как м-ль де Фреваль не взяла его. Тогда она улыбнулась и подняла глаза. Он был здесь, перед нею. Он! Она смотрела на него в каком-то детском восторге, как смотрела бы на одну из тех чудесных игрушек, которые составляют предмет давнишних мечтаний. Ей хотелось потрогать его одежду, его руки, подойти к нему, но у нее не хватило сил. Однако, их хватило, чтобы приехать к нему, чтобы войти в эту харчевню, чтобы убить человека! Он, наверное, отлично понимал, зачем она здесь. Он понимал это, так как сказал, что знал, что она придет. Значит, он возьмет ее в свои объятия, прижмет к своей груди; она почувствует его дыхание на своей щеке. При этой мысли сердце ее затрепетало, и, в изнеможении, она пробормотала совсем тихо, бледная, словно что-то умирало в ней навсегда:
– Я люблю вас.
Он медленно положил ей на плечо руку, властную руку, и она почувствовала, что склоняется под ее тяжестью.
– Вы красивы, Анна-Клавдия де Фреваль.
Она задрожала, охваченная необыкновенной гордостью, затрепетала от какого-то таинственного счастья. Некоторое время он постоял в раздумье:
– Мы не можем оставаться здесь. Где ваша лошадь?
– На дороге… Это ваш конь, тот, которого вы оставили в Эспиньолях.
– Отлично. Вы не очень устали? Можете вы выдержать час пути?
Она сделала утвердительный знак. Он кликнул:
– Верзила Бенуа… Бенуа показался на пороге.
– Ну что с Кокильоном? Он мертв? В таком случае, прилично похорони его. А я уезжаю. Соберемся мы через пять дней в От-Мот. Ты известишь остальных. Будьте осторожны и бдительны. Лейтенант де Шазо хитрая лиса. А где же Забулдыга? Исчез, я так и подозревал. Наверное, он осведомит господ жандармов. У него не было вкуса к ремеслу. Мне следовало бы размозжить ему череп. Оставайся здесь исполнять роль харчевника, Бенуа.
Во время этого разговора м-ль де Фреваль схватила на столе краюху хлеба и с жадностью стала кусать ее. Окончив, она сказала:
– Я была голодна. И прибавила:
– Я хочу пить. Он выполоскал одну из кружек, наполнил ее и подал ей. Она жадно стала пить. Он допил последние капли, приложив свои губы к тому месту, к которому прикасались губы м-ль де Фреваль, затем воскликнул:
– Едем. Ступай. Она последовала за ним. Проходя мимо стола, где лежал кинжал, которым она поразила Кокильона, Анна-Клавдия взяла его и сунула в ножны. Несколько мгновений спустя Анна-Клавдия де Фреваль и атаман Столикий ехали верхом бок о бок в свете луны.