Задуманное Вами дѣло кажется мнѣ весьма разумнымъ, благовременнымъ и полезнымъ, если Вашъ журналъ будетъ сходенъ со старымъ "Современникомъ" блаженной памяти не только по одному названію, но также если я не по направленію, то хоть по духу и характеру. Въ нынѣшней періодической печати, да и не въ одной только періодической, процвѣтаетъ и торжествуетъ все то, противъ чего ратовалъ, съ чѣмъ боролся и что поражалъ вашъ тезка и вся тогдашняя прогрессивная печать. Вотъ что мы созерцаемъ въ нынѣшней печати: мрачный мистицизмъ, туманную супранатуралистическую философію, неестественную и несуразную религіозо-философію, или философо-религіозно. Появились неслыханныя доселѣ въ русской литературѣ богоискательства и богостроительства и сочинители новыхъ религій. Воскресли и заговорили старое самохвальство и старинная кичливость святой Руси передъ гнилымъ Западомъ и похвальба научить Западъ истинной религіи, "потому, что именно въ настоящее время кѣмъ-то Россіи переданъ нѣкій свѣточъ", и истинно патріархальному политическому строю, основанному на властнородительскихъ и покорносыновнихъ отношеніяхъ между властителями и народомъ. Наконецъ, чего также прежде никогда не бывало, явилась похвальба поучить Западъ даже насчетъ философіи и, отвергнувъ его философію, основанную на ratio, дать ему нашу философію, основанную на византійско московскомъ logos'ѣ.-- Далѣе очень замѣтно въ текущей литературѣ высокомѣрное и презрительное отношеніе къ заботамъ о "хлѣбѣ единомъ", къ грубому и узкому, по ея мнѣнію, матеріализму; безучастное и даже отрицательное отношеніе къ политикѣ; стремленіе въ высь, къ неземнымъ вопросамъ и сокровенное въ видѣ притчъ разрѣшеніе этихъ вопросовъ театральными пьесами; комическія усилія критиковъ уразумѣть и сообщилъ читателямъ смыслъ этихъ рѣшеній и поставить эти рѣшенія наравнѣ съ рѣшеніями великихъ нѣмецкихъ поэтовъ.-- Далѣе всѣмъ уже извѣстно, какъ роскошно расцвѣли нынѣ литературы: порнографическая, сыщицкая и декатентево -- символическая, при чемъ первая иногда принимаетъ на себя приличную личину полового вопроса и старается оправдать даже мужеложство и лесбійскую любовь. Являются цѣлые сборники, альманахи безъ цѣли, безъ смысла, безъ всякаго серьезнаго содержанія и единственно только для забавы. Въ нихъ масса модныхъ стихотвореній, состоящихъ изъ громкихъ вычурныхъ словъ и фразъ, въ которыхъ нѣтъ не только логическаго, но и грамматическаго смысла. Одинъ сборникъ такихъ стихотвореній даже былъ представленъ въ академію наукъ для полученія премія. Разсматривавшій этотъ сборникъ президентъ академіи къ своему величайшему изумленію во многихъ изъ этихъ стихотвореній не нашелъ никакого смысла. Вѣроятно ему не было извѣстно, что такихъ стихотвореній и подобныхъ даже философскихъ статей цѣлая необъятная масса. Дѣло дошло до того, что составлялись пари и назначались преміи за отысканіе смысла въ извѣстныхъ стихотвореніяхъ и философскихъ статьяхъ.

Литература и въ читающей публикѣ развила соотвѣтствующіе вкусы и одна частъ публики набрасывается на порнографическіе, сыщицкіе и декадентскіе продукты, а другая на. религіозно-философскія обличенія и поученія, направленныя противъ политики и "хлѣба единаго" вродѣ пресловутыхъ "Вѣхъ", поставленныхъ для руководства интеллигенціи семизвѣздною плеядою блудныхъ сыновъ, покаявшихся марксистовъ, гордо хваставшихся тѣмъ, что ихъ"Вѣхи" выдержали или 6 изданій въ 13 мѣсяцевъ, или же 13 изданій въ 6 мѣсяцевъ,-- ужъ не помню точно. Эти "Вѣхи" восхвалилъ, возблагодарилъ и благословилъ высокопреосвященнѣйшій Антоній волынскій. И вотъ эти-то свѣтила состоятъ запѣвалами и руководителями солидныхъ газетъ и журналовъ.-- Къ наукѣ и въ частности къ естествознанію современная печать относится пренебрежительно и просто игнорируетъ ее; не возбуждаетъ и не поощряетъ любознательности своихъ читателей.

И при всемъ этомъ печать самодовольно благодушествовала въ блаженной увѣренности, что все это такъ и должно бытъ- Не было ни возраженій, ни протестовъ, ни отпора и задержки господствующему теченію печати- И только въ одной газетѣ, "Русскихъ Вѣдомостяхъ", раздавались иногда слабые голоса противъ особенно безобразныхъ литературныхъ выходокъ. А между тѣмъ въ настоящее время болѣе чѣмъ когда-либо необходимо совершенно иное настроеніе и направленіе литературы, необходимо то, что по-французски называется presse militante. Именно теперь есть настоятельная потребность не убаюкивать и не забавлять себя философскими умствованіями и неземными и религіозными исканіями, а всецѣло предаться заботамъ именно о презираемомъ"хлѣбѣ единомъ", о житейскихъ политическихъ дѣлахъ, о теплѣ и свободномъ воздухѣ, вообще о томъ, что утилитарно для человѣка и для его земныхъ потребностей и дѣлъ. Въ самомъ дѣлѣ, развѣ же можно заниматься какъ слѣдуетъ тѣмъ, что выше земли и политики, что составляетъ лѣстницу къ небесамъ, къ высокимъ сферамъ духа и супранатуры, когда нѣтъ "единаго хлѣба", когда политическая и общественная атмосфера крайне удушлива, когда нѣтъ ни одной струйки свободнаго свѣжаго воздуха, когда земная политика разитъ и громитъ вся и всѣхъ. Человѣкъ, предающійся при такой обстановкѣ философскимъ пареніямъ и религіознымъ исканіямъ, есть аскетъ не отъ міра сего, или тотъ заинтересованный высшими вопросами юноша Гейне, котораго онъ назвалъ ein Narr. Вѣроятно, этотъ юноша воскресъ и появился недавно въ нашей литературѣ. Въ одной газетѣ въ программной руководящей статьѣ онъ съ облегченнымъ сердцемъ и съ удовольствіемъ констатировалъ тотъ, якобы несомнѣнный фактъ, что русское общество разочаровалось въ политикѣ, ни въ чемъ не помогшей ему, презрительно ее отбросило въ сторону, и игнорируя земные житейскіе вопросы, набросилось на вопросы философіи и религіи. Но радость и удовольствіе юноши были непродолжительны, и онъ скоро лишенъ былъ возможности разрѣшать эти вопросы въ газетѣ. Явилась низменная политика, замазала уста любомудраго юноши грязью и надѣла на него намордникъ. Газета подверглась смертной казни, и ея земное существованіе прекратилось. И неизвѣстно, что теперь думаетъ юноша, измѣнится ли его мнѣніе о значеніи политики, или же онъ какъ ни въ чемъ не бывало, будетъ попрежнему религіозо-философствовать и подобно своему образцу спокойно warten auf Antwort. Вѣдь есть же поэты, увѣряющіе, что философствовать и мечтать о высшихъ благахъ, и въ томъ числѣ о свободѣ, лучше всего въ тюрьмѣ.

Совершенно другую картину представляла наша періодическая прогрессивная печать, такъ называемыхъ шестидесятыхъ годовъ, и въ томъ числѣ покойный "Современникъ". Мистицизма, туманныхъ, заоблачныхъ философствованій, богоискательства и богостроительства не было и слѣдовъ, и сочинитель религіи показался бы юродивымъ чудакомъ, вродѣ тогдашняго Корейши.-- Эта печать отстаивала безусловное неограниченное полноправіе человѣческаго ума, полнѣйшую независимость его отъ какихъ бы то ни было авторитетовъ. По ея представленію, человѣкъ есть центръ міра, и все въ мірѣ должно служить человѣку. Всякая философія и этика, всякая соціологія и политика должны строиться на антропологическихъ основахъ. То же требуется даже для эстетики. Всякое искусство и художество, а въ томъ числѣ и словесное, должны служитъ человѣку, его земнымъ цѣлямъ и удовлетворять его потребностямъ и стремленіямъ. И если такія требованія порождали въ нѣкоторыхъ случаяхъ искусственность и узкую тенденціозность въ беллетристическихъ произведеніяхъ, то эти произведенія были все-таки лучше нынѣшней, уже совершенно безсмысленной, пустой, а иногда даже совершенно нечистоплотной и грязной беллетристики.Тогдашняя печать не стыдилась и не боялась обвиненій въ утилитаризмѣ и опредѣленно требовала, чтобы все и вся приносило пользу человѣку, чтобы признавалось важнымъ и цѣннымъ только то, что приноситъ пользу человѣку, разумѣя пользу въ широкомъ антропологическомъ смыслѣ, а не только въ смыслѣ брюха и кармана, какъ воображали и увѣряли ея противники. Она также не стыдилась и не боялась упрековъ въ матеріализмѣ и въ заботахъ о "хлѣбѣ единомъ" и о земныхъ благахъ. Она отлично знала и помнила, вопреки увѣреніямъ ея противниковъ, что кромѣ "хлѣба единаго", кромѣ брюха и кармана существуютъ потребности другого порядка, потребности головы и сердца, но все-таки земныя и подлежащія удовлетворенію на землѣ. Она вполнѣ основательно утверждала, что если не удовлетворить первыя потребности, то не могутъ быть удовлетворены и вторыя, и даже считала это трюизмомъ, такъ какъ до крайности же очевидно, что Гейновскій юноша, и всякій другой религіозо-философъ, страдая отъ голода, жажды и холода, не могъ бы заниматься не только возвышенными вопросами, но и такими, что такое "вервіе простое" Поэтому первымъ требованіемъ ея было не всеобщее обученіе освобожденныхъ крестьянъ, а надѣленіе ихъ порядочнымъ кускомъ земли и освобожденіе ихъ отъ многообразнаго рабства у множества господъ, не однихъ помѣщиковъ.

Соотвѣтственно этому, любимыми темами печати были: трудъ и капиталъ, отношенія между рабочими и капиталистами, общіе политикоэкономическіе вопросы, особенно, въ примѣненіи ихъ къ освобожденію крестьянъ, "заѣданіе мужицкаго хлѣба", идеализація общины, этого нашего національнаго историческаго устоя, при существованіи котораго мечталось о возможности для Россіи,-- минуя капиталистическую фазу экономическаго развитія, прямо шагнуть въ "научный соціализмъ", и который теперь убить однимъ взмахомъ и покрывается новыми національными устоями, отрубами и хуторами.

Печать проповѣдывала и возбуждала любовь и сочувствіе въ меньшей братіи, къ простому народу, не раздѣляя нынѣ ощущаемаго страха, что эта братія учинить жестокій погромъ интеллигенціи за ея нерелигіозность. Напротивъ, печать идеализировала простой народъ и была увѣрена, что онъ, добренькій и покорный, будетъ жадно прислушиваться къ наученіямъ, указаніямъ и совѣтамъ интеллигенція. Изъ этой идеализаціи и вытекло народничество, за которое такъ упрекали и обвиняли 60-е годы, но которое все-таки лучше нынѣшняго антнародничества.

Въ тогдашней печати естествознаніе пользовалось особеннымъ. вниманіемъ и большимъ почетомъ, что имѣло хорошее вліяніе и на читающую публику, набрасывавшуюся на статьи по естествознанію въ журналахъ и на отдѣльныя сочиненія но естествознанію. Тогдашніе читатели, конечно, помнятъ, какой эффектъ, какую даже сенсацію произвела статья И. М. Сѣченова, предназначавшаяся для "Современника" подъ заглавіемъ: "Попытка ввести физіологическія основы въ психическіе процессы". Статья была набрана и отправлена къ цензору, который усмотрѣлъ въ ней матеріализмъ и не разрѣшилъ печатать. Поэтому статья была напечатана въ медицинскомъ журналѣ подъ другимъ заглавіемъ: " Рефлексы головного мозга". И она читалась тогда такой обширной публикой, какъ нынѣ читаются "Вѣхи". А изъ нынѣшнихъ читателей кто слыхалъ и знаетъ что-нибудь о физіологѣ И. П. Павловѣ, ученыя работы котораго и статьи преслѣдуютъ ту же цѣль, какою задавался Сѣченовѣтой же печати принадлежитъ честь возбужденія женскаго вопроса, и она была піонеромъ женской эмансипаціи и содѣйствовала пробужденію и усиленію въ женщинахъ стремленія къ высшему образованію помимо замурованныхъ женскихъ учебныхъ заведеній. Она трактовала женщину, какъ человѣка, а не съ половой точки зрѣнія, какъ самку. Это былъ женскій вопросъ, а не половой вопросъ, какъ онъ трактуется нынѣшней модной литературой. И въ 60-хъ г.г. много говорилось о свободной любви, но она изображалась совсѣмъ не такъ, какъ нынѣ, когда она извращается въ распутство и порнографію.

Но самую характерную и оригинальную черту тогдашней періодической печати составляетъ постоянное и при всякихъ случаяхъ напоминаніе и поученіе о томъ, что хорошія слова, хорошія мысли и убѣжденія -- прекрасное дѣло; но онѣ немного стоятъ, а то и ничего не стоять, если они не переходятъ въ хорошія дѣла, не осуществляются практически. Все это не только содѣйствовало развитію въ читателѣ извѣстныхъ убѣжденій, но и возбуждало энергію и дѣйственность этихъ убѣжденій, и вслѣдствіе этого устанавливалась какая-то нравственная связь между читателями и ихъ журналомъ, и читателя чувствовали какую-то обязательную солидарность и родство съ интересами и стремленіями журнала.

. Оцѣнивая 60-е года, я постоянно памятую о томъ, что можетъ быть я слишкомъ переоцѣниваю ихъ по свойственной всѣмъ старикамъ, а также и куликамъ, наклонности пристрастно относиться къ своему прошлому и чужому настоящему, выхвалять старину и осуждать молодыя новшества. Но при этомъ меня успокаиваетъ то, что я же нахожу и признаю, что въ нѣкоторыхъ областяхъ и настоящее время представляетъ значительный прогрессъ сравнительно съ 60-мы годами. Таково, напримѣръ, распространеніе грамотности и замѣтное повышеніе уровня развитія рабочаго люда. Все вниманіе и всѣ усилія дѣятелей 60-хъ годовъ были направлены на воскресныя школы, только на одну первоначальную грамотность. Да и эти школы скоро насильственно сведены были на-нѣтъ. Въ настоящее не Бремя существуютъ, по крайней мѣрѣ въ столицахъ и крупнѣйшихъ городахъ, умственныя пристанища не для одной грамотности, по для людей изъ рабочаго класса, уже обладающихъ грамотностью, которые могутъ здѣсь чему-нибудь научиться, узнать что-нибудь изъ научной области и тѣмъ развить свой умъ и пріобрѣсти способность осмысливать себя и все окружающее. Здѣсь ведется самое элементарное преподаваніе, вполнѣ доступное для начинающихъ и кое-гдѣ имѣются, хотя и скромныя, научныя пособія. Это -- настоящія образовательныя учрежденія для рабочаго люда. Конечно, ихъ немного и гораздо меньше того, сколько было бы нужно; по прежде ничего подобнаго не было, и грамотный рабочій не имѣлъ возможности подняться выше хоть на одну ступеньку.

Такое же значеніе и такое же дѣйствіе имѣетъ и другое прогрессивное явленіе новаго времени, это -- демократизація одной часто печати, возникновеніе дешевыхъ газетъ -- двухкопѣечныхъ и даже копѣечныхъ. Эти газеты распложаютъ массы читателей изъ бѣдныхъ людей, особенно рабочихъ, и содѣйствуютъ ихъ развитію. И водъ благодаря двумъ указаннымъ прогрессивнымъ явленіямъ, а вѣроятно, и другимъ обстоятельствамъ и агентамъ, рабочій людъ по крайней мѣрѣ въ столицахъ и большихъ городахъ, подался до уровня, о которомъ нельзя было и мечтать съ 60-хъ годахъ. Теперь этотъ людъ, согласно съ интеллигенціей и какъ будто даже сознательнѣе ея, славитъ и чтитъ память Толстого и изъ своихъ бѣдныхъ грошей дѣлаетъ пожертвованія на образовательныя цѣли -- явленіе, невиданное въ 60-хъ годахъ. Московскіе охотнорядцы, въ 60-хъ годахъ лупившіе и дувшіе студентовъ, въ настоящее время присоединяются къ студенческой и всеобщей скорби о Толстомъ.

И къ чести нынѣшнихъ газетъ нужно сказать, что онѣ сравнительно съ газетами 60-хъ годовъ удѣляютъ гораздо больше вниманія и мѣста внутреннимъ дѣламъ, тогда какъ въ тѣхъ газетахъ большая половина была занята внѣшней политикой и иностранными дѣлами {Въ значительной степени этотъ недостатокъ старой прессы объясняется свирѣпыми стѣсненіями. М. А. Антоновичъ, конечно, помнитъ много случаенъ, когда русскія статьи объ иностранной политикѣ писались исключительно для междустрочнаго сужденія о внутренней политикѣ русской. Достаточно напомнить статьи Добролюбова о Кавурѣ. Ред.}. Но и нынѣшнія газеты тоже все-таки очень ужъ много занимаются этими дѣлами. Объ этихъ дѣлахъ довольно подробныя свѣдѣнія сообщаются въ телеграммахъ; затѣмъ идутъ корреспонденціи съ мѣста, пережовывающія эти свѣдѣнія, и наконецъ, являются передовицы съ заглавіемъ, въ которыхъ свѣдѣнія еще болѣе разбавляются фразами и пережевываются. Такъ, напримѣръ, въ одной газетѣ въ теченіе недѣли появилось не меньше пяти передовицъ о Бріанѣ.

Значительно обогатилась въ послѣднее время и переводная серьезная литература. Переведено много весьма дѣльныхъ сочиненій и напечатаны нѣкоторыя изъ тѣхъ, которыя прежде были подъ залретомъ или были сожжены, хотя нужно правду сказать, что большого успѣха они не имѣли и ни одно изъ нихъ, даже сочиненія Ч. Дарвина не имѣло столькихъ изданій, такъ "Вѣхи".

Такимъ образомъ время дѣлало свое дѣло, прогрессъ шелъ въ указанныхъ областяхъ. Но что касается части прессы дорогой, сяерхдемократической, обслуживающей верхніе слои интеллигенціи, то въ ней незамѣтно соотвѣтствующаго прогресса противъ 60-хъ годовъ. И я никакъ не могу убѣдить себя, что такое мнѣніе подсказано мнѣ свойственнымъ старику пристрастіемъ къ старому и несправедливостью къ новому. При этомъ у меня самого явилось возраженіе, что не можетъ же быть, чтобы яри прогрессѣ въ другихъ областяхъ не прогрессировала соотвѣтственно и дорогая пресса, такъ сказать, умственныя сливки общества. Но такое возраженіе сразу же устранялось при обозрѣніи политической области, въ которой тоже не видать и слѣдовъ соотвѣтствующаго прогресса. Тѣ самые круги, которые въ 60-хъ годахъ изъ состраданія въ меньшей братіи или изъ страха передъ нею требовали освобожденія крѣпостныхъ крестьянъ, въ настоящее время усердно и усиленно стремятся къ тому, чтобы ослабить и парализовать освобожденіе, чтобы поддержалъ чахнущихъ помѣщиковъ, чтобы вмѣсто крупныхъ помѣщиковъ создать мелкихъ, но "сильныхъ", которые снова закрѣпостили бы меньшую братію, а вмѣсто крупныхъ помѣстій развести мелкіе хутора и отруба. Развѣ это прогрессъ?-- А юридическое положеніе прессы подъ прессомъ многообразныхъ охранъ и обязательныхъ постановленій развѣ тоже представляетъ большой прогрессъ сравнительно съ положеніемъ ея подъ прессомъ цензуры и троекратныхъ предостереженій въ 60-хъ г.г.

По всему этому я думаю, что мое мнѣніе объ отсутствіи прогресса въ области высшей прессы нельзя считать пристрастнымъ или невѣроятнымъ. Къ тому, что оказано выше, прибавимъ еще нѣсколько иллюстрацій въ пользу такого мнѣнія. Газетъ и журналовъ теперь не больше, чѣмъ ихъ было въ 60-хъ годахъ. Не говоря уже о классическихъ беллетристахъ 60-хъ годовъ, даже второстепенные тогдашніе беллетристы серьезнѣе, содержательнѣе и осмысленнѣе нынѣшнихъ. Вѣдь и Толстой тоже шестидесятникъ, а не продуктъ послѣдующаго времени. Недавно восхваляли г. Боборыкина, а онъ тоже -- шестидесятникъ. Возьмите пьесы Островскаго. Все въ нихъ ясно, опредѣленно, реально, живо; это -- яркая и разнообразная картина подлинной русской жизни. въ этой картинѣ рельефно выступаетъ наше "темное царство" и "лучи свѣта" въ этомъ царствѣ. Сравните съ ними философскія пьесы г. Андреева. Все въ нихъ туманно, мистично, вымучено, искусственно и ничего реальнаго. Это -- какія-то странныя аллегоріи и притчи, какія-то неестественныя положенія, умственныя корчи съ претензіями на философствованіе. Это не наше, а какое-то фантастическое царство, въ которомъ царствуетъ непостижимый и таинственный "Нѣкто" котораго не могъ понять и объяснить читателямъ даже г. Рѣдько. Вмѣсто такихъ критиковъ, какъ Чернышевскій, Добролюбовъ, Писаревъ и нѣсколько позже Михайловскій, теперь упражняются съ критикѣ господа, изъ которыхъ одинъ именуетъ свои критики "критическими разсказами", но которыя вѣрнѣе было бы назвать критическими водевилями- Вмѣсто Салтыкова, нынѣшніе критики ставятъ Чехова на сатирической сценѣ. А нынѣшніе сатирическіе листки развѣ могутъ идти въ сравненіе съ "Искрой"? А по части философіи вмѣсто Чернышевскаго, Лаврова, Кавелина, даже Юркевича и Гогоцкаго философствуютъ до умокруженія какія-то темныя свѣтила, всевозможные развеселые мичманы Дырки и лейтенанты Пѣтуховы, смѣющіеся нутрянымъ смѣхомъ на собственный свой палецъ.

Наконецъ, вотъ картина послѣднихъ дней. По поводу смерти Толстого и предшествовавшихъ ей обстоятельствъ сколько было напечатало надутыхъ и напыщенныхъ фразъ безъ всякаго яснаго и опредѣленнаго содержанія, сколько хвалебныхъ гиперболъ, тоже весьма неопредѣленныхъ. Но никто не нарисовалъ ясно и отчетливо великаго образа Толстого; сами панегиристы смутно понимали то, что они писали. Строгій прокуроръ Толстого, составившій противъ него "обвинительный актъ", г. Мережковскій, тоже явился на похоронахъ Толстого плакальщикомъ, сталъ проливать лицемѣрныя слезы и разразился причитаніемъ, обращаясь къ Толстому, какъ къ Николаю Чудотворцу: "моли Бета о насъ". А затѣмъ перешелъ на роль защитника, помиловалъ Толстого, вынеся ему такой приговоръ: въ Писаніи сказано: аще не будете яко дѣти, не внидете въ царствіе Божіе. А Толстой былъ яко дитя, слѣдовательно онъ внидетъ въ Царствіе Божіе. Силлогизмъ поистинѣ философскій! И если сравнить эту высокопарную белиберду съ простыми сердечными телеграммами рабочихъ, оплакивавшихъ смерть Толстого, какъ защитника и учителя бѣдныхъ, слабыхъ, обездоленныхъ и гонимыхъ, то просто становится совѣстно. А между тѣмъ Чернышевскій въ свое время, и только на основаніи первыхъ произведеній Толстого, ясно и отчетливо опредѣлилъ оригинальныя и характерныя черты нравственнаго и писательскаго образа Толстого, и въ этой характеристикѣ пророчески предсказалъ всю послѣдующую писательскую дѣятельность Толстою, къ которому онъ, нужно прибавить, относился строго и безъ всякаго пристрастіи. Вотъ если бы напечатать рядомъ характеристику Толстого, сдѣланную Чернышевскимъ, причитанія г. Мережковскаго надъ умершимъ Толстымъ или еще какія-нибудь напыщенные и туманные панегирики Толстому, то это было бы доказательнымъ образчикомъ степени прогресса современныхъ критиковъ. Но Чернышевскому въ нынѣшнее время не счастливится. Публицисты заявляютъ, что онъ отсталый писатель для этого времени, что они сами ушли дальше его. Изъ писемъ Чернышевскаго, напечатанныхъ т. Русановымъ, другіе публицисты вывели заключеніе, что Чернышевскій человѣкъ помѣшанный и одержимъ былъ маніей величія. Появились цѣлые томы критикъ на Чернышевскаго, въ которыхъ опровергаются его политико-экономическія полубуржуазныя заблужденія и доказывается, что онъ ниже Маркса и не былъ чистымъ марксистомъ, а только утопическимъ соціалистомъ.

Если вы, г.г., хоть наполовину согласны съ вышеизложеннымъ и будете держаться собственнаго направленія, хотя и не тождественнаго со старымъ "Современникомъ", по будете вести дѣло въ его духѣ и въ согласія съ его основными стремленіями, то я отъ души сочувствую вамъ, желаю полнѣйшаго успѣха, и готовъ по мѣрѣ моихъ старческихъ силъ помогать вамъ своимъ сотрудничествомъ.

М. Антоновичъ.

Отъ редакціи.

Отвѣть нашъ на письмо М. А. Антоновича, почтеннаго ветерана стараго "Современника", понятенъ самъ собою для каждаго, кто далъ себѣ трудъ прочитать пашу вступительную статью. М. А. Антоновичъ но зналъ ея, когда составлялъ свое письмо, мы не предвидѣли, что онъ пришлетъ письмо,-- однако, совпаденіе программъ обозначилось гораздо больше, чѣмъ "на половину", которой согласенъ удовлетвориться уважаемый публицистъ. Подробное разграниченіе спорныхъ областей между его взглядами и нашими излишне: оно выяснится практикой журнала. Къ тому же М. А. Антоновичъ пожелалъ придать настоящему своему выступленію форму "письма въ редакцію", снимающую съ насъ отвѣтственность за разногласіе съ нимъ во второстепенныхъ деталяхъ.

"Современникъ", кн. I, 1911