Если при восхождении на высоты порою станет страшно, то это значит, что при спуске по тому же пути сердце путника будет замирать жутью, и опасности покажутся в десять раз большими.
Мы теперь знали это, но какой дорогой ценой, и в каком ужасном виде возвращались мы в нашу пещеру.
У всех ободранные, исцарапанные сапоги, а у меня, кроме того, прочь отлетела подметка. У всех вдребезги разорванные на коленях панталоны, у всех до крови ободранные руки, особенно пальцы. С Кубыря сорвало ветром шапку и забросило бог весть куда, а Змеиный Зуб, поскользнувшись, проехался лбом по камню, и его лицо зияло сплошными ссадинами.
Сколько раз мы малодушнейшим образом плакали, сколько раз считали себя безвозвратно погибшими, пока не спустились наконец на землю.
Измученные, исцарапанные, голодные, мы молча тащились обратно по знакомой тропинке.
Яркое солнышко заглядывает в нашу пещеру и озаряет ее темные углы. Костер с повешенным над ним чайником весело потрескивает. Перед ним на корточках сидит Крокодил, тщательно выбирает из кучи хвороста сухие ветки и, обжигаясь, сует их в огонь. Змеиный Зуб хлопотливо возится с приготовлением стола и эта мирная, уютная обстановка мало-помалу разгоняет мрачное настроение.
Кубырь пробует взяться за свой альбом, но скоро бросает его в сторону.
-- Руки, как грабли, стали, -- отвечает он на мой молчаливый вопрос и идет помогать мне в починке сапога -- работа, к которой я прилагаю все старания, ибо знаю, что явиться домой в настоящем виде совершенно немыслимо.
-- Братцы... ребята, что же это такое? -- взывал Змеиный Зуб, и в голосе его слышалась тревога.
-- Что?
-- Посмотрите!
Мы трое с недоумением уставились на приготовленную трапезу.
-- Ведь здесь все! -- волновался наш вождь, -- больше из съестного у нас нет ничего.
Мы не поверили и стали обшаривать свои пожитки. Встряхнули мешки, пальто, шапки, заглянули во все углы пещеры -- и не нашли ничего.
В первую минуту у всех явилось предположение о том, что наша стоянка ограблена, но когда стали припоминать точное количество взятого из дому и съеденного, то пришлось сознаться в новой ошибке. Оказалось, что мы, предусмотрительно обсудив все возможные обстоятельства встреч с дикими индейцами, совершенно не подумали о хлебе, и теперь на все наши дальнейшие похождения у нас осталось: краюха хлеба, пять штук яиц, не совсем еще обглоданная баранья кость, три куска сахару, две щепотки чаю и целая горсть соли.
-- Ну и путешественники! -- хохотал Кубырь. -- А ну-ка, что советует в таком случае Майн Рид?
Крокодил и я тоже готовы были посмеяться, но Змеиный Зуб был обескуражен.
-- Вот так история, -- бормотал он, -- это удивительно!.. да... странно:
-- Что, друже? -- опрашивал Кубырь, фамильярно похлопывая вождя по плечу, -- должно быть, приходится сознаться, что плохо наше дело? Так?
-- Как это могло случиться? -- недоумевал Змеиный Зуб.
-- Ну, а если бы мы не на Столбы, а прямо в Америку махнули, как раньше думали?
-- Да, да! Это было бы очень нехорошо, -- растерянно бормотал наш вождь, -- но разве я один... разве я один ошибался?
Все поспешили сказать, что виноваты мы все, что мы все ничего не знаем и не понимаем, и потому не годны еще для далеких путешествий.
И мы окончательно развенчали сами себя, выложили все колебания и сомнения, которые раньше стыдливо прятали друг от друга, боясь погрешить против Майн Рида, и как-то незаметно перешли к обсуждению будущих планов.
-- Знаете, ребятушки! -- сказал, в конце концов, Кубырь, -- ну их к шуту, Африку и Америку! Разве здесь хуже?
Это был решительный момент. Каждый из нас давно задавался этим вопросом и давно ответил на него, но высказаться не хватало смелости, теперь же словно какая-то тяжесть упала с наших плеч.
-- Долой Африку и Америку! -- закричал я.
-- Долой! -- весело поддержали меня Змеиный Зуб и Крокодил.
-- Долой! -- и Кубырь, в знак величайшего восторга, кувыркнулся через голову, чего не проделывал уже давно.
-- Да здравствует Сибирь!
-- Ур-ра!
И посыпались новые планы, новые проекты, один другого заманчивей, один другого лучше.
Змеиный Зуб снова занесся, бог весть куда, рисуя картины наших путешествий по нашим горам, но Кубырь, которого, очевидно, донимал голод, дал речам другой оборот.
-- Братцы, поесть бы теперь, -- взмолился он.
-- И то дело, -- добродушно согласился Змеиный Зуб, -- но сперва решим, что нам теперь делать?
-- Съедим все и идем в город, -- не задумываясь, предложил Кубырь.
-- А потом?
-- Потом возьмем уже всего, ничего не забывая, опять сюда.
Змеиный Зуб одобрительно кивал головою. Мы с Крокодилом выразили полное согласие.
Так и решили.
Щепотка чаю и часть хлеба были отложены на обратный путь, все остальное разделили на четыре равные части и за чашками чаю возобновили прерванную беседу.
-- Ребята, -- говорил Кубырь, -- что я хочу сказать: ведь мы пошли на Столбы для пробы. Ну, вот и сделали пробу.
-- Ну?
-- Так чего же нам смущаться, что у нас многое вышло не совсем хорошо? Теперь у нас уже не будет ничего такого. Теперь мы кое-что знаем.
-- Да, теперь мы кое-что знаем, -- говорил Змеиный Зуб, ощупывая ссадину на своем лбу.
-- Это у тебя написано: "Проба пера".
Все расхохотались.
-- Нет, вы не смейтесь, братики. Кубырь говорит правду: наше первое похождение очень важно. Разве мы не сделали открытий? Разве мы не знаем теперь, что эти горы и эти леса нисколько не хуже Африки и Америки?
-- Долой Африку и Америку! -- дружно возопил Союз пяти.
Опять в поход. Налегке, с пустыми котомками за плечами, мы вышли из пещеры, отправляясь в обратный путь.
Мы уже не устраивали совета о предстоящем пути, в наших руках вместо копий были простые, легонькие палочки, а доспехи нашего вождя были спрятаны на самом дне его котомки.
-- До свиданья, до свиданья, -- весело раскланиваясь с деревьями и скалами Крокодил.
-- До скорого свиданья, -- поправил его Змеиный Зуб.
Моя подметка была привязана к ноге бечевками; ссадины на физиономии вождя залеплены какими-то, по его мнению, целебными листьями; голову Кубыря украшал берестяный колпак; у всех посверкивали голые колени, но у всех было веселое, бодрое настроение, и Союз пяти, воодушевленный широкими планами предстоящих путешествий, двинулся в путь.
1903