Приключенія и судьба "жёнокъ", причастныхъ къ Пугачевскому бунту.
I.
Щекотливый вопросъ Пугачевскаго возстанія.-- Поношеніе имени Екатерины II.-- Взятіе жены Пугачева, Софьи, съ дѣтьми, и ея показанія.-- Истребленіе памяти Пугачева,-- Сожженіе его дома и переименованіе станицы.
Въ числѣ многихъ непріятныхъ для императрицы Екатерины II вопросовъ, поднятыхъ заволжскимъ пугачевскимъ пожаромъ, былъ одинъ, весьма щекотливый для нея, какъ для женщины и императрицы.
Назвавшись именемъ Петра III, Пугачевъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, сталъ величать себя ея мужемъ, и имя его, вмѣстѣ съ ея именемъ, поминалось на ектеніяхъ передавшагося Пугачеву духовенства.
Онъ славилъ ее своей невѣрной женой, отъ которой идетъ отнимать престолъ, а его приближенные старались распускать среди заволжскаго казачества, и вообще среди народа, самыя невыгодныя мнѣнія о ней.
Всполошившееся правительство послало офицеровъ удостовѣриться въ размѣрахъ возмущенія въ донскомъ и уральскомъ войскахъ и въ степени сочувствія этихъ войскъ самозванцу. "Сочувствія", по разслѣдованіямъ, не нашлось, но за то ротмистръ Аѳонасій Болдыревъ нашелъ законную "прямую" жену Пугачева Софью Дмитріеву, дочь донского казака Недюжина. Она была отыскана, въ октябрѣ или ноябрѣ 1773 г., на мѣстѣ прежняго жительства Пугачева, въ Зимовейской станицѣ, и оказалась женщиною лѣтъ 32-хъ съ троими дѣтьми: сыномъ Трофимомъ, 10-ти лѣтъ, и дочерьми -- Аграфеной, 6-ти, и Христиной, 3-хъ лѣтъ. По бѣдности, все это семейство скиталось "межъ дворовъ". По рескрипту императрицы Бибикову всю семью Пугачева велѣно было взять подъ присмотръ, чтобы семья эта "иногда" могла служить "къ удобнѣйшему извлеченію изъ заблужденія легковѣрныхъ невѣждъ" и "къ устыдѣнію тѣхъ, кои въ заблужденіи своемъ самозванцовой лжи поработились".
Прихватили заодно и брата Пугачева, Дементія Иванова, служилаго казака 2-й арміи (племянникъ его уже находился въ Петербургѣ подъ присмотромъ) -- и весь этотъ уловъ отправили въ Казань "безъ всякаго оскорбленія". Въ Казани приказано было содержать ихъ на "пристойной квартирѣ, подъ присмотромъ, а давать ей пропитаніе порядочное". Добродушная императрица отнеслась такъ мягко къ женѣ и дѣтямъ Пугачева за ихъ непричастность къ замысламъ самозванства, а такъ же памятуя слова Петра Великаго: "братъ мой, а умъ свой".
Въ Казани Софьѣ Дмитріевой Пугачевой сдѣлали допросъ, причемъ обнаружилось, что Емельянъ Пугачевъ женился на ней лѣтъ десять тому назадъ, жилъ въ Зимовейской станицѣ своимъ домомъ, служилъ исправно въ казачествѣ, а въ послѣднее -- передъ бунтомъ -- время нѣсколько замотался, разстроился, былъ въ колодкахъ и бѣжалъ.
Тутъ же обнаружилось, что Софья была не очень преданной женой и заслужила сама то пренебреженіе, какое оказалъ ей Пугачевъ впослѣдствіи. Скитаясь и голодая, Пугачевъ подобрался однажды ночью, въ великомъ посту 1773 года, къ своему собственному дому и робко стукнулъ въ окно, прося у жены пристанища и хлѣба.
Софья пустила его, но съ коварной цѣлью выдать станичному начальству и, незамѣтно увернувшись, донесла о немъ.
Среди ночи Пугачева снова схватили, набили на него колодки и повезли на расправу, но въ Цымлянской станицѣ онъ снова бѣжалъ и скрывался вплоть до грознаго своего появленія уже подъ именемъ Петра III.
Софья Дмитріева съ дѣтьми и съ братомъ Пугачева осталась по взятіи ея въ Казани.
Въ январѣ (10-го) 1774 года, войсковому атаману, Семену Сулину, послали изъ Петербурга указъ слѣдующаго содержанія:
"Дворъ Емельки Пугачева, въ какомъ бы онъ худомъ или лучшемъ состояніи ни находился, и хотя бы состоялъ онъ въ развалившихся токмо хижинахъ,-- имѣетъ донское войско при присланномъ отъ Оберъ-кбменданта крѣпости св. Дмитрія штабъ-офицерѣ, собравъ священный той станицы чинъ, старѣйшихъ и прочихъ оной жителей, при всѣхъ сжечь и на томъ мѣстѣ, черезъ палача или проѳоса пепелъ, развѣять, потомъ это мѣсто огородить надолбами или рвомъ окопать, оставя на вѣчныя времена безъ поселенія, какъ оскверненное жительствомъ на немъ, всѣ казни лютыя и истязанія дѣлами своими превзошедшаго злодѣя, котораго имя останется мерзостью на вѣки, а особливо для донского общества, яко оскорбленнаго тѣмъ злодѣемъ казацкаго на себѣ имени -- хотя отнюдь такимъ богомерзкимъ чудовищемъ ни слава войска донского, ни усердіе онаго, ни ревность къ намъ и отечеству помрачаться и не малѣйшаго нареканія претерпѣть не можетъ".
Домъ Пугачева въ Зимовейской станицѣ оказался проданнымъ Софьею отъ нечего ѣсть за 24 рубля 50 копѣекъ на сломъ въ станицу Есауловскую казаку Еремѣ Евсѣеву и перевезеннымъ покупщикомъ къ себѣ.
Домъ отобрали отъ Еремы, вновь поставили на мѣсто въ Зимовейской станицѣ и сожгли торжественно.
Чтеніе указа императрицы, какъ видно изъ послѣдующаго, такъ подѣйствовало на казаковъ, устыдя ихъ, что они, по совершеніи экзекуціи надъ домомъ, просили чрезъ того же донского атамана Семена Никитича Сулина заодно ужъ и станицу ихъ перенести куда нибудь подальше отъ проклятаго и зараженнаго Емелькою Пугачевымъ мѣста, хотя бы и не на столь удобное.
Просьба ихъ была уважена въ половину: станица не перенесена, а только переименована изъ Зимовейской въ Потемкинскую.
II.
Первые успѣхи Пугачева.-- Маіоръ Харловъ и его жена.-- Харлова -- наложница Пугачева и его къ ней привязанность.-- Неестественная, но вѣроятная взаимность этого чувства со стороны Харловой.-- Слобода Берда и царскій антуражъ.-- Убійство Харловой.
Въ то время, когда подобными мѣрами истреблялась самая память о Пугачевѣ, самозванецъ, опираясь на общее недовольство казаковъ и инородцевъ -- башкиръ, калмыковъ и киргизовъ, дѣлалъ быстрые, кровавые успѣхи и жестоко расправлялся съ дворянствомъ за угнетеніе народа и преданнымъ Екатеринѣ начальствомъ крѣпостей.
26-го сентября 1773 года, совершая свое побѣдоносное шествіе къ Оренбургу, Пугачевъ отъ крѣпости Разсыпной, покорившейся ему, подошелъ къ Нижне-Озерной (всѣ расположены на берегу рѣки Яика), гдѣ командиромъ былъ маіоръ Харловъ. Слыша о шествіи мятежника и его безцеремонности съ женскимъ поломъ, Харловъ заблаговременно отправилъ свою молоденькую и хорошенькую жену, на которой недавно женился, изъ своей крѣпости въ слѣдующую по направленію къ Оренбургу, Татищеву крѣпость, къ отцу ея, командиру той крѣпости; Елагину. Съ Нижне-Озерной крѣпостью случилась обыкновенная въ Пугачевщину исторія: казаки передались Пугачеву. Харловъ со своей немощной инвалидной командой не могъ устоять противъ Пугачева, и по не долгой битвѣ крѣпость была занята. Маіоръ думалъ откупиться отъ смерти деньгами, но напрасно: судъ Пугачева надъ непокорнымъ ему начальствомъ былъ коротокъ. Полумертваго отъ ранъ Харлова, съ вышибленнымъ и висящимъ на щекѣ глазомъ, повѣсили вмѣстѣ съ двумя другими офицерами.
Расправившись съ Нижне-Озерной крѣпостью, Пугачевъ двинулся на Татищеву. Разставивъ противъ крѣпости пушки, Пугачевъ сначала уговаривалъ осажденныхъ "не слушать бояръ" и сдаться добровольно, а когда это не имѣло успѣха, приступилъ не спѣша къ осадѣ и къ вечеру ворвался въ крѣпость, пользуясь смятеніемъ осажденныхъ во время произведеннаго имъ пожара. Начались расправы. Съ Елагина, отличавшагося тучностью, содрали кожу. Бригадиру барону Билову отрубили голову, офицеровъ повѣсили, нѣсколькихъ солдатъ и башкиръ разстрѣляли картечью, а остальныхъ присоединили къ своимъ войскамъ, остригши волосы по-казачьи -- въ кружокъ. Въ Татищевой, между плѣнными, попалась Пугачеву и Харлова; онъ былъ прельщенъ ея красотою такъ, что пощадилъ ей жизнь, а по ея просьбѣъ и ея семилѣтнему брату, и взялъ ее въ свои наложницы.
Вскорѣ хорошенькая Харлова завоевала симпатію Пугачева, и онъ началъ къ ней относиться не какъ къ простой наложницѣ, а удостоилъ ее своей довѣренности и даже принималъ въ иныхъ случаяхъ ея совѣты. Харлова стала около Пугачева не только близкимъ, но и любимымъ человѣкомъ, чего нельзя сказать о другихъ, даже самыхъ преданныхъ ему, приверженцахъ, въ основѣ отношеній къ которымъ была общность кроваваго преступленія -- связь ненадежная, что и доказала послѣдовавшая черезъ годъ выдача самозванца сообщниками.
Трудно сказать, что сама Харлова чувствовала къ своему завоевателю, но безспорно, что Пугачевъ питалъ къ симпатичной Харловой непритворную привязанность, и она имѣла право всегда, во всякое время, даже во время его сна, входить безъ доклада въ его кибитку;-- право, какимъ не пользовался ни одинъ изъ его сообщниковъ. Это довѣріе Пугачева къ своей наложницѣ, да къ тому еще "дворянкѣ", заставляетъ насъ сдѣлать весьма вѣроятное заключеніе, что и сама Харлова не наружно только (Пугачева провести было трудно) была съ нимъ дружна, а почувствовала нѣчто другое, противуположное страху и отвращенію, которые онъ долженъ былъ бы ей внушить началомъ своего знакомства.
Или Пугачевъ умѣлъ завоевывать расположеніе къ себѣ женщинъ, или тутъ кроется одна изъ тѣхъ загадокъ, какихъ много представляетъ намъ женское сердце и женская натура.
Съ сентября же началась осада крѣпости Яицкаго городка, гдѣ укрѣпился съ горстью преданныхъ людей храбрый Симоновъ, тогда какъ самый городъ предался Пугачеву и былъ въ его рукахъ, а съ начала октября 1773 года былъ осажденъ Оренбургъ съ нераспорядительнымъ нѣмцемъ губернаторомъ, Рейнсдорпомъ, и обѣ осады затянулись надолго.
Пугачевъ расположился станомъ на зиму въ Бердской слободѣ, въ семи верстахъ отъ Оренбурга, и повелъ осаду не спѣша, не желая "тратить людей", а имѣя намѣреніе "выморить городъ моромъ".
Въ Бердѣ, которую Пугачевъ хорошо укрѣпилъ, онъ устроился совсѣмъ по-царски, сдѣлавъ себѣ маскарадный царскій антуражъ: Чика (или Зарубинъ), его главный наперсникъ, былъ названъ фельдмаршаломъ и графомъ Чернышевымъ, Шигаевъ,-- графомъ Воронцовымъ, Овчинниковъ -- графомъ Панинымъ, Чумаковъ -- графомъ Орловымъ. Равнымъ образомъ и мѣстности, гдѣ они дѣйствовали, получили названія: слобода Берда -- Москвы, деревня Каргаля -- Петербурга, Сакмарскій городокъ -- Кіева.
Харлова поселилась вмѣстѣ съ Пугачевымъ въ Бердской слободѣ и пользовалась тамъ своимъ исключительнымъ положеніемъ, но ей недолго пришлось пожить на свѣтѣ.
Скоро любовь къ ней Пугачева возбудила ревнивыя подозрѣнія его сообщниковъ и главныхъ помощниковъ, не хотѣвшихъ никого имѣть между собою и главою возстанія. Можетъ быть, это была и зависть къ любимому человѣку, можетъ быть, "дворянка" Харлова, опираясь на любовь къ ней лже-царя, пренебрегла заискиваніемъ у пугачевскихъ "графовъ" или обошлась съ ними нѣсколько презрительно; наконецъ, можетъ быть и то, что "графы" видѣли и боялись смягчающаго вліянія молодой прекрасной женщины на ихъ суроваго предводителя. Какъ бы тамъ ни было, но скоро сообщники стали требовать отъ Пугачева, чтобы онъ удалилъ отъ себя Харлову, которая-де на нихъ наговариваетъ ему. Весьма вѣроятно, что Харлова и жаловалась Пугачеву на оскорбленія ея грубыми воротилами Бердской орды.
Пугачевъ не соглашался на это изъ сильной привязанности къ свой плѣнницѣ, чувствуя, что съ нею онъ лишится любимаго (а можетъ быть и любящаго) человѣка, но, въ концѣ концовъ, эта борьба кончилась побѣдою его сообщниковъ. Пушкинъ говоритъ, что Харлову Пугачевъ выдалъ самъ, а графъ Саліасъ въ своемъ романѣ "Пугачевцы" описываетъ расправу, какъ происшедшую въ отсутствіи Пугачева, и, по нашему мнѣнію, онъ ближе къ истинѣ: Харлову безжалостно застрѣлили, вмѣстѣ съ ея семилѣтнимъ братомъ, среди улицы и бросили въ кусты.
Передъ смертью, истекая кровью, несчастные страдальцы еще имѣли силу, чтобы подползти другъ къ другу и умереть обнявшись.
Трупы ихъ долго валялись въ кустахъ, какъ отвратительное доказательство тупой жестокости сподвижниковъ Пугачева.
Пугачевъ, скрѣпя сердце, покорился этой наглости своихъ сообщниковъ и, вѣроятно, загоревалъ о потерѣ любимой женщины, ибо мы видимъ, что вскорѣ послѣ этого казаки принялись высватывать Пугачеву невѣсту настоящую, чтобы стала женою, какъ слѣдуетъ великому государю, и тутъ снова вопросъ объ императрицѣ Екатеринѣ II, какъ женѣ Петра III, принялъ весьма щекотливую и оскорбительную формуй будучи поднять и обсуждаемъ на казачьихъ "кругахъ" т. е. собраніяхъ, но объ этомъ будетъ повѣствованіе дальше.
III.
Прасковья Иванаева, ярая поклонница Пугачева.-- "Алтынный глазъ".-- Курьеръ Петра III.-- Иванаева и ея смутьянства.-- Плети маіоршѣ.-- Она дерется за Пугачева, переодѣтая казакомъ.-- Пугачевъ ее беретъ въ стряпки и экономки.-- Торжество Иванаевой.
Говоря о женщинахъ Пугачевскаго возстанія, нельзя обойти молчаніемъ интересную личность жены войскового старшины, Прасковьи Гавриловой Иванаевой, ярой поклонницы Пугачева.
Передъ Пугачевѣкимъ бунтомъ, вѣроятно незадолго, когда ей было 26 лѣтъ отъ роду, мужъ ли ее бросилъ, или она оставила мужа, но только они жили розно -- мужъ въ Татищевой крѣпости на службѣ, а жена въ Яицкомъ городкѣ (нынѣ Уральскѣ) въ своемъ собственномъ домѣ.
Прасковья Иванаева слыла въ Яицкомъ городкѣ женщиной непорядочной и на языкъ невоздержной; завела себѣ любовниковъ, что строго наказывалось у казаковъ, словомъ, была въ городкѣ человѣкомъ замѣтнымъ.
Слухи, о появленіи оставшагося въ живыхъ Петра Ш ходили въ яицкомъ войскѣ уже давно, съ самой смерти его въ 1762 году.
Казакъ Слѣдынковъ, прозванный "алтыннымъ глазомъ", еще задолго до появленія Пугачева, уже мутилъ народъ, разъѣзжая по Оренбургской губерніи и появляясь въ горнозаводскихъ селеніяхъ.
Онъ называлъ себя "курьеромъ Петра III", которому поручено осмотрѣть порядки: каково казачество живетъ, да не притѣсняется ли начальствомъ, чтобы потомъ императоръ Петръ III разсудилъ всѣхъ по правдѣ. Алтынный глазъ при этомъ дѣлалъ сборы на подъемъ батюшки-царя, и хотя былъ пойманъ и наказанъ, но искра въ народъ была брошена..
Такія событія поселили во всемъ Заволжьи непреодолимую вѣру "въ пришествіи Петра III", и вѣры этой не могли поколебать никакія, даже самыя жестокія, мѣропріятія правительства.
Онѣ только озлобляли народъ, скопляли недовольство, чтобы потомъ, при малѣйшемъ поводѣ, вспыхнуть страшнымъ пожаромъ мятежа.
Много слышала объ этомъ и Прасковья Иванаева, но до поры до времени крѣпилась и разговаривала объ этомъ, какъ всѣ, полголоса, такъ чтобы начальству не очень было слышно и замѣтно.
Но вотъ, надъ Прасковьею собирается бѣда: строгое общество яицкаго городка, скандализованное непотребнымъ житьемъ Прасковьи Иванаевой, вздумало прибѣгнуть къ своимъ старымъ законамъ о наказаніи за блудъ и подало, жалобу яицкому коменданту, полковнику Симонову, прося Иванаеву, по старому обычаю, высѣчь въ базарный день.
Разъярилась невоздержная на языкъ Иванаева, услышавъ объ этомъ, и въ таковой крайности начала по всему городку громко проповѣдывать, что-де скоро придетъ государь Петръ Ѳедоровичъ, который всѣ настоящіе порядки уничтожитъ и все начальство смѣститъ. Проповѣдывала она съ присущихъ озлобленной женщинѣ азартомъ и неустанно -- и находила много сочувствующихъ ея проповѣди людей и голосовъ, вторившихъ ей.
Городокъ замутился, начальство и не радо было, что тронуло такую горластую бабу въ такое смутное время, но дѣлать нечего -- надо было расправляться..
Симоновъ донесъ о смутѣ оренбургскому губернатору Рейнсдорпу; тотъ ордеромъ отъ 17-го іюля 1773 года, почти передъ самымъ приходомъ Пугачева, приказалъ Иванаеву публично выдрать плетьми, что и было исполнено,-- Прасковью жестоко отодрали на площади.
Это въ конецъ озлобило неуемную бабу противъ начальства, но не смирило нисколько. Прошелъ только одинъ мѣсяцъ, и грозный Пугачевъ явился предъ Яицкимъ городкомъ. Казаки встрѣтили его съ радостью, и городокъ передался ему весь, только храбрый Симоновъ засѣлъ съ тысячью команды въ укрѣпленіи и не сдавался самозванцу.
Городокъ вооружился противъ своего прежняго начальника, сами жители повели противъ него осаду, и между ними особенною яростію отличалась переодѣтая казакомъ -- Прасковья Иванаева.
Такъ дождалась она исполненія своей завѣтной мечты и съ радостью пошла служить Пугачеву. Съ этого времени Иванаева становится предайнѣйшимъ Пугачеву человѣкомъ, словомъ и дѣломъ ратуя за него, даже съ пренебреженіемъ къ плетямъ, которыми неоднократно послѣ этого драли ее.
Пугачевъ замѣтилъ Прасковью Иванаеву, призвалъ къ себѣ и обласкалъ; она вызвалась быть у него стряпкой и экономкой, чтобы вести его царское хозяйство. Тутъ выступаетъ на сцену ненадолго и мужъ ея, полковой старшина Иванаевъ: онъ передался Пугачеву, вмѣсте съ прочимъ казачествомъ, при взятіи Татищевой крѣпости, и служилъ при немъ, надѣясь достичь степеней, извѣстныхъ, и, пожалуй, достигъ бы этого, еслибъ ему не стала мѣшать жена его.
Стоя гораздо ближе и интимнѣе къ Пугачеву, она начала интриговать противъ своего мужа, и вслѣдствіе этого Иванаевъ былъ у Пугачева въ нѣкоторомъ пренебреженіи, не смотря на свой маіорскій чинъ. Ему предпочитались простые рядовые казаки и ставились надъ нимъ начальниками, и Иванаевъ въ концѣ концовъ бѣжалъ отъ Пугачева и скрывался, не передаваясь на сторону и правительства изъ боязни наказанія за измѣну.
Прасковья Иванаева торжествовала, и вскорѣ начинается дѣло о женитьбѣ Пугачева, гдѣ она принимаетъ живое и дѣятельное участіе.
IV.
Сборы Пугачева жениться.-- Красавица Устинья -- невѣста Пугачева.-- Затрудненіе по поводу нерасторгнутаго брака съ Екатериною II.-- Свадьба.-- Поминовеніе Устиньи на эктеніяхъ.-- Саранскій архимандритъ и его услужливость.-- Недолгое царствованіе Устиньи.
Пугачевъ задумалъ жениться, чтобы, вѣроятно, не грустить по убитой Харловой, вслѣдствіе каковой грусти обладавшій сильнымъ темпераментомъ Пугачевъ началъ безчинствовать: увезъ изъ Яицкаго городка трехъ дѣвокъ въ Берду и жилъ съ ними безчинно въ одной кибиткѣ. Старшины, "чтобы впредь такого-похищенія онъ не могъ сдѣлать и притомъ видя его "наклонности" -- рѣшили согласиться на желаніе своего государя, хотя полагали, что жениться ему еще рано, ибо онъ не устроилъ еще порядочно своего царства".
-- Въ томъ есть моя польза! отрѣзалъ Пугачевъ на увѣщанія старшинъ,-- и дѣло сладилось. Рѣшили, однако, женить его на яицкой казачкѣ, чтобы бракомъ этимъ скрѣпить еще болѣе узы симпатіи и сочувствія, какія питали къ Пугачеву яицкіе казаки.
Въ Яицкомъ городкѣ жила въ это время красавица-дѣвушка, дочь казака Петра Кузнецова, Устинья, съ отцомъ и снохою въ собственномъ домѣ. Выборъ палъ на нее, какъ на вполнѣ достойную по своей красотѣ и "постоянству" высокой чести быть женою государя Петра Ѳедоровича.
Сватами были Толкачевъ и Почиталинъ; Устинья, по дѣвичьей робости, не хотѣла было и показываться имъ, но дѣло повели круто: самъ Пугачевъ пріѣхалъ посмотрѣть невѣсту, одобрилъ ее, далъ ей нѣсколько серебряныхъ рублей и поцѣловалъ.
-- Чтобы къ вечеру быть сговору, сказалъ строго Пугачевъ,-- а завтра быть свадьбѣ! Вѣнчали его съ торжествомъ въ Яицкомъ городкѣ въ церкви Петра и Павла "соборне", причемъ Устинью поминали "благовѣрною императрицею", а на свадебномъ пирѣ новобрачный самозванецъ раздавалъ подарки.
Безспорно, что Пугачевъ если не питалъ къ своей невѣстѣ любви, то она возбуждала его страсть и нравилась ему красотою, что же касается ея участія въ совершеніи этого брака, то оно было, какъ и по всему видно, довольно пассивное.
Свадьба совершилась по однимъ источникамъ въ январѣ, а по другимъ -- въ февралѣ 1774 года, въ Яицкомъ городкѣ. Для житья "молодымъ" былъ выстроенъ домъ, называвшійся "царскимъ дворцомъ", съ почетнымъ карауломъ и пушками у воротъ.
Устинья Кузнецова стала называться "государыней императрицей", была окружена роскошью и изобиліемъ во всемъ,-- и все это совершалось тогда, когда комендантъ Симоновъ сидѣлъ въ укрѣпленіи осажденный, терпѣлъ голодъ, подвергался приступамъ и ждалъ смерти.
Въ царскомъ дворцѣ пошли пиры горой и разливанное море.
На этихъ пирахъ "императрица Устинья Петровна" была украшеніемъ и принимала непривычныя ей почести, и поклоненіе, отъ которыхъ замирало ея сердце и кружилась голова. Ей, не раздѣлявшей ни мыслей, ни плановъ Пугачева, не знавшей -- ложь это или истина, должно было все казаться какимъ-то сказочнымъ сномъ наяву. Мужъ окружилъ ее подругами и сверстницами -- казачками, онѣ назывались "фрейлинами государыни императрицы". Одна изъ нихъ была Прасковья Чапурина, другая Марья Череватая; а главною надзирательницею была назначена Аксинья Толкачева, жена его сподвижника. Прасковья Иванеева играла въ этомъ грубо-маскарадномъ антуражѣ тоже важную роль и душевно была предана и Пугачеву, и Устиньѣ Петровнѣ, по простотѣ души или по разсчету почитая ихъ за истинныхъ царя и царицу. Пугачевъ, чтобы сохранить за этимъ маскараднымъ актомъ все значеніе, отдалъ повелѣніе поминать во время богослуженія на эктеніяхъ Устинью Петровну, рядомъ съ именемъ Петра Ѳедоровича, какъ императрицу, но это не удалось ему почему-то въ Яицкомъ городкѣ: духевенство отказалось отъ этого, ссылаясь на неимѣніе указа отъ синода,-- и Пугачевъ, по непонятной причинѣ, не настаивалъ на этомъ. Этотъ отказъ довольно страненъ: если духовенство не боялось вѣнчать его съ Устиньей, какъ царя, поминать его на эктеніяхъ, какъ царя, то что же духовенству стоило къ этимъ винамъ присоединить и новую? Вѣдь отговорка неимѣніемъ указа отъ синода была смѣшна, если духовенство, хотя наружно, почитало его за царя! И умный Пугачевъ соглашается съ этимъ смѣшнымъ доводомъ, хотя его "царскому достоинству" наносился этимъ нѣкоторый ущербъ..
Или ему самому казалось ужъ это черезчуръ смѣшнымъ по отношенію къ Устиньѣ Петровнѣ Кузнецовой -- Пугачевой?
Впрочемъ, такимъ упорствомъ было заражено не все духовенство, и мы имѣемъ свѣдѣніе, что въ нѣкоторыхъ мѣстахъ духовный чинъ былъ сговорчивѣе и покорнѣе велѣніямъ самозванца.
Гораздо позже, по переходѣ Пугачева на эту сторону Волги, 27-го іюля 1774 года, когда онъ. съ торжествомъ вошелъ въ Саранскъ, Пензёнской губерніи, встрѣченный не только простонародьемъ, ждавшимъ его съ нетерпѣніемъ, но и купечествомъ, и духовенствомъ со крестами и хоругвями, на богослуженіи архимандритъ Александръ помянулъ вмѣстѣ съ Петромъ Ѳедоровичемъ и императрицу Устинью Петровну, уже бывшую въ это время въ рукахъ правнѣельства, но саранскому простолюдью и духовенству недолго пришлось торжествовать.
На третій день, 30-го іюля, торжествующій Пугачевъ направилъ свое тріумфальное шествіе въ самой Пензѣ, поставивъ надъ Саранскомъ "своихъ" начальниковъ, а 31-го вошелъ въ Саранскъ слѣдовавшій за Пугачевымъ по пятамъ Меллинъ и началъ перевертывать порядки по-старому: арестовалъ пугачевское "начальство" и "зачинщиковъ" духовныхъ и свѣтскихъ, а усердный архимандритъ Александръ былъ преданъ суду въ Казани, изверженъ сана (причемъ въ церкви были солдаты съ примкнутыми штыками, а на Александрѣ оковы), разстриженъ и сосланъ. Этотъ случай даетъ намъ основаніе предполагать, что въ отказѣ яицкаго духовенства поминать Устинью были особенныя, мѣстныя причины, и ихъ уважилъ Пугачевъ, не хотѣвшій ссориться съ нужными ему людьми.
На самомъ дѣлѣ Устинья была царицей только по своей красотѣ; подругой же Пугачеву, умному и кипѣвшему жизнью, быть не могла. Таковою могла быть Харлова, но ее столкнули съ дороги прежде времени. Неразвитая Устинья могла быть только наложницей, и Пугачевъ первый это увидѣлъ и устроилъ дѣла сообразно этому. Онъ не приблизилъ свою новую жену къ себѣ, какъ это было съ Харловой, а, живя подъ Оренбургомъ въ Бердской слободѣ, за 300 верстъ отъ Яицкаго городка, оставилъ Устинью въ этомъ послѣднемъ забавляться со своими фрейлинами-казачками, и ѣздилъ лишь къ ней каждую недѣлю, проклажаться и нѣжиться съ 17-ти-лѣтней писаной красавицей.
Начальниками осады Яицкаго городка были пугачевскіе предводители Каргинъ, Толкачевъ и Горшковъ, которые вели ее въ отсутствіе. Пугачева, но, кромѣ того, каждый пріѣздъ "самого" ознаменовывался сильнѣйшими атаками на храбро державшихся и изнемогавшихъ уже отъ голода приверженцевъ Екатерины II. Осажденные уже ѣли глину и падаль, но не думали сдаваться; уже Пугачевъ разсвирѣпѣлъ отъ упорства своихъ противниковъ и поклялся перевѣшать не только Симонова и его помощника Крылова, отца нашего баснописца, но и семейство послѣдняго, находившееся въ Оренбургѣ, а въ томъ числѣ и малолѣтняго сына его, Ивана Андреевича Крылова.
Осажденные уже выдержали полугодовую осаду, отрѣзанные со всѣхъ сторонъ отъ остального міра, имѣя врагами своими весь городъ. Замедли избавленіе еще немного, и угроза Пугачева была бы приведена въ исполненіе со всею жестокостью разъяреннаго упорствомъ побѣдителя.
Но освободители пришли 17-го апрѣля 1774 года. Въ этотъ день приблизился и вступилъ въ городъ отрядъ Мансурова, мятежники разбѣжались, начальники осады были выданы, голодные накормлены. Это случилось на страстной недѣлѣ, но день этотъ для осажденныхъ былъ радостнѣе самого Свѣтлаго Воскресенія -- они избавились отъ вѣрной и мучительной смерти.
V.
Арестъ "императрицы Устиньи" и Прасковьи Иванаевой.-- Иванаеву снова дерутъ и водворяютъ на старое мѣсто жительства.-- Взятіе Пугачевымъ Казани и освобожденіе Софіи съ дѣтьми.-- Вмѣсто Софьи Устинья въ Казани.-- Софья снова отнята у Пугачева.-- Поимка его самого.
Въ этотъ же день пришелъ конецъ и прохладному житью "матушки-царицы" Устиньи Петровны: "фрейлины" ея тотчасъ же разбѣжались, а ее самое и вѣрную Прасковью Иванаеву, вступившій снова въ должность Симоновъ арестовалъ, заковалъ по рукамъ и по ногамъ и посадилъ въ войсковую тюрьму.
При взятіи Устиньи, задорная и преданная Иванаева подняла скандалъ, защищая "матушку-государыню" и грозя гнѣвомъ Петра Ѳедоровича, но съ нею въ этомъ случаѣ поступили "невѣжливо", и бѣдная баба все-таки снова попала въ руки ея враговъ, побѣду надъ которыми она уже торжествовала!..
Дома и имущество Устиньи были опечатаны и охранялись карауломъ; домъ Иванаевой оказался сданнымъ внаймы вдовѣ войскового старшины, Аннѣ Антоновой, и его не тронули.
26-го апрѣля 1774 года Устинью съ Иванаевой, въ числѣ другихъ 220 колодниковъ, Симоновъ отправилъ уже въ освобожденный Оренбургъ, въ учрежденную "секретную комиссію" для допросовъ.
Эти женщины, бывъ приближены къ Пугачеву, могли сообщить слѣдователямъ много важныхъ свѣдѣній о самозванцѣ, который въ. это время ловко увертывался отъ посланныхъ за нимъ отрядовъ и особенно отъ энергичнаго въ преслѣдованіи Михельсона.
Въ Оренбургѣ женщинъ допрашивалъ предсѣдатель секретной комиссіи, коллежскій совѣтникъ Иванъ Лаврентьевичъ Тимашевъ, и дѣло о Прасковьѣ Гавриловой Иванаевой нашелъ не особенно важнымъ, ибо рѣшилъ его собственною властью. Преступленія Прасковьи, которая на этотъ разъ, можетъ быть, и присмирѣла, было рѣшено наказать трехмѣсячнымъ тюремнымъ заключеніемъ, а послѣ того бить плетьми и затѣмъ сослать на житье въ Гурьевъ городокъ.
Но этотъ послѣдній пунктъ былъ впослѣдствіи отмѣненъ, и Иванаеву, наказавъ плетьми, водворили на мѣсто ея жительства, въ Яицкій городокъ, въ собственномъ домѣ, о чемъ и былъ увѣдомленъ яицкій комендантъ Симоновъ, вмѣстѣ съ препровожденіемъ къ нему его "старой знакомки".
Не весела возвратилась яростная поклонница Пугачева въ Яицкъ, въ среду жителей, помнившихъ и позоръ, и кратковременное торжество ея.
Иванаева, затаивъ злобу, поселилась въ своемъ домѣ вмѣстѣ съ нанимавшимъ его семействомъ войскового старшины Антонова.
Устинья Кузнецова въ Оренбургѣ была трактована, какъ важное для слѣдствія лицо, сидѣла закованная въ тюрьмѣ, и всѣ допросныя рѣчи ея хранились въ тайнѣ.
А въ это время Пугачевъ, тѣснимый Михельсономъ, опрокинулся на Казань и 12-го іюля 1774 года взялъ ее, предавъ огню и разграбленію своихъ шаекъ. Къ вечеру, оставивъ Казань въ грудахъ дымящихся развалинъ, Пугачевъ отступилъ, а на утро спасавшіеся въ крѣпости люди, ожидавшіе съ ужасомъ полчищъ Пугачева, съ радостію увидѣли гусаръ Михельсона, спѣшно мчавшихся къ городу. Казань была въ ужасномъ состояніи: двѣ трети города выгорѣло, двадцать пять церквей и три монастыря тоже дымились въ развалинахъ!
Тюрьма, гдѣ Пугачевъ годъ только тому назадъ самъ сидѣлъ въ оковахъ, была имъ сожжена, а колодники всѣ выпущены на свободу.
Тамъ же, въ Казани, содержалась и первая жена Пугачева, Софья Дмитріева, съ троими дѣтьми. Узнавъ объ этомъ, Пугачевъ велѣлъ ихъ представить къ себѣ, и ея испуганный видъ произвелъ на него сильное впечатлѣніе. Онъ былъ растроганъ и, не помня стараго зла, велѣлъ освободить ихъ. изъ рукъ правительства и взять въ свой лагерь, чтобы они слѣдовали вмѣстѣ съ нимъ.
-- Былъ у меня казакъ Пугачевъ, сказалъ самозванецъ окружающимъ, хорошій мнѣ былъ слуга и оказалъ мнѣ великую услугу! Для него и бабу его жалѣю!..
Такимъ образомъ, Софья Дмитріева снова попала въ руки Пугачева, но онъ не мстилъ ей за выдачу его въ трудную минуту.
Правительство пріобрѣло Устинью Пугачеву и потеряло Софью, но она уже не была такъ нужна правительству теперь -- все необходимое было у нея выспрошено.
Въ обозѣ Пугачева Софья Дмитріева съ детьми переправилась и за Волгу, на нашу сторону, сопровождала его во всѣхъ дальнѣйшихъ походахъ, послѣдовала за нимъ и тогда, когда, тѣснимый со всѣхъ сторонъ, Пугачевъ снова поворотилъ къ Волгѣ.
Между тѣмъ въ очищенной отъ мятежныхъ шаекъ Казани приводилось все въ старый порядокъ.
На смѣну освобожденной Софьи Дмитріевой привезли въ Казань Устинью Кузнецову и снова подвергли допросу въ казанской секретной комиссіи, гдѣ дѣйствовали генералъ-маіоръ Павелъ Сергѣевичъ Потемкинъ и капитанъ гвардіи Галаховъ.
Тутъ обнаружилось, что въ опечатанномъ домѣ Устиньи, въ Яицкомъ городкѣ, находятся сундуки съ имуществомъ ея мужа, Пугачева, и за ними тотчасъ же послали нарочнаго, чтобы Симоновъ выдалъ ихъ и препроводилъ подъ надежнымъ конвоемъ въ Казань.
Что найдено въ этихъ сундукахъ -- неизвѣстно. Вѣроятно, кромѣ драгоцѣнностей, награбленныхъ за Ураломъ, ничего важнаго.
Вся эпоха Пугачевскаго бунта представляетъ какую-то странную игру въ прятки: сегодня входитъ въ городъ Пугачевъ и расправляется по-своему, завтра онъ уходить,-- по пятамъ его вступаютъ правительственныя войска и начинаютъ все передѣлывать. Быстрыя перемѣны, отъ которыхъ хоть у кого закружится голова -- и въ концѣ концовъ -- кровь, стоны, пожары, грабежъ!..
Пугачевъ доигрывалъ свою страшную комедію съ переодѣваніемъ; онъ уже, какъ дикій звѣрь, загнанный охотниками, свирѣпо бросался изъ стороны въ сторону и затѣмъ вдругъ повернулъ къ Волгѣ обратно, питая все-таки какіе-то грандіозные планы. Его преслѣдовали по пятамъ; въ самомъ войскѣ его открылись измѣны, начали уходить отъ него массами; среди самыхъ близкихъ сообщниковъ начались тайные переговоры о выдачѣ самого Пугачева!..
Въ этомъ переполохѣ, когда преслѣдовавшіе Пугачева отряды отхватывали отъ него кусокъ за кускомъ отъ обоза и войскъ, въ августѣ 1774 года была снова взята правительственными войсками и Софья Дмитріева съ обѣими дочерьми; малолѣтній сынъ Пугачева, Трофимъ, остался при немъ. Софью Пугачеву опять, во второй разъ, отправили въ Казань, гдѣ сошлись теперь обѣ жены Пугачева, и съ этого времени, кажется, судьба ихъ связана вмѣстѣ, онѣ терпятъ одну и ту же участь.
Наконецъ, Пугачева снова угнали за Волгу. Къ преслѣдовавшимъ мятежника Михельсону, Медлину и Муфелю присоединился Суворовъ; они переправились за Пугачевымъ черезъ Волгу и тамъ осѣтили его со всѣхъ сторонъ, отрѣзавъ всякую возможность вырваться.
Исторія поимки Пугачева, какъ она разсказана, по преданіямъ, у А. С. Пушкина, рознится отъ исторіи, извлеченной изъ дѣлъ Государственнаго Архива Н. Дубровинымъ и крайне интересна, но задача этой статьи не позволяетъ намъ отклониться въ сторону.
VI.
Пугачевъ въ клѣткѣ.-- Софья пущена въ Москвѣ по базарамъ разсказывать о мужѣ.-- Казнь Пугачева и рѣшеніе суда о "женкахъ".-- Устинья у императрицы Екатерины II.-- Пропажа обѣихъ женокъ съ горизонта и изъ памяти.-- Чрезъ 21 годъ онѣ оказываются въ Кексгольмской крѣпости.
Теперь начинается развязка всѣхъ прошедшихъ предъ читателемъ трагическихъ и комическихъ сценъ.
Пугачева, послѣ допроса въ Яицкомъ городкѣ, Суворовъ повезъ въ деревянной клѣткѣ, какъ рѣдкаго звѣря, въ Симбирскъ къ Панину; съ нимъ былъ и сынъ его отъ Софьи, Трофимъ, "рѣзвый и смѣлый мальчикъ", какъ называетъ его Пушкинъ въ своей "Исторіи Пугачевскаго бунта". Изъ Симбирска ихъ отправили въ Москву.
Еще раньше туда же посланы были и "женки" Пугачева, Софья съ дочерьми и Устинья для новыхъ допросовъ въ тайной экспедиціи, къ завѣдывавшему московскимъ ея отдѣломъ оберъсекретарю сената, Степану Ивановичу Шешковскому.
Послѣ допросовъ Устинью Пугачеву посадили подъ крѣпкій караулъ, приберегая для посылки въ Петербургъ, гдѣ императрица Екатерина II выразила желаніе видѣть пресловутую "императрицу Устинью", а Софью Дмитріеву, въ видахъ успокоенія народной молвы,-- ибо о Пугачевѣ въ народѣ говорили "разно" и подчасъ для правительства непріятно,-- пустили гулять по базарамъ, чтобы она всѣмъ разсказывала о своемъ мужѣ, Емельянѣ Пугачевѣ, показывала его дѣтей, словомъ разсѣивала своимъ живымъ лицомъ и свидѣтельствомъ мнѣніе, что Пугачевымъ назвали истиннаго государя Петра III.
Народъ, незадолго передъ тѣмъ съ нетерпѣніемъ ожидавшій Пугачева, какъ царя Петра Ѳедоровича, слушалъ разсказы Софьи, ходилъ смотрѣть "самого Пугача" на монетный дворъ -- и, должно быть, убѣждался.
10-го января 1776 года въ жестокій морозъ была совершена казнь Пугачева, въ Москвѣ на Болотѣ, а о женахъ его въ пунктѣ 10 сентенціи о казни было сказано:
"А понеже ни въ какихъ преступленійхъ не участвовали обѣ жены самозванцевы, первая Софья, дочь донского казака Дмитрія Никифорова (Недюжина), вторая Устинья, дочь яицкаго казака Петра Кузнецова, и малолѣтные отъ первой жены сынъ и двѣ дочери, то безъ наказанія отдалить ихъ, куда благоволитъ Правительствующій Сенатъ".
Передъ "отдаленіемъ" Устинью Кузнецову привезли въ Петербургъ, чтобы показать ее императрицѣ Екатеринѣ II, и когда монархиня внимательно осмотрѣла яицкую писанную красавицу, то замѣтила окружающимъ:
-- Она вовсе не такъ красива, какъ прославили...
Устиньѣ въ это время было не болѣе 17--18 лѣтъ. Можетъ быть, волокита и маета по тюрьмамъ, секретнымъ комиссіямъ и допросамъ, при которыхъ не разъ, вѣроятно, она попробовала и плетей, сняли съ лица ея красоту и состарили ее!..
Съ этого времени объ Устиньѣ и Софьѣ исчезли-было всякія свѣдѣнія, а на Уралѣ такъ и до сихъ поръ ничего не знаютъ о дальнѣйшей участи несчастныхъ женщинъ. Есть только преданіе, что ни Софья, ни Устинья назадъ не воротились -- и это справедливо.
Свѣдѣнія о дальнѣйшей судьбѣ пугачевскихъ "женокъ" нынѣ появляются въ печати въ первый разъ, заимствованныя изъ подлиннаго документа, находящагося въ государственномъ архивѣ и въ копіи обязательно сообщеннаго редакціи "Историческаго Вѣстника".
Судьба ихъ послѣ сентенціи и казни Пугачева, вѣроятно, была никому или очень немногимъ извѣстна и изъ современниковъ-то, а черезъ короткое время память о нихъ по сю сторону Волги и совсѣмъ сгибла: убрали, "отдалили" -- и концы въ воду!
И только черезъ двадцать одинъ годъ послѣ казни Пугачева короткое свѣдѣніе о нихъ появляется на свѣтъ Божій.
Императоръ Павелъ Петровичъ, вскорѣ по восшествіи своемъ на престолъ (14-го декабря 1796 г.), приказалъ отправить служившаго при тайной экспедиціи коллежскаго совѣтника Макарова въ Кексгольмскую и Нейшлотскую крѣпости, поручивъ ему осмотрѣть содержащихся тамъ арестантовъ и узнать о времени ихъ заточенія, о содержаніи ихъ подъ стражею или о ссылкѣ ихъ туда на житье.
Въ свѣдѣніяхъ, представленныхъ Макаровымъ, между прочимъ, записано:
"Въ Кексгольмской крѣпости: Софья и Устинья, женки бывшаго самозванца Емельяна Пугачева, двѣ дочери, дѣвки Аграфена и Христина отъ первой и сынъ Трофимъ.
"Съ 1775 года содержатся въ замкѣ, въ особливомъ покоѣ, а парень на гауптвахтѣ, въ особливой (же) комнатѣ.
"Содержаніе имѣютъ отъ казны по 15 копѣекъ въ день, живутъ порядочно.
"Женка Софья 55 лѣтъ, Устинья -- около 36 лѣтъ {Устинья, вѣроятно, была моложава, что сдѣлали по виду такое заключеніе. Ей, должно быть, было въ то время лѣтъ 40.}, дѣвка одна 24-хъ, другая лѣтъ 22-хъ; малый же лѣтъ отъ 28 до 30.
"Софья -- дочь донского казака и оставалась во время разбоя мужа ея въ домѣ своемъ (вначалѣ, а впослѣдствіи она была взята подъ стражу), а на Устиньѣ женился онъ, бывъ на Яикѣ, а жилъ съ нею только десять дней. {Если Устинья считаетъ "житьемъ" съ ней еженедѣльные его къ ней пріѣзды, то она совершенно права.}
"Присланы всѣ вмѣстѣ, изъ Правительствующаго Сената.
"Имѣютъ свободу ходить по крѣпости для работы, но изъ оной не выпускаются; читать и писать не умѣютъ".
Такъ вотъ какова судьба усладительницъ дней Пугачева; послѣ разныхъ треволненій и бѣдъ, послѣ разнообразнѣйшихъ и чудныхъ приключеній, а Устинья послѣ титула "императрицы" -- онѣ были отданы на жертву гарнизонныхъ серцеѣдовъ-солдатъ и офицерства, и долгую жизнь свою проводили въ стѣнахъ крѣпости, питаясь поденщиной. Что было съ ними далѣе -- неизвѣстно; вѣроятно, онѣ такъ и померли въ Кексгольмской крѣпости, сжившись съ нею.
VII.
Запрещеніе разговоровъ о Пугачевѣ.-- Опять Иванаева и опять плети.-- Ссора изъ-за дровъ.-- Комедіанты на Уралѣ представляютъ Устинью.-- Сочувствіе къ ней.-- Заключеніе.
Не скоро улеглось умственное волненіе въ народѣ, поднятое Пугачевскимъ бунтомъ; волной ходили въ народѣ по сю сторону Волги разговоры о Пугачевѣ, и Екатерина распорядилась запретить всякіе разговоры о немъ, т. е. пойманныхъ въ этомъ наказывали, и это запрещеніе имѣло силу до самаго воцаренія императора Александра I.
Не скоро поблѣднѣла память о Пугачевѣ въ народѣ, а въ средѣ Яицкихъ, переименованыхъ въ Уральскіе, казаковъ она жива и до сихъ поръ.
Кстати сообщимъ, чѣмъ окончилось въ Яицкѣ дѣло объ Устиньѣ. Домъ ея, запечатанный Симоновымъ съ самаго дня ареста Устиньи, стоялъ пустой до окончанія дѣла о Пугачевѣ и, долго спустя, былъ, по просьбѣ родственниковъ Кузнецовой, распечатанъ и отданъ имъ во владѣніе войсковымъ начальствомъ.
Прасковья Гаврилова Иванаева не унялась и послѣ казни Пугачева; попрежнему стала она невоздержна на языкъ, чуть дѣло касалось предмета ея преданности и любви, попрежнему жадно ухватывалась за всякій слухъ о появленіи бунтовщиковъ, чтобы грозить ими насолившему ей начальству.
Въ Астрахани появился разбойникъ "Метла" или "Заметаевъ", и вотъ Иванаева ожила и насторожила уши. Надобенъ былъ самый пустячный предлогъ, чтобы вывести неугомонную бабу изъ труднаго для нея молчанія; предлогъ не замедлилъ явиться: Иванаева поругалась со своей квартиранткой, вдовой Антоновой, изъ-за дровъ, а потомъ онѣ вцѣпились другъ другу и въ косы. Антонова, вѣроятно, попрекнула Прасковью Пугачевымъ и плетями, которыми ее неоднократно подчивали -- и Иванаева разсвирѣпѣла...
-- Врешь, дура нечесаная! Пугачева казнили, а батюшка Петръ Ѳедоровичъ живъ еще и придетъ еще съ войскомъ!.. А не онъ, такъ наслѣдникъ его отплатитъ вамъ!.. А въ Астрахани, вонъ, "Метла" появилась, смететъ всѣхъ васъ и съ начальствомъ-то вашимъ! Вотъ тогда я посмотрю!..
Антонова донесла на Прасковью Иванаеву по начальству; исправляющій должность коменданта Яицкаго городка, войсковой старшина Акутинъ, донесъ Рейнсдорпу объ этомъ 5-го марта 1775 года, и оренбургскій губернаторъ приказалъ Иванаеву снова выдрать плетьми, подтвердивъ ей, "что впредь за подобныя слова и разглашенія, по жестокомъ наказаніи, будетъ выслана въ отдаленное мѣсто отъ Уральскаго городка".
Бѣдной неугомонной бабѣ снова пришлось отвѣчать своей спиной за слѣпую преданность Пугачеву, и съ этого раза, она, вѣроятно, присмирѣла, разсудивъ, что, въ концѣ концовъ, "плетью обуха не перешибешь", а своя шкура дороже!..
Относительно памяти объ Устиньѣ Кузнецовой на Уралѣ, существующей и до сихъ поръ, г. Р. Игнатьевъ, въ статьѣ своей объ Устиньѣ, помѣщеннойвъ "Оренбургскихъ Губернскихъ Вѣдомостяхъ" за 1884 годъ сообщаетъ любопытное свѣдѣніе, что Устинью Кузнецову не только свѣжо помнятъ и до сихъ поръ и сочувствуютъ этой безвременно погибшей красавицѣ, но и "образъ ея лицедѣйствуется въ живыхъ картинахъ" разъѣзжающими по городамъ и селамъ труппами комедіантовъ. Дѣйствіе изображаетъ свадьбу Пугачева на Устиньѣ, невѣсту изображаетъ молоденькая артистка, "не жалѣя гримировки" -- и представленіе всегда привлекаетъ огромную толпу зрителей, съ любопытствомъ и сочувствіемъ смотрящую на изображеніе своей "народной героини"...
Въ настоящей статьѣ приведены всѣ извѣстныя свѣдѣнія о женщинахъ, непосредственно участвовавшихъ въ Пугачевскомъ возстаніи; передъ читателемъ въ возможной полнотѣ представлено четыре женскихъ типа этой смутной эпохи. Какое разнообразіе психологическихъ положеній и какіе любопытные выводы въ этомъ отношеніи можно сдѣлать даже и изъ приведенныхъ отрывочныхъ чертъ!..
Примѣчаніе. Эта статья была помѣщена въ "Историческомъ Вѣстникѣ" за 1884 г. Въ вышедшемъ послѣ ея напечатанія изслѣдованіи Н. Дубровина: "Пугачевъ и его сообщники" нѣкоторые факты, по документамъ Государственнаго Архива, не открытаго даже Пушкину, первому историку Пугачевскаго бунта, были изложены иначе. Въ настоящемъ изданіи этой статьи факты исправлены по Дубровину. Объ этой статьѣ есть рецензія въ книгѣ Дубровина, т. 3, стр. 380, и отвѣтъ мой на нее вмѣстѣ съ рецензіей самого изслѣдованія въ "Историческ. Вѣстн.", 1885 г., No 2.