Исторія цивилизаціи во Франціи отъ паденія западной Римской имперіи. Сочиненіе Гизо, переведено подъ редакціею М. Стасюлевича. Томъ I, Спб. 1801.
Студенты С.-Петербургскаго университета, подъ руководствомъ профессора Стасюлевича, предприняли переводъ Исторіи цивилизаціи во Франціи, Гизо. Она составляетъ продолженіе переведенной уже на русскій языкъ Исторіи цивилизаціи въ Европ ѣ. Несмотря на тридцать лѣтъ, истекшихъ со времени появленія этихъ сочиненіи, они сохранили, если не первоначальную, то все еще очень высокую цѣну, и вполнѣ заслуживаютъ перевода.
Вышедшая въ свѣтъ первая часть Исторіи цивилизаціи во Франціи заключаетъ въ себѣ полную картину состоянія Галліи въ V столѣтіи, и затѣмъ очеркъ общественной цивилизаціи ея до половины VIII вѣка, то-есть до временъ Карла Великаго. Гизо, какъ извѣстно, различаетъ цивилизацію общественную, соціальную, отъ цивилизаціи умственной, интеллектуальной -- развитіе общества отъ развитія человѣка. Въ Исторіи цивилизаціи въ Европ ѣ онъ занимался преимущественно цивилизаціей соціальною, въ Исторіи цивилизаціи во Франціи онъ обращаетъ одинаковое вниманіе на обѣ отрасли цивилизаціи. Такъ напримѣръ, изображай состояніе Галліи въ V столѣтіи, онъ говоритъ сначала о гражданскомъ обществѣ, о римской администраціи, о сословіяхъ, объ упадкѣ высшихъ классовъ, объ инерціи народа; потомъ объ обществѣ религіозномъ, о значеніи христіанской церкви, объ отношеніяхъ ея къ свѣтской власти, о внутренней ея организаціи. Отъ сравнительной картины этихъ двухъ обществъ Гизо переходитъ къ лицамъ, ихъ составлявшимъ, къ духовнымъ интересамъ того времени, къ умственному движенію въ области религіи и науки. Этотъ методъ прилагается Гизо и ко всѣмъ послѣдующимъ частямъ его изслѣдованія.
Двойственный характеръ цивилизаціи, по мнѣнію Гизо, всего яснѣе, всего полнѣе выразился въ исторіи Франціи. Въ Англіи, соціальная сторона цивилизаціи преобладала надъ интеллектуальною, въ Германіи -- на оборотъ. Въ Италіи обѣ отрасли цивилизація развивались отдѣльно одна отъ другой, оставались безъ вліянія другъ на друга: идея не переходили въ "акты, "акты совершались независимо отъ идей. Въ одной только Франціи, по мнѣнію Гизо, человѣкъ и общество шли впередъ параллельно, рядомъ, или по крайней мѣрѣ въ близкомъ разстояніи другъ отъ друга; въ одной только Франціи никогда не прерывалась непосредственная связь между идеями и жизнію. Умственная дѣятельность Франція не уступаетъ ея практической опытности. Исторія цивилизаціи во Франціи есть исторія цивилизаціи, по преимуществу, могущая въ извѣстной степени замѣнить собою исторію цивилизаціи общеевропейской.
Мнѣніе Гизо о Французской цивилизаціи кажется намъ болѣе патріотическимъ нежели справедливымъ. Если искать главныя господствующія черты европейской цивилизація, то ихъ также легко можно найдти въ исторіи Англіи, Германіи или Италіи какъ и въ исторіи Франціи; если идти дальше этого общаго сходства, то исторія цивилизаціи въ одной странѣ, хотя бы и въ космополитической Франція, не можетъ дать вѣрнаго понятія о цивилизаціи другихъ народовъ. Исторія Франціи вовсе не прототипъ исторіи Европы. Если нѣкоторыя стороны европейской цивилизаціи полнѣе осуществились во Франція, то другія, не менѣе важныя, гораздо рельефнѣе выразились въ Англіи, въ Германіи, въ Италіи. Что касается до равновѣсія между двумя отраслями цивилизаціи, то оно составляетъ идеалъ, отъ котораго одинаково далеки всѣ европейскія національности. Вездѣ мы находимъ противорѣчіе между идеями и фактами; вездѣ умственное движеніе опережаетъ событія, или событія, идя въ разрѣзъ съ движеніемъ умовъ, производятъ однѣ только безплодныя формы безъ всякаго внутренняго содержанія. Съ другой стороны, вліяніе интеллектуальной цивилизаціи на соціяльную и обратно -- фактъ всемірный, конечно свойственный не одной только Фракціи. Въ иниціативѣ идей, измѣняющихъ, мало-по малу, положеніе общества, Англія не только можетъ соперничествовать съ Франціей, но, по всей вѣроятности, побѣдитъ ее. Приложеніе идей къ жизни, въ Англіи и Сѣверной Америкѣ простирается гораздо дальше нежели во Франціи. Но можетъ-быть Франція была Фокусомъ, въ которомъ идеи соединялись съ дѣйствительностію, и черезъ который должна была проходить отвлеченная мысль, чтобы достигнуть практическаго осуществленія? Такъ утверждаетъ Гизо въ Исторіи Европейской цивилизаціи: но, по нашему мнѣнію, онъ ошибочно возводитъ отдѣльный фактъ на степень общаго закона. Роль, о которой говоритъ Гизо, принадлежала Франціи въ концѣ XVIII вѣка: но принадлежала ли она ей прежде, принадлежитъ ли ей въ настоящее время? Развѣ реформаціи нужно было пройдти черезъ Францію, чтобы распространиться по всей Европѣ? Развѣ эпоха возрожденія заимствовала отъ Франціи свою жизненную силу? Не говоримъ о настоящемъ значеніи Франціи: оно слишкомъ очевидно. Заблужденіе Гизо проистекало впрочемъ не изъ одного только національнаго самолюбія. Оно объясняется временемъ, въ которое написана Исторія цивилизаціи. Это было время высочайшаго напряженія умственныхъ силъ Франціи, время процвѣтанія ея либеральнныхъ учрежденій. Министерство Мартиньяка успокоило опасенія либеральной партіи, возстановило, въ извѣстной степени, согласіе между королемъ и страною. Европа многаго ожидала отъ Франціи, и Франція могла считать себя передовою націей Европы.
Объемъ библіографической статьи не позволяетъ намъ прослѣдить все содержаніе Исторіи цивилизаціи во Франціи. Мы остановимся только на одной изъ замѣчательнѣйшихъ частей его, на очеркѣ интеллектуальной цивилизаціи Галліи въ IV и V столѣтіяхъ. Главнымъ выраженіемъ этой цивилизаціи служила литература, какъ свѣтская, остатокъ язычества, такъ и духовная, порожденіе христіянства. Первая имѣла на своей сторонѣ давность, блестящія воспоминанія, поддержку гражданской власти; вторая лишена была всякаго внѣшняго пособія. Народное образованіе еще не перешло въ руки духовенства; школы сохраняли еще свое прежнее устройство. Тѣмъ не менѣе, въ свѣтской литературѣ замѣтна какая-то старческая слабость, въ духовной -- энергическая дѣятельность молодой, только что пробуждающейся жизни. Свѣтская литература была роскошью, забавой высшихъ сословій; духовная литература соотвѣтствовала мыслямъ и чувствамъ цѣлаго народа. Въ области свѣтской литературы, исторія обратилась въ лѣтопись, краснорѣчіе въ реторику, поэзія въ стихотворство по поводу разныхъ торжественныхъ случаевъ. Философскіе, психологическіе вопросы сдѣлались исключительнымъ достояніемъ духовной литературы. Церковь уже и въ это время склонялась къ безусловному господству авторитета, но не возставала еще рѣшительно противъ свободы преній. Преслѣдованіе еретиковъ уже началось, но лучшіе учители церкви продолжали утверждать, что церковь должна дѣйствовать только духовнымъ оружіемъ. Вотъ почему богословскіе споры возбуждали общее участіе, отзывались во всѣхъ частяхъ христіанскаго міра, и были прерываемы, но не прекращаемы рѣшеніями соборовъ. Среди этихъ споровъ, на первомъ планѣ, стоитъ великая борьба пелагіанизма съ ученіемъ Блаженнаго Августина. Исторія пелагіанизма изложена у Гизо довольно подробно, потому что Пелагій, положившій начало этому ученію, былъ родомъ изъ Бретани. Съ свойственною ему систематичностью и ясностью, Гизо указываетъ сначала тѣ главные вопросы, о которыхъ шелъ споръ между Пелагіемъ, Августиномъ и послѣдователями ихъ: существованіе свободной воли, кругъ ея дѣйствій, сила ея и зависимость отъ разныхъ постороннихъ вліяній, возможность измѣненій въ духовной природѣ человѣка безъ участія свободной воли. Далѣе, Гизо объясняетъ ту особенную точку зрѣнія, съ которой должна была смотрѣть на эти вопросы христіанская церковь, и наконецъ разказываетъ начало, развитіе и паденіе пелагіанизма. Пелагій и ученикъ его Целестій явились защитниками свободной воли, во всемъ ея пространствѣ, во всей ея силѣ. Они утверждали, что человѣкъ имѣетъ безусловную способность рѣшаться и исполнять свои рѣшенія, безъ всякой посторонней помощи, безъ всякой внѣшней опоры. Августинъ, напротивъ того, доказывалъ недостаточность свободной воли, необходимость божественной благодати, таинственное дѣйствіе благодати на душу, безъ вѣдома и воли человѣка. Ученіе Августина, говоритъ Гизо, логически вело къ отрицанію свободной воли: но онъ сумѣлъ остановиться передъ послѣдними результатами своей теоріи, подобно тому, какъ это сдѣлалъ Жанъ-Жакъ Руссо въ своемъ Contrat Social {Въ Contrat Social Руссо постоянно проводитъ мысль о верховной власти массъ, численнаго большинства, но первоначальное устройство общества, начертаніе конституціи, основныхъ законовъ, онъ, вопреки своему принципу, предоставляетъ одному лицу. }. Большинство послѣдователей Августина продолжали держаться его мнѣнія, которое и теперь господствуетъ въ римско-католической церкви: но другіе, болѣе непреклонные въ своемъ мышленіи, основали ученіе прелестинатовъ, совершенно отвергавшее свободную волю. Реакціею противъ этого ученія послужилъ полу-пелагіанизмъ, допускавшій вліяніе божественной благодати, но признававшій ее какъ бы послѣдствіемъ, наградою разумно-свободныхъ дѣйствій человѣка. Пелагіанизмъ былъ осужденъ и церковною, и гражданскою властію; полу-пелагіанизмъ одно время торжествовалъ въ Галліи, но въ началѣ VI столѣтія потерялъ всякое значеніе. Впрочемъ вопросъ о свободной волѣ никогда не переставалъ быть предметомъ разногласія въ западной церкви. Кальвинъ воскресилъ мрачное ученіе прелестинатовъ; арминіанизмъ близко подходилъ къ полу-пелагіанизму.
Второй богословскій сперъ, происходившій въ Галліи V столѣтія, касался вещественности или невещественности души, и былъ веденъ между Фавстомъ, епископомъ Ріескимъ, и священникомъ Мамертомъ Клавдіаномъ. Отрывки изъ сочиненій этихъ двухъ богослововъ, приведенные Гизо, чрезвычайно интересны. Сочиненіе Мамерта: natura animae, по замѣчанію Гизо, представляетъ смѣсь суевѣрія и невѣжества съ высокими мыслями и искусною діалектикою. Рядомъ съ разсужденіемъ о сравнительномъ достоинствѣ огня и воздуха встрѣчается, напримѣръ, такое мѣсто: "ты говоришь, что иное дѣло душа, иное дѣло мысль души: скорѣе ты долженъ былъ сказать, что тѣ предметы, о которыхъ думаетъ душа, не составляютъ души; но мыслъ есть не что-иное, какъ сама душа". Споръ о свойствѣ души ограничился, впрочемъ, тѣснымъ кружкомъ ученыхъ богослововъ и не имѣлъ большаго практическаго значенія. Нашествіе варваровъ положило конецъ умственному движенію, господствовавшему среди христіанской церкви. Но, и предоставленное самому себѣ, движеніе это, по мнѣнію Гизо, не могло быть продолжительно. Свобода, необходимое условіе умственной жизни, все болѣе и болѣе уступала мѣсто авторитету. Главною цѣлію церковнаго правительства было не столько убѣжденіе ума, сколько подчиненіе воли, и для достиженія этой цѣли оно все менѣе и менѣе прибѣгало къ чисто-духовнымъ средствамъ. Почва для отвлеченныхъ преній становилась все тѣснѣе и тѣснѣе. Паденіе западной Римской имперіи только ускорило неизбѣжную перемѣну.
Мы представили вкратцѣ взглядъ Гнэо на интеллектуальную цивилизацію Галліи или лучше сказать всей вообще западной Римской имперіи въ послѣднее столѣтіе ея существованія. Угрожаемое сверху, умственное движеніе не имѣло достаточной поддержки снизу: преслѣдуемое или, по крайней мѣрѣ; стѣсняемое церковнымъ правительствомъ, оно лишено было глубокихъ корней и среди церковнаго общества. Церковное правительство почерпало свою власть изъ инерціи мірянъ. Распущенность гражданской жизни отражалась и на духовной дѣятельности общества. Лучшимъ доказательствомъ этого служитъ исторія пелагіанизма. Вопросъ о свободѣ воли имѣетъ огромное практическое значеніе; онъ находится въ тѣсной связи какъ съ самыми обыкновенными, такъ и съ самыми важными явленіями жизни, съ земнымъ существованіемъ человѣка и съ будущимъ предназначеніемъ его. И pro, и contra этого вопроса можетъ быть защищаемо съ увлеченіемъ, съ энтузіазмомъ. Кругомъ него можетъ возгорѣться не только философское преніе, но и страстная борьба; онъ можетъ подать поводъ къ глубокому, непримиримому разногласію. Однимъ словомъ, трудно представить себѣ вопросъ, по которому такъ легко могла бы возникнуть ересь, уклоненіе отъ господствующаго ученія. Еслибы споръ Пелагія съ Августиномъ происходилъ среди болѣе мыслящаго, менѣе равнодушнаго общества, онъ не могъ бы остаться безъ самыхъ серіозныхъ послѣдствіи. Въ церковной исторіи IV--X столѣтіи замѣчательно то явленіе, что ереси этого времени возникали большею частію по вопросамъ отвлеченнымъ, не имѣвшимъ прямаго отношенія къ моральной, практической сторонѣ религіи. Таковы были ереси аріанъ, македоніанъ, моноеелитовъ, монофизитовъ. Онѣ находили страстныхъ защитниковъ и столь же страстныхъ противниковъ; онѣ давали поводъ къ гоненіямъ, кровопролитіямъ. Грубые, невѣжественные люди принимали дѣятельное участіе въ раздорѣ, основанномъ на метафизическихъ, ученыхъ аргументахъ. Не свидѣтельствуетъ ли что о томъ, что народъ безпрекословно слѣдовалъ только указаніямъ тѣхъ или другихъ духовныхъ авторитетовъ, другими словами, что между движеніемъ и почвой, на которой оно происходило, не было живой связи? Теологическій споръ начинался въ средѣ, хорошо знакомой съ догматическою стороною вѣры: раздѣленіе, возникавшее въ этой средѣ, немедленно, хотя и механически, отражалось во всѣхъ сферахъ церковнаго общества. Но вопросы психологическіе менѣе занимали духовенство, и потому самому рѣже подавали поводъ къ ересямъ. Впрочемъ, сказанное нами относится болѣе къ восточной нежели къ западной церкви. Всѣ вышепоименованныя ереси возникли на Востокѣ: въ западной церкви, послѣ великаго аріанскаго раскола, наступила эпоха неподвижности, апатіи, продолжавшаяся нѣсколько столѣтій. Рѣшительное паденіе пелагіанизма представляетъ первый, весьма знаменательный признакъ апатіи. Нетерпимость духовенства конечно содѣйствовала всеобщей апатіи; но при другомъ расположеніи умовъ въ народѣ, нетерпимость церковнаго правительства не могла бы дойдти до такихъ размѣровъ, или, по крайней мѣрѣ, не могла бы такъ полно достигнуть предположенной цѣли. Итакъ, народъ былъ неподвиженъ; но внутри церковнаго правительства скоро возникло движеніе другаго рода -- борьба за вліяніе, за власть, борьба епископовъ съ митрополитами, священниковъ съ епископами, монашества съ бѣлымъ духовенствомъ. Подробности этой борьбы изложены Гизо съ большимъ искусствомъ въ трехъ послѣднихъ лекціяхъ перваго тома. Общую характеристику сочиненія Гизо мы отлагаемъ до выхода въ свѣтъ слѣдующихъ его томовъ. Переводъ его показался намъ очень удовлетворительнымъ.
"Русскій В ѣ стникъ", No 8 , 1861