Она стояла на площадкѣ и махала платкомъ, кокетливо высоко приподнявъ его надъ головой и сама снизу любуясь тонкимъ изгибомъ своей руки, въ обтянутой черной перчаткѣ.
Поѣздъ быстро прибавлялъ ходу и мимо, все скорѣе, мелькали столбы, бѣлые передники носильщиковъ, тюки багажа, группы людей, съ незнакомыми случайными лицами, смотрящихъ во слѣдъ поѣзду и какъ будто на одномъ мѣстѣ странно передвигавшихъ ногами. Потомъ пролетѣла будка стрѣлочника, поѣздъ тяжело закачался и со стукомъ выравнялся на прямой далекій путь.
Цѣпко ухватившись маленькой крѣпкой рукой за холодный столбикъ площадки Ольга Николаевна высунулась далеко наружу, чтобы еще разъ увидѣть вдали освѣщенную платформу и крошечныхъ, точно игрушечныхъ людей, торопливо расходившихся съ пустѣющаго перрона. Лицъ уже нельзя было узнать и можетъ быть ее уже никто и не видѣлъ, но Ольга Николаевна на всякій случай еще помахала платкомъ.
Тутъ набѣжало какое-то безконечное приземистое зданіе, съ огромными запертыми дверями и рѣшетками въ узкихъ окнахъ, и все скрылось за нимъ, какъ не бывшее, а мимо побѣжали товарные вагоны, запасные пути, скучные и непонятные, таинственные красные и синіе огоньки и высокіе одинокіе электрическіе фонари, которые быстро бѣгущій мимо поѣздъ торопливо закутывалъ клубами голубого, точно морознаго пара. На мгновеніе они потухали въ облакахъ и вынырнувъ опять сіяли яркимъ, холоднымъ, какъ будто никому не нужнымъ свѣтомъ.
Зарево большого города, съ миріадами таинственныхъ блестящихъ огоньковъ, широко развернулось по всему горизонту, а навстрѣчу холодомъ и просторомъ дохнули безкрайныя поля, принявшія въ свою загадочную темную даль быстро и неуклонно бѣгущій поѣздъ.
Она уѣхала...
И на мгновеніе сдѣлалось грустно... Чего-то стало жаль, захотѣлось назадъ, показалось жутко и одиноко, точно тутъ, въ безграничныхъ поляхъ, маленькая легкомысленная женщина впервые поняла, какъ безконечно широкъ міръ и какъ легко потеряться въ его неожиданностяхъ и тайнахъ.
Пока шла веселая суета проводовъ, съ шампанскимъ, цвѣтами, шутливыми тостами и комплиментами, Ольга Николаевна почти не помнила о мужѣ, и только иногда оглядывалась на него съ ласковой ободряющей улыбкой. Каждый разъ она встрѣчала его взглядъ, грустный, застѣнчивый и преданный, напоминающій взглядъ большой доброй собаки. Ей было пріятно, что онъ, такой большой, сильный и умный человѣкъ, такъ покорно и любовно преданъ ей, маленькой веселой женщинѣ. Она чувствовала себя немного виноватой, что въ такой день не осталась съ нимъ вдвоемъ и заставила его вертѣться въ шумной и пустой толпѣ, неинтересныхъ и даже непріятныхъ ему людей. Но въ то-же время ей было немного досадно: если-бы она была свободна, красивый инженеръ Поволоцкій, съ которымъ она недавно познакомилась и завязала легкій флиртъ, навѣрно поѣхалъ бы ее провожать и было бы это очень интересно и весело. Послѣднее время ей все чаще приходило въ голову, что напрасно она полюбила, напрасно связала себя такимъ большимъ и тяжелымъ чувствомъ, вѣчно стоящимъ на дорогѣ.
Но теперь всѣ другія лица куда-то исчезли и въ темнотѣ качающейся вагонной площадки выступило одно оно -- грустное, милое, родное, о чемъ-то спрашивающее, о чемъ-то умоляющее лицо мужа. И вдругъ маленькая веселая женщина поняла всѣмъ сердцемъ своимъ, какъ онъ дорогъ и близокъ ей. Все стало противно и ненужно, захотѣлось вернуться, къ сердцу прилила такая теплая и глубокая волна любви и нѣжности, что Ольга Николаевна едва не расплакалась.
Богъ съ ней, съ этой свободой, о которой она мечтала, уставъ отъ непривычно серьезнаго чувства и тихой жизни! Богъ съ ними, съ этой сценой, апплодисментами, пылью кулисъ, жадными поклонниками и трескучимъ успѣхомъ! Отказаться отъ всего, вернуться назадъ, съ беззавѣтной нѣжностью обнять любимую умную голову, цѣловать знакомые ласковые глаза, согрѣться на его груди и никогда никуда не уходить отъ него...
Ольга Николаевна знала, что этого никогда не будетъ, что никогда она не рѣшится жить внѣ сцены, шума, блеска, волненій новой роли, неразберихи репетицій и неожиданныхъ встрѣчъ... Но все-таки ей стало грустно и въ самомъ дѣлѣ захотѣлось плакать.
И притомъ ей вдругъ представилось, что это очень красиво: молодая хорошенькая женщина, такая изящная въ своемъ широкомъ модномъ пальто и большой черной съ темно-зеленымъ, шляпѣ, плачущая отъ любви и нѣжности въ одиночествѣ полутемной площадки Богъ вѣсть куда несущагося поѣзда.
Ольга Николаевна на мгновеніе красиво прижалась къ холодному столбику площадки, потомъ вздохнула и медленно пошла въ вагонъ. По сторонамъ теперь мелькали только черные растрепанные силуэты какихъ-то страшныхъ деревьевъ и смотрѣла бездонная глубина темныхъ полей. Было жутко и холодно.
Въ уютномъ, ярко освѣщенномъ купэ -- общемъ, потому что она терпѣть не могла скучныхъ дамскихъ отдѣленій, съ толстыми распустившимися на ночь дамами -- былъ только одинъ пассажиръ. Она замѣтила его еще тогда, когда съ мужемъ и Поволоцкимъ ходила смотрѣть, какъ устроилъ ее носильщикъ.
Это былъ молоденькій, чистенькій, даже какъ-то черезчуръ чистенькій, студентъ, въ длинномъ, изящно сидящемъ сюртукѣ, на бѣлой подкладкѣ. Волосы у него были свѣтлые, усики старательно закручены вверхъ, черты лица чрезвычайно тонки, съ необычайно свѣжей, даже нѣжной кожей.
Онъ показался Ольгѣ Николаевнѣ очень молодымъ, интереснымъ и наивнымъ. Еще тогда мелькнула у нея игривая мысль о легкомъ дорожномъ флиртѣ.
Ей нравились такія мимолетныя забавныя приключенія: они ни къ чему не обязывали, ни къ чему серьезному не приводили, а дорога проходила незамѣтно и весело.
И главную прелесть этимъ приключеніямъ именно то и придавало, что всегда была волнующая щекочущая мысль, что никто никогда не узнаетъ, а отъ нея самой зависитъ пойти и дальше, все позволить, все испытать и улетѣть навсегда. Впрочемъ до этого она не доходила, но ей нравилось доводить мужчинъ до озвѣренія, когда они уже на все готовы, теряютъ голову и страдаютъ отъ желанія, котораго не смѣютъ высказать. Въ такомъ состояніи мужчины казались ей ужасно смѣшными и интересными, а у самой, голова пріятно кружилась отъ тайныхъ, сумасшедшихъ мыслей. Было такъ волнующе сладко заглядывать въ бездну, какъ любо вольной чайкѣ скользнуть грудью по морской глубинѣ и съ торжествующимъ крикомъ улетѣть въ вѣтренный просторъ синяго солнечнаго моря.
Студентъ былъ видимо смущенъ неожиданнымъ сосѣдствомъ молоденькой изящной женщины. Изъ разговоровъ провожающихъ и ихъ напутственныхъ пожеланій онъ, конечно, уже зналъ, что она -- артистка, и какъ ей казалось, взволнованный ея близостью сидѣлъ въ напряженной неудобной позѣ, поджавъ ноги подъ скамейку и теребя листы книги, которая лежала у него на колѣнахъ. Щеки его горѣли легкимъ румянцемъ, и онъ изо всѣхъ силъ старался не смотрѣть на нее, пока она, высоко поднявъ руки, вынимала длинныя шпильки, снимала свою большую шляпу, вѣшала пальто и разбиралась въ дорожныхъ вещахъ.
Ольга Николаевна усѣлась, поправила чуть чуть растрепавшіеся волосы, оглядѣлась, немного повозилась, какъ устроившаяся на покой кошка, и тоже достала изъ сумочки книгу.
Студентъ, какъ скованный, сидѣлъ въ той-же напряженной позѣ и упорно смотрѣлъ въ черное окно, за которымъ ровно ничего не было видно.
Ольга Николаевна притворилась, что внимательно читаетъ, исподтишка слѣдила за нимъ. Ей было смѣшно, что онъ боится ее, и хотѣлось неожиданно показать ему кончикъ языка, взъерошить волосы, положить ноги на колѣни, сдѣлать вообще что нибудь такое неожиданное и невозможное, что бы онъ совершенно растерялся. Это желаніе было такъ забавно, что всѣ грустныя мысли куда-то улетѣли и стало очень весело и легко. Она чуть не крикнула ему:
-- Ну, будетъ вамъ притворяться! Вѣдь я же отлично знаю, что вамъ ужасно хочется познакомиться и поухаживать за мною! Неужели вы такой трусъ, что мнѣ прійдется начинать самой?
Но вмѣсто того она свернулась клубочкомъ, прикрыла кончикомъ юбки нечаянно высунувшіеся ноги въ обтянутыхъ прозрачныхъ чулкахъ и лакированныхъ ботинкахъ, и съ очень важнымъ сосредоточеннымъ видомъ перевернула страницу.
Прошло много времени. Поѣздъ торопливо и мѣрно стучалъ, точно самъ торопясь сократить скуку долгой дороги. Въ корридорѣ ходили кондуктора и пассажиры, оттуда тянуло дымомъ хорошей сигары, а за окномъ, какъ будто на одномъ мѣстѣ, начиналась черная тьма. Все въ вагонѣ шаталось, вздрагивало, дребезжало и что-то все время мелодично позванивало въ тактъ грохоту тяжелыхъ колесъ, стремительно бѣгущихъ гдѣ-то подъ вагономъ.
Студентъ сидѣлъ попрежнему, смиренно поджавъ ноги и глядя въ темное окно. Было очевидно, что онъ еще слишкомъ молодъ и неопытенъ, что ему и въ голову не прійдетъ дерзость заговорить съ незнакомой женщиной.
Ольгѣ Николаевнѣ наконецъ стало скучно. Книга совершенно не занимала: въ присутствіи мало мальски нравящагося ей мужчины, она вообще ничѣмъ не могла заниматься. Думать о предстоящемъ сезонѣ не хотѣлось, при мысли о мужѣ становилось слишкомъ грустно и чего то стыдно. Она опустила книгу, приподняла на своей небольшой, упругой, немного широко разставленной груди маленькіе золотые часики и скосивъ глаза посмотрѣла, который часъ. Было около двѣнадцати.
-- Вы не знаете, въ которомъ часу мы будемъ въ Курскѣ?-- неожиданно спросила она, нарочито сдержаннымъ голосомъ, совершенно не глядя на него.
Студентъ вздрогнулъ, быстро повернулся и слегка покраснѣлъ отъ неожиданности. И тутъ то, въ первый разъ, но совершенно безсознательно, ей бросилось въ глаза, что въ его тонкомъ красивомъ лицѣ есть нѣчто непріятное. Но это было одно мгновеніе и не запомнилось даже. Сейчасъ-же онъ предупредительно и вѣжливо отвѣтилъ:
-- Кажется, въ три...
-- А вы далеко ѣдете?-- опять спросила молодая женщина и подняла на него черные, немного узкіе, но блестящіе и лукавые глаза.
Студентъ опять покраснѣлъ, но отвѣтилъ такъ же вѣжливо и предупредительно:
-- Въ Харьковъ.
Разговоръ начался и сразу стало весело. Молоденькая, изящная женщина, свернувшись клубочкомъ, лукаво улыбалась и розовыя губы ея вздрагивали, точно она хотѣла сказать:
-- Я знаю, что будетъ дальше, но не хочу показывать, что знаю... Посмотримъ какой вы!..
А студентъ, слегка наклонившись, сидѣлъ передъ нею, отвѣчалъ корректно и легко, но поминутно краснѣлъ той юношеской краской волнующаго стыда, съ которымъ очень молодые, еще не испорченные, но ужасно влюбчивые мужчины говорятъ съ незнакомой хорошенькой женщиной.
Сначала болтали о Москвѣ, о театрахъ, немножко о литературѣ -- все порядочные пустяки -- совершенно также легко и незначаще, какъ будто они сидѣли не вдвоемъ въ интимно уютномъ купэ вагона, а въ какомъ-нибудь многолюдномъ салонѣ. Было легко и весело, какъ бываетъ легко и весело только между молодой игривой женщиной, требующей поклоненія и влюбленности, и славнымъ чистымъ юношей, готовымъ совершенно серьезно и беззавѣтно влюбиться въ каждое хорошенькое женское личико.
Въ разговорѣ она замѣтила, что онъ усиленно старается смотрѣть ей только въ лицо, что-бы не тронуть взглядомъ ея груди, такъ особенно сладострастно поставленной и отчетливо видной подъ мягкой темной кофточкой, и вообще не видѣть всей ея выпуклой фигуры, раскинувшейся на узкомъ диванчикѣ. Это ее забавляло и потому она безъ нужды поминутно закрывала ноги, высовывавшіеся изъ подъ платья, и маленькой ладонью прижимала свою круглую маленькую грудь, точно у нея немного болѣло сердце.
Но разговоръ о московскихъ пустякахъ скоро надоѣлъ, и какъ то само собой, какъ всегда между молодыми людьми, вышло, что они заговорили о любви.
-- А вы были когда нибудь влюблены?-- спрашивала Ольга Николаевна, и ея черныя лукавыя глаза говорили: если и не былъ, такъ будешь, а если былъ, то ужъ навѣрное не такъ, какъ будешь влюбленъ въ меня, глупый мальчикъ!
-- Я? Да... нѣтъ...-- окончательно смутившись студентъ, но при этомъ, во второй разъ, и опять безсознательно, Ольга Николаевна замѣтила, что подъ маской смущенія мелькнуло что-то непріятное.
-- А сколько вамъ лѣтъ?
-- Мнѣ двадцать семь...
-- Неужели?-- искренно удивилась молодая женщина и даже брови приподняла на своемъ бѣломъ гладкомъ лобикѣ.-- А я думала, что вамъ гораздо меньше...
-- Да, мнѣ многіе даютъ не болѣе двадцати двухъ-трехъ лѣтъ... но я гораздо старше!
-- И никогда не были влюблены? Этого не можетъ быть!
-- Однако такъ и есть!-- какъ-то странно улыбнувшись возразилъ студентъ.
Ольга Николаевна капризно передернула плечами.
-- Конечно, неправда! Вы ужасно смѣшной! Хотите держать пари, что мы еще не доѣдемъ до вашего Харькова, какъ вы будете въ меня влюблены... по уши!
Она смотрѣла на него въ упоръ и смѣялась задорно и весело.
-- Нѣтъ... этого не будетъ!-- возразилъ студентъ, и лицо его, розовое и молодое, вдругъ странно и рѣзко измѣнилось. Такъ, что на этотъ разъ молодая женщина уже сознательно замѣтила перемѣну и почувствовала какую-то непонятную тревогу: оно вдругъ все вытянулось, стало старше, въ уголкахъ рта сложились даже старческія складки, глаза стали жестки и какъ-то непріятно глубоки.
-- Почему?-- задорно спросила она все таки.
-- Я не люблю женщинъ...-- странно улыбнувшись и какъ будто дѣлая надъ собой какое-то усиліе отвѣтилъ студентъ.
-- Вотъ тебѣ и разъ!-- немного покраснѣвъ воскликнула Ольга Николаевна.-- За что?
Студентъ быстро взглянулъ на нее и потупился.
-- Такъ...
-- Нѣтъ, скажите... мнѣ интересно... я, вѣдь, тоже женщина...-- кокетливо засмѣялась Ольга Николаевна.
-- О присутствующихъ не говорятъ,-- криво усмѣхнулся студентъ.
-- Ну, хорошо... допустимъ, что я -- исключеніе, и то, что вы будете говорить, ко мнѣ не относится... А вообще?
Студентъ помолчалъ. Онъ видимо колебался.
-- Ну?-- капризно протянула Ольга Николаевна, какъ ребенокъ, которому не хотятъ разсказывать занимательной сказки.-- Я слушаю!
Студентъ опять быстро взглянулъ на нее, прищурился и что-то злорадное мелькнуло у него въ глазахъ.
-- Я не люблю женщинъ за то, что онѣ эгоистичны, лживы и развратны...
Ольга Николаевна саркастически скривила губы.
-- А мужчины нѣтъ?
-- Нѣтъ...
-- Не лживы, не эгоистичны и не развратны?
-- Нѣтъ, не то... У мужчинъ это иначе, не такъ отвратительно...-- затрудняясь въ выраженіяхъ возразилъ студентъ.
Ольга Николаевна разгорячилась и даже покраснѣла.
-- Какъ-же это иначе?
-- Видите-ли, прежде всего, вѣдь не то, что эгоизмъ... мы всѣ эгоистичны, и мужчины и женщины, и среди мужчинъ есть эгоисты самаго отвратительнаго толка... Но мужчина не всегда эгоистиченъ, его можно увлечь идеей, заставить забыть все, свое... А женщина эгоистична всегда и притомъ какъ животное: грубо и узко... Она любитъ только свое тѣло, ей дорогъ каждый пальчикъ на ея ногѣ... За свое тѣло, за то, чтобы это тѣло нравилось, она готова на все, на развратъ, на преступленіе, на ложь! Нѣтъ, вѣдь, женщины, которая не измѣняла бы любимому человѣку... именно любимому: мужчина, если измѣняетъ, то значитъ не любитъ... а она именно любимому измѣнитъ, потому что ей вѣдь не нужно это, а потому что ей пріятно, что тѣло ея кому-то понравилось! Стоитъ только мужчинѣ сильнѣе выразить свое желаніе и женщина непремѣнно будетъ ему принадлежать!
-- А мужчина не измѣняетъ? Подумаешь, какіе святые!-- саркастически замѣтила Ольга Николаевна.
-- Ну, да... но тутъ не то... тутъ гораздо осмысленнѣе...-- все оживляясь и оживляясь съ искренней горячностью и подъ конецъ даже съ ненавистью продолжалъ студентъ: -- мужчина измѣняетъ, если ему нужна эта женщина, а женщина даже тогда, когда измѣна не доставляетъ ей ни радости, ни удовольствія... Въ женской измѣнѣ почти всегда глупость, безцѣльность и подлость! Ей доставляетъ удовольствіе не свое желаніе, а подчиненіе чужой похоти! она принимаетъ ее въ себя и оттого грязная, пошлая... И все потому, что любитъ свое тѣло, хочетъ имъ поразить и увлечь! Мужчина если измѣнитъ, то или выдастъ себя, не съумѣетъ скрыть, или просто вернувшись отъ любовницы, охладѣетъ къ женѣ... А женщина, когда прійдетъ отъ любовника, особенно нѣжно станетъ ласкаться къ мужу, такую нѣжность и страсть проявитъ, что можно подумать чище ея любви и нѣтъ на свѣтѣ!
-- Глупости!-- возмущенно сказала Ольга Николаевна, но что-то непріятно шевельнулось въ ней, точно она вспомнила нѣчто подобное.
-- Нѣтъ, это такъ... И если мужчину спросить, онъ всегда, въ концѣ концовъ, сознается... А женщина и умретъ, унеся свою тайну. Ее ни умолить, ни растрогать, ни пристыдить, ни разжалобить нельзя! И потомъ, если у мужчинны талантливая, красивая и умная жена, онъ если и измѣнитъ, то потомъ страдать будетъ, не проститъ себѣ, что ее, такую, обманулъ... А женщина, какой бы геній у нея ни былъ мужъ, измѣнитъ ему съ первымъ пошлякомъ, съ гусарскимъ поручикомъ, съ прикащикомъ изъ моднаго магазина, съ лощенымъ инженеромъ...
-- Какія вы гадости говорите!-- все больше и больше возмущаясь перебила Ольга Николаевна.
-- Это правда,-- серьезно и даже печально сказалъ студентъ, и что-то больное пробѣжало тѣнью по его лицу.-- Для женщины ничего не значитъ ни таланты, ни умы, ни благородныя сердца... Ей нуженъ только сильный самецъ... Смотрите, мужчина терпѣть не можетъ женщинъ развратныхъ, ищетъ, цѣнитъ и любитъ чистоту и душевную красоту женщины, а женщины всегда любятъ развратныхъ, пошлыхъ, пожившихъ мужчинъ!
Ольга Николаевна опять хотѣла перебить его, но студентъ не замѣтилъ и продолжалъ, съ все возрастающей силой ненависти въ голосѣ и глазахъ:
-- Если мужчина разойдется съ женщиной, онъ всегда будетъ вспоминать о ней съ благодарностью, за то счастье, которое она ему дала... даже хотя бы въ конечномъ итогѣ она только портила ему жизнь! А женщина, какъ кошка... чуть отошла, для нея мужчина перестаетъ существовать! Она мгновенно начинаетъ считать его за дурака, мерзавца, подлеца! Кромѣ гадости, она ничего не вспомнитъ о немъ, и каждому новому любовнику будетъ говорить, что то была ошибка, что она не любила и не могла любить такую дрянь, а вотъ теперь любитъ въ первый разъ! А потомъ и этому измѣнитъ самымъ позорнымъ и глупымъ образомъ! И даже лучше, если позорнымъ, ибо женщинѣ доставляетъ удовольствіе пасть... доставляетъ удовольствіе, чтобы ее втоптали въ грязь, мучили, истязали... Каждая женщина продажна -- вопросъ только въ суммѣ! Женщина безстыднѣе мужчины: ни одинъ мужчина не станетъ обтягивать вызывающихъ частей своего тѣла, чтобы прельстить женщинъ, а женщина вся -- одно возбужденіе! Всѣ жесты, всѣ части фигуры, всѣ движенія у нея къ одному и тому-же возбуждать похоть! Мужчина можетъ оторваться отъ земли, уйти въ идею, въ мысль... женщина вся на землѣ, въ спальнѣ, въ дѣтской и главное на кровати! Мужчина имѣетъ друзей среди мужчинъ, женщина ненавидитъ всѣхъ женщинъ кромѣ себя: именно потому, что для нея, кромѣ мужской похоти, ничего не существуетъ, и ей скучно съ другой женщиной! Это грязное, похотливое, трусливое, продажное и лживое существо... Я ненавижу женщинъ,-- вдругъ почти крикнулъ студентъ и лицо его странно потемнѣло, точно ему не хватало воздуху.
Ольга Николаевна съ возмущеніемъ и съ любопытствомъ смотрѣла на него. Онъ ей нравился. Было такъ щекочуще пріятно слышать такія оскорбленія себѣ, какъ женщинѣ, и притомъ онъ сталъ очень интересенъ, съ гнѣвнымъ голосомъ, ненавидящими глазами, съ бѣшенными искрами въ зрачкахъ.
-- Да вы настоящій маленькій Отто Вейнингеръ,-- дѣланно засмѣялась она.-- Я васъ буду звать "Маленькій Отто"... И все это неправда... и... и все равно, вы въ меня влюбитесь!-- неожиданно закончила она.
-- Нѣтъ, этого никогда не будетъ!-- повторилъ онъ неестественно, точно подзадоривая.
-- Посмотримъ!-- задорно засмѣялась Ольга Николаевна.
-- Что-жъ, посмотримъ...-- неопредѣленно согласился студентъ и опять непріятно прищурился.
Странно, ее вдругъ разозлилъ этотъ мальчикъ; но при этомъ что-то похожее на испугъ шевельнулось у нея въ груди. Ей вдругъ захотѣлось прекратить разговоръ и даже уйти въ другое купэ. Но именно этотъ непонятный страхъ и вызвалъ въ ней настойчивое, капризное желаніе поставить на своемъ. Въ этомъ желаніи было и упрямство, и вызовъ, и желаніе доказать ему, что она его ничуть не боится, и какое то темное чувство. Даже не чувство, а возможность чувства, нѣчто такое, что въ эту минуту, если бы оказалось, что его дѣйствительно трудно влюбить въ себя, она пошла бы дальше, сдѣлала бы все, что угодно, даже отдалась бы ему, только чтобы поставить на своемъ.
Она какъ-то вдругъ всѣмъ существомъ своимъ вспомнила, что кромѣ черныхъ глазъ, розовыхъ губъ и блестящихъ волосъ, у нея есть молодое, нагое, смугло розовое тѣло, прелестная упругая грудь, стройные ноги, круглыя руки -- все такое сладострастное, изящное, гибкое, горячее, что должно покорить и не такого, какъ этотъ глупый, ничего не видавшій мальчикъ.
А между тѣмъ со студентомъ дѣлалось что-то странное: онъ прямо на глазахъ мѣнялся все больше и больше. Углы губъ опускались, скулы сжимались, на щекахъ появился нехорошій лихорадочный румянецъ, глаза стали смотрѣть нагло и откровенно. Онъ уже не былъ чистенькимъ наивнымъ мальчикомъ, а кѣмъ-то другимъ -- непонятнымъ, старымъ и страшнымъ.
-- Лучше не пробуйте!-- запнувшись, точно съ усиліемъ проглотивъ слюну, сказалъ онъ.
-- Это еще почему! Хочу и буду,-- звонко и насмѣшливо отозвалась молодая женщина.
-- Потому... что это очень опасно... Гораздо опаснѣе, чѣмъ вы думаете! И для меня... это совсѣмъ не игра! Вѣдь вы совсѣмъ меня не знаете! Очень тихо, и какъ-бы одновременно съ мольбой, отвѣтилъ студентъ, и лицо его передернулось въ какой-то странной и мучительной судорогѣ.
При этомъ, опять съ тѣмъ же непонятнымъ темнымъ страхомъ, Ольга Николаевна почувствовала, что эта судорога у него постоянна, что лицо его въ какіе-то извѣстные моменты всегда такъ дергается.
Ей опять смертельно захотѣлось куда нибудь уйти, позвать кондуктора... Темный женскій страхъ овладѣлъ ею. Еще минута и она ушла бы. Но онъ, точно угадавъ, сквозь иронически искривленныя губы спросилъ:
-- А вы меня начинаете немного бояться!
Ольга Николаевна гордо подняла головку и презрительно, по актерски, взглянула на него. Если такъ, если онъ дѣйствительно думаетъ, будто она можетъ бояться его, то она не уйдетъ отсюда ни за что.
-- Васъ?-- Великолѣпно!-- въ носъ произнесла она.-- Увы, вы вовсе не страшный какъ думаете, а просто смѣшной... смѣшной и наивный мальчикъ! Я ничего и никогда не боюсь! Зарубите это себѣ на носу!
-- Вотъ какъ?-- съ явной и зловѣщей ироніей сказалъ студентъ.-- А развѣ женщина можетъ ничего не бояться, когда она... вдвоемъ съ мужчиной, который сильнѣе ея?
-- А что можетъ со мной случиться?-- такъ-же преувеличенно презрительно спросила молодая женщина.
Студентъ помолчалъ, какъ будто хотѣлъ сказать что-то рѣзкое и не рѣшался.
-- Поѣздъ стучитъ, ничего не слышно... всѣ уже спятъ... дверь можно закрыть на крюкъ...-- странно и задумчиво проговорилъ онъ, какъ-бы про себя.
-- Ну и что-же?-- вызывающе спросила Ольга Николаевна.
-- И васъ... могутъ изнасиловать...-- съ нарочитой грубостью отвѣтилъ студентъ.-- Развѣ вы этого не боитесь?
-- Это еще надо посмотрѣть!-- самоувѣренно засмѣялась молодая женщина.
-- Ну, а если?-- съ настойчивостью, какъ будто наталкивая ее на что-то, ему нужное, сказалъ студентъ.
-- Ну, такъ что-жъ? -- нарочно захохотала Ольга Николаевна, которой захотѣлось его подразнить.-- Ну, и пусть... Это, вѣроятно, очень забавно!
Она немного покраснѣла при этомъ, потому что и сама не вѣрила своимъ словамъ. Но ей ужасно нравилось иногда ошеломлять мужчинъ безшабашной дерзостью слова.
Студентъ долго и молча смотрѣлъ ей прямо въ глаза. Подъ его взглядомъ Ольга Николаевна покраснѣла еще больше и вдругъ во всемъ тѣлѣ ощутила безпокойное томленіе, какое, вѣроятно, ощущаетъ птица, когда на нее смотритъ ядовитая змѣя. Она почувствовала, что лицо ея и все тѣло начинаютъ горѣть страннымъ возбужденнымъ жаромъ, а въ головѣ мелькаютъ невозможныя странныя представленія. И ужасъ и тайное желаніе, еще почти не сознанное ею, шевельнулось въ молодой женщинѣ.
-- Забавно?-- медленно переспросилъ студентъ
-- Я не знаю...-- насильно засмѣялась Ольга Николаевна... Должно быть!
-- А если я это сдѣлаю?-- дерзко и быстро спросилъ студентъ.
Ольга Николаевна почувствовала, что разговоръ вышелъ за границы возможнаго и что начинается нѣчто серьезное, гадкое и страшное. Она вспыхнула, но удержала движеніе и осталась лежать на диванѣ.
-- Вы этого не сдѣлаете,-- сухо отвѣтила она.
-- Почему?-- медленно и осторожно, но съ выраженіемъ наглымъ, спросилъ студентъ.
-- Не сдѣлаете!-- гордо повторила Ольга Николаевна и прищурившись презрительно прибавила: -- однако это ужъ слишкомъ, вы забываетесь! Прекратимъ этотъ глупый разговоръ!
Студентъ широко и злорадно улыбнулся.
-- Нѣтъ... теперь не прекратимъ!
Ольга Николаевна съ горделивымъ удивленіемъ вскинула своей хорошенькой головкой.
-- А я прекращу!
-- Нѣтъ.
-- Вы не имѣете права!
-- Я имѣю право на все...-- жестко отвѣтилъ студентъ.
-- Нѣтъ, не имѣете...-- повторила молодая женщина и вдругъ почувствовала себя безпомощной.
-- Почему?
-- Потому что я этого не хочу!
-- А я хочу,-- нагло возразилъ студентъ.
-- Я не буду слушать!
-- Я заставлю.
-- Я уйду изъ купэ...-- сказала Ольга Николаевна и поднялась съ дивана.
-- Нѣтъ... вы не уйдете!-- крикнулъ студентъ, какъ кошка прыгнулъ къ двери, защелкнулъ ее и сталъ передъ нею.
Ольга Николаевна съ холоднымъ удивленіемъ посмотрѣла ему не въ лицо, а какъ-то оскорбительно -- въ подбородокъ.
-- Ваши шутки грубы и неумѣстны!-- съ горящими щеками гордо сказала она.-- Пустите! Вы забываетесь!
-- Не пущу,-- сквозь зубы сказалъ онъ.
-- Пустите!-- крикнула молодая женщина и топнула ногой.
Студентъ отрицательно покачалъ головой.
Страшный гнѣвъ ударилъ ей въ голову. Никогда въ жизни никто не осмѣливался говорить съ нею такимъ образомъ. Она взглянула на его тонкое окаменѣвшее лицо и сжала зубы. Ей неудержимо захотѣлось изо всей силы ударить его по этой красивой наглой физіономіи.
Студентъ угадалъ движеніе ея чуть-чуть приподнявшейся руки.
-- Берегитесь!-- предостерегающе сказалъ онъ, но не тронулся съ мѣста.
Ольга Николаевна стояла передъ нимъ и вся дрожала. Она не знала, что ей дѣлать. Все это начинало казаться ей какимъ-то нелѣпымъ кошмаромъ, и вдругъ вспомнился ей мужъ, вспомнился страшно близкимъ, роднымъ, единственнымъ, и въ эту минуту она согласилась бы отдать сцену, жизнь, свободу, все, что угодно, только бы онъ очутился здѣсь.
-- Какъ вы смѣете?-- дрожащимъ отъ гнѣва и страха голосомъ проговорила она.-- Кто далъ вамъ право?
-- Вы сами!-- насмѣшливо отвѣтилъ студентъ.
Ольга Николаевна почувствовала, что вся кровь бросилась ей въ голову. Въ глазахъ у нея помутилось; его розовое лицо и наглые глаза завертѣлись передъ нею и слились въ одно странное, ненавистное всему тѣлу ея, розовое пятно. Не помня, что она дѣлаетъ, она стремительно подняла руку.
Въ то-же мгновеніе точно желѣзными клещами кто-то схватилъ ея руки, какая-то страшная сила швырнула ее назадъ, и она, съ разбившимися волосами, красивая и жалкая, упала на диванъ. Студентъ придавилъ ее къ дивану, стиснулъ руки, лишилъ всякой возможности двигаться и близко, близко придвинулъ свое измѣнившееся лицо къ ея горящему, съ испуганными глазами странно красивому лицу.
Съ минуту они молчали и дико смотрѣли другъ на друга въ глаза, и что-то страшное протянулось менеду этими мужскими и женскими глазами, точно слившимися въ смертельной борьбѣ.
-- Пустите!-- хрипло проговорила молодая женщина и сдѣлала скользкую попытку вырваться.
Онъ едва не выпустилъ ее, но справившись овладѣлъ снова и еще неодолимѣе притиснулъ къ дивану.
Она съ минуту молча, съ искаженнымъ, полнымъ смертельной ненависти лицомъ, смотрѣла на него.
-- Идіотъ!-- вдругъ проговорила она и насмѣшливо захохотала, прямо ему въ лицо.
Въ ту-же секунду глаза его потемнѣли, исказилось все лицо и со страшной злобой, коротко и жестко размахнувшись, онъ ударилъ ее по щекѣ.
-- А, идіотъ? Лежи-и... дрянь!-- задыхаясь пробормоталъ онъ.
Молодая женщина болѣзненно и странно вскрикнула, дернулась головой и почти потеряла сознаніе, но потомъ вдругъ почувствовала, что придавивъ одну ея руку колѣномъ и освободивъ свою, онъ что-то дѣлаетъ съ платьемъ у ея ногъ.
Съ дикимъ ужасомъ, растерянная и жалкая, совсѣмъ не похожая на ту изящную веселую женщину, которая такъ кокетливо махала платкомъ съ площадки вагона, Ольга Николаевна стала биться, рваться, запутала все лицо распустившимися черными космами волосъ и вдругъ закричала. Въ ту-же секунду рука студента крѣпко и безжалостно зажала ей ротъ, больно и уродливо скомкавъ все лицо. Она смотрѣла черезъ его руку прямо ему въ глаза, измѣнившимся, полнымъ страшной злобы, ужаса, боли взглядомъ, хрипѣла, извивалась и безпомощно кусала руку, зажимавшую ротъ, слюнявя ее липкой пѣной.
Ей удалось захватить зубами мякоть ладони и она впилась въ нее изо всей силы, какъ дикій затравленный звѣрекъ.
Лицо студента побѣлѣло отъ боли, но онъ не выпускалъ ее и не отнималъ руки, а самъ что-то продолжалъ дѣлать съ ея платьемъ и ногами. И вдругъ Ольга Николаевна почувствовала что-то странное жгучее, прорвавшееся сквозь ужасъ и боль, сквозь стыдъ и ненависть, слившееся съ ними въ одинъ страшный кошмаръ, какой-то кровавый, горячій и безумный туманъ.
Она думала, что сходитъ съ ума. Онъ настойчиво, грубо и жестоко продолжалъ ласкать ее. И вдругъ зубы ея стали разжиматься, глаза потемнѣли и налились какой-то влагой, тѣло задрожало и безсильно опустилось. Тогда онъ принялъ руку и мокрыми горячими губами съ бѣшенной силой прижался къ ея мокрому, распухшему рту. Она еще разъ дернулась и замерла, на этотъ разъ совершенно потерявъ сознаніе.
Сквозь огненный туманъ и странный оглушительный шумъ, она чувствовала, что онъ что-то дѣлаетъ съ нею, что-то непонятное, отчего все тѣло дрожитъ и извивается въ нестерпимомъ мучительномъ наслажденіи.
И вдругъ услышала его странный, какъ будто далекій голосъ:
-- Ну, что забавно? Забавно? Лежи, дрянь!
И опять онъ жестоко и больно ударилъ ее по щекѣ. Ударилъ, дернулъ за черные спутанные волосы и опять ударилъ.
Ольга Николаевна испугалась, какъ ребенокъ закрывала глаза и заплакала.
Но все тѣло ея продолжало томится въ нестерпимой (сладкой) мукѣ, и она не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой, что-бы онъ ни сдѣлалъ съ нею. И странно, какъ въ безумномъ кошмарѣ, ей были пріятны эти удары, и хотѣлось, чтобы онъ еще ударилъ, чтобы истязалъ, избилъ всю, разорвалъ на ней платье, голую бросилъ бы на полъ и топталъ ногами.
Смутно мелькала въ ней мысль, что она сошла съ ума или все это ей снится.
-- Надо проснуться! Это ужасно! -- какъ въ бреду думала она.
Онъ не отрываясь продолжалъ давить ея губы своими губами, и ей казалось, что его губы огненны. И сама не зная, какъ, она отвѣтила поцѣлуемъ.
Нѣсколько минутъ длилось какое-то странное, туманное забытье, когда она ничего не сознавала, кромѣ жгучаго потрясающаго наслажденія. И вдругъ онъ ее оставилъ.
Она открыла глаза, но не могла пошевельнуться, вся разбитая и все еще прижатая къ дивану его желѣзными руками.
-- А ты мужа любишь?-- съ страшной ненавистью, сквозь зубы, спросилъ онъ, не отрываясь глядя ей прямо въ глаза.
Она смотрѣла на него съ дикимъ удивленіемъ, не понимая, о чемъ онъ ее спрашиваетъ.
-- Любишь? Ну, любишь? Говори!-- Хрипло крикнулъ онъ и поднялъ руку.
Ольга Николаевна пугливо и жалко зажмурилась
-- Ну?
-- Люблю...-- проборматала она покорно и жалобно распухшими губами.
-- Очень?
-- Да...-- еле слышно отвѣтила она, глядя безумно и дико.
-- А ты ему скажешь? То, что сейчасъ? Скажешь? Говори же или...
Онъ сдѣлалъ движеніе и она торопливо отвѣтила:
-- Нѣтъ ..
Студентъ хрипло и странно засмѣялся.
-- Еще-бы! У, подлая тварь!
Онъ выговорилъ страшно грубое омерзительное слово.
Ольга Николаевна вздрогнула и закрыла глаза.
-- Ты!.. Смотри на меня... ну!-- бѣшенно крикнулъ онъ и дернулъ ее за волосы.
Ольга Николаевна открыла глаза, полные слезъ и ужаса.
-- Всѣ вы такія! Всѣ вы любите одного и не можете не дрожать, когда возлѣ васъ...-- какъ будто спокойно и даже съ какою-то печалью выговорилъ студентъ.-- Говори, сколько разъ ты измѣнила своему мужу? Ну!
-- Одинъ... разъ...-- покорно, какъ загипнотизированная отвѣтила она.
-- Съ этимъ инженеромъ, что въ вагонъ входилъ? Да?
-- Нѣтъ, съ другимъ...-- еле слышно отвѣтила Ольга Николаевна.
-- А съ другимъ! Разъ? Что-жъ такъ мало? – захохоталъ студентъ. –Смѣлости не хватало?
Ольга Николаевна опять заплакала.
Студентъ долго молча смотрѣлъ на нее, и жестокое выраженіе какого-то страшнаго мстительнаго сладострастія искажало его лицо!
-- Чего жъ ты плачешь? Вѣдь это-же "забавно"!-- съ издѣвательствомъ сказалъ онъ.-- А ты не сказала мужу, что измѣнила?.. Не сказала? Онъ не знаетъ, что жена, которая ему дороже всего на свѣтѣ, обманывала и отдавалась другому? Не знаетъ? Да говори же!
-- Не знаетъ...-- покорно повторяла его слова Ольга Николаевна.
-- А подозрѣваетъ? Ревнуетъ? Умолялъ сказать? Простить обѣщалъ? Говори!
-- Да...
-- А ты успокоила?
-- Да...
-- Еще-бы! Вѣдь ты, когда пришла съ чужой постели, особенно ласкова и нѣжна была съ нимъ! Цѣловала, обнимала, проявляла особую нѣжность и страсть! Да? А потомъ заставляла его за однимъ столомъ съ любовникомъ сидѣть? То, что надъ нимъ смѣялись, что всѣ знали, кромѣ него... Вы всѣ такъ! И та тоже обнимала и цѣловала меня, когда...
Онъ вдругъ задрожалъ всѣмъ тѣломъ и сжалъ зубы съ такой силой, что на щекахъ выступили багровыя пятна.
-- И никогда не узнаетъ, никогда!
Онъ произнесъ это съ силой и мукой необыкновенными.
-- А, ты думала, что я наивный мальчикъ, что возлѣ меня можно пошалить весело, и пріятно и безопасно? Вы всегда такъ думаете! Ты же любишь мужа... зачѣмъ же ты лѣзла ко мнѣ? Чего тебѣ хотѣлось? У, подлая баба! У васъ и душа и тѣло одна похоть! Трусливая подлая похоть! Тебя можно бить и цѣловать въ одно время! А ты знаешь, что я любилъ одну женщину больше жизни... только ею жилъ, только о ней думалъ, отдавалъ ей все... молился и благоговѣлъ передъ ея чистотой и красотой... себя считалъ недостойнымъ, грязнымъ, грубымъ... И она, вотъ, какъ и ты, измѣняла мнѣ! Тоже можетъ быть одинъ разъ? А потомъ приходила ко мнѣ и цѣловала и обнимала! У, дрянь!.. Ненавижу васъ всѣхъ! Красивое и развратное мясо! Ни жалости, ни состраданія, одна похоть и ложь! А скажи, ты хочешь мнѣ отдаться? Теперь, хочешь? Ну, говори же! Вѣдь, хочешь?
-- Да...-- пробормотала Ольга Николаевна. Она чувствовала, что это такъ и будетъ и только хотѣла, чтобы поскорѣе... Что-то темное сладострастное тянулось во всемъ ея избитомъ, возбужденной лаской и болью тѣлѣ. Мысль о томъ, что это сейчасъ будетъ, наполняла ее и ужасомъ и замирающимъ желаніемъ.
-- А, хочешь?
-- Вы будете меня потомъ презирать...-- почему то жалко и безсмысленно пробормотала она.
-- А тебѣ не все равно? Ну, хорошо!
Ольга Николаевна покорно и безсильно вытянулась на диванѣ. Она уже чувствовала его близость, уже дрожала отъ стыда, страха и желанія, въ высшемъ наслажденіи позора и мучительства. Вдругъ желѣзная, жестокая, неотвратимая рука схватила ее за горло и сжала такъ, что она задохнулась и дернулась всѣмъ тѣломъ.
-- Хочешь? Хочешь?-- повторилъ студентъ въ какомъ-то страшномъ забытьѣ и судорожно давилъ ея нѣжную, тонкую шею.
Смертельный животный ужасъ охватилъ ее. Дико выпучивъ глаза она забилась и задергалась. Въ одну минуту въ ней промелькнула страшная невозможная мысль. Лицо мужа, милое, далекое... сцена... молодая веселая жизнь... все, что могло быть и не будетъ, пронеслось передъ нею. Страшная тоска сжала сердце. Ужасъ проникъ все тѣло, потрясъ мозгъ и лишилъ ее разума. Она извивалась, билась, дергалась подъ его рукой. Глаза выпучились изъ орбитъ, на губахъ запузырилась розоватая пѣна. Она была ужасна и ничего не оставалось въ ней отъ прежней красивой изящной женщины. Это была мокрая отвратительная мышь въ зубахъ у кошки.
-- Такъ хочешь?-- еще услышала она непонятный далекій голосъ и какія-то сладострасныя видѣнія въ мутномъ непроницаемомъ туманѣ охватили ее. Бѣлая муть залила мозгъ, все закачалось, закружилось, поплыло кругомъ, налилось красной огненной кровью, и съ послѣднимъ проблескомъ сознанія она еще успѣла подумать:
-- Что это? Я не хочу умирать... помогите!
Студентъ закрылъ ее пледомъ, убралъ свалившіеся на полъ ея красивыя черепаховыя гребенки, аккуратно сложилъ ихъ на столикѣ, взялъ свой маленькій чемоданчикъ, желтой кожи съ никелированными застежками, и тихонько отворилъ дверь.
Въ корридорѣ вагона было пусто и глухо, какъ всегда глубокой ночью. Поѣздъ по прежнему неустанно и тяжко грохоталъ, качаясь всѣмъ своимъ огромнымъ дребезжащимъ тѣломъ. Качались огни въ фонаряхъ и странныя тѣни ходили по пустому узкому корридорчику. Кто-то храпѣлъ въ служебномъ отдѣленіи и пахло оттуда тяжелымъ спертымъ духомъ. Въ окна вагоновъ смотрѣла черная слѣпая тьма.
Студентъ не оглядываясь, съ желтымъ кожаннымъ чемоданчикомъ въ рукѣ, мягко и неслышно ступая, прошелъ къ дверямъ вагона, отворилъ ихъ, вышелъ на площадку -- ту самую, на которой три часа тому назадъ стояла веселая, маленькая, смѣющаяся и махающая платкомъ женщина -- минуту постоялъ надъ быстро несущимся назадъ темнымъ пространствомъ и прыгнулъ въ темноту, комочкомъ мелькнувъ гдѣ-то внизу, уже далеко позади поѣзда.
А въ уютномъ купэ вагона, подъ теплымъ пледомъ, смирно лежала маленькая женщина и выпученными мертвыми глазами смотрѣла въ спинку дивана, подвернувъ скрюченныя, какъ лапки убитой птицы тонкія руки и пачкая бархатную обивку дивана розоватой струйкой, текущей изъ уголка рта.
1911 г.