...Легкокрылый смех быстро и нежно пьяневших женщин... Аромат оркестра... Музыка духов... Шепот шелка... Кружевные отсветы розовых тел... Болтливые искры обещающих глаз... Лгущие, как роза, и, как роза, красные уста, в молчании ткущие ткань несуществующего счастья... И в воздухе -- тоска желаний, наивных и бесстыдных, стыдливых и наглых...
... Это была египетская ночь.
* * *
"В этом есть красота, -- думал известный писатель Беженцев, сидя у "Яра", -- я так и начну этот рассказ завтра утром:
"Легкокрылый смех быстро и нежно пьяневших женщин"...
И Беженцев, глотая уже теплое шампанское и ничего не видя вокруг, повторил несколько раз про себя начало своего нового рассказа, только что родившегося в весело-трепетавших клетках мозга.
"В этом есть красота и я опишу ее... воссоздам... и отдам людям"...
Цыганка Зоя прошуршала рядом шелковыми юбками, бросила магнитный взгляд на Беженцева и прошла близко около него -- за пальмы, где, как голубые тени, мелькали стройные фигурки, настоящие статуэтки, женского венгерского хора.
И Беженцев ласково смотрел на Зою, долго провожал ее загоревшимися глазами и любовно следил за тонкой и изящной фигуркой цыганки, мелькавшей, как пятнистая гиена на голубом цветочном ковре...
Это хорошо сказано. Как бы не забыть. Пятнистая гиена среди голубых цветов...
Лакей подлил шампанского, и Беженцев, без жажды и ощущая в себе только разгорающееся пламя творчества, лениво провел губами по краям стекла.
Холодно и жжет... Это хорошо: холодный огонь и горячий лед...
"И это я опишу"...
Весело бежали по клеткам мозга образы и тени. Плыли красивые слова. Музыкой звучали сравнения...
-- Это будет поэма. Поэма вина и ласки... Ласкового вина и пьянеющей ласки.
* * *
-- О чем вы думаете, Эдвард?
Беженцев посмотрел на Ольгу долгим, недоумевающим взглядом.
-- Сойдите на землю, Эдвард.
Писатель проснулся -- как жаль прогонять настроение! -- и засмеялся тягуче и принужденно. И, протягивая бокал, сказал, точно пропел:
-- Выпьемте за мой сон.
-- Пью, -- тоже поет красивый голос. -- Значит, Эдвард, вы спустились с неба на землю?
Да, теперь он, конечно, на земле. И отчетливо сейчас вспомнил, что только сегодня на обеде у Курчениновых все условились называть его "Эдвард", потому что дамы нашли его имя "Евтихий" слишком вульгарным для певца женской любви.
Да, он на земле. И видит пред собой глаза Ольги, такие открытые, прозрачно-голубые, как весеннее, влюбленное в солнце, небо.
И рядом -- милый вахлак Петенька, его товарищ по университету и муж Ольги.
И скатерть в пятнах. Пролитое вино... Смятые цветы, небрежно брошенные в вазу с фруктами... И подобострастные лица лакеев...
-- Расскажите ваш сон, Эдвард.
"Такие глаза были только у Дианы", -- подумал Беженцев, и тотчас мягко и по модному певуче стал декламировать:
Это было давно, это было давно
В королевстве приморской земли.
Там росла и цвела та,
Что звалась всегда,
Называлася Аннабель Ли...
-- И вам снилась Аннабель Ли?
-- Моя Аннабель Ли, Ольга Дмитриевна, -- отвечал ей задумчиво Беженцев, глядя куда-то далеко пред собой.