Разсказъ
Изданіе Вятскаго Товарищества.
1904.
I.
-- Э, послушайте!.. Подайте вотъ этого, номеръ двадцать пятый!
Согнувшись подъ прямымъ угломъ, фрачный лакей впился глазами въ прейсъ-курантъ, который Иванъ Петровичъ держалъ въ рукахъ.
-- Я думаю, душа моя, дорожному человѣку (кажется, такое есть народное выраженіе?) не воспрещается послѣ обѣда стаканъ легкаго вина?
Лакей, очень усердствовавшій около своихъ немногочисленныхъ первоклассныхъ пассажировъ, подумалъ, что настало время оказать барину существенную услугу:
-- Осмѣлюсь доложить, сударь: двадцать-пятый номеръ будетъ "секъ", а вотъ двадцать-третій -- очень легкое и пріятное-съ!
Но за услугу баринъ заплатилъ совсѣмъ неожиданнымъ образомъ:
-- Вы глупы, любезный! Вашего совѣта не спрашиваютъ!.. Такъ что же ты мнѣ скажешь, душа моя?-- обратился Иванъ Петровичъ опять къ супругѣ.
Анна Константиновна нѣсколько презрительно сжала губы и опустила углы рта. Ей уже успѣло надоѣсть полусуточное путешествіе на пароходѣ, а предстояло такое время препровожденіе сутокъ на восемь или на десять. Конечно, она могла бы отказаться отъ удовольствія столько времени созерцать скучные волжскіе берега или стѣны неуютной каюты; но ссоры изъ-за пустяковъ не входятъ въ ея разсчеты: надо и уступить когда нибудь, чтобъ въ важныхъ случаяхъ имѣть возможность упоминать о своей вѣчной уступчивости и о жертвахъ, которыя она непрерывно приноситъ фантазіямъ своего супруга. Ни чѣмъ инымъ, какъ любовью къ оригинальничанью, нельзя объяснить его послѣднюю фантазію: онъ случайно прочелъ книжку "О пользѣ рѣчныхъ путешествій", восхищался ею нѣсколько вечеровъ подъ рядъ въ разговорахъ между двумя роберами, самъ себя пришпоривалъ въ этомъ восхищеніи и кончилъ тѣмъ, что взялъ экстренный двухъ-недѣльный отпускъ (безъ внесенія его въ формуляръ) и повезъ всю семью -- испытать "укрѣпляющее дѣйствіе рѣчного воздуха". Ѣхали, разумѣется, и дѣти: гимназистъ, перешедшій въ пятый классъ, и институтка, двумя годами старше брата. Относительно ихъ Иванъ Петровичъ преслѣдовалъ также особые виды: имъ въ высшей степени полезно будетъ заглянуть въ "книгу жизни", о содержаніи которой они знаютъ пока только съ чужихъ словъ. Развѣ можетъ сравниться вся эта печатная премудрость, всѣ эти классные уроки и внѣклассныя чтенія съ непосредственнымъ наблюденіемъ надъ природой и людьми, надъ взаимными ихъ отношеніями, надъ народнымъ бытомъ (это словечко опять стало съ нѣкотораго времени въ большомъ ходу въ сферахъ, около которыхъ толокся Иванъ Петровичъ)? Конечно, тутъ и сравненія не можетъ быть никакого!.. Между тѣмъ до сихъ поръ дѣти видѣли и изучали только подстоличныя дачи, да одинъ разъ, года три назадъ, ѣздили съ матерью въ Кисловодскъ,-- ну, о жизни по этимъ "минерашкамъ" Иванъ Петровичъ достаточно наслышался!.. Итакъ, тронулись въ путь цѣлой семьей. Подростки, особенно гимназистъ, находившіеся подъ сильнымъ вліяніемъ своихъ заведеній и потому мало слившіеся съ духомъ своей чиновнически комильфотной семьи, были искренно рады на время "удрать" отъ скучнаго дачнаго режима; папаша держалъ себя бодро и шумно, какъ и слѣдуетъ человѣку, приводящему одинъ изъ своихъ геніальныхъ проектовъ въ исполненіе; Аннѣ Константиновнѣ осталась на долю роль страдательнаго лица.
Она терпѣливо выжидала ухода сконфуженнаго лакея и отвѣтила мужу особенно ровнымъ голосомъ, слушая который онъ иной разъ восклицалъ, когда бывалъ въ дурномъ расположеніи духа: "да не тяни, ты душу мою, Христа ради!"
-- Вамъ пора бы знать мои взгляды на этотъ предметъ, Иванъ Петровичъ. Я не нахожу достаточныхъ основаній дѣлать на пароходѣ то, что считаю дурнымъ и непозволительнымъ дѣлать на сушѣ.
-- Но позволь, Анета, развѣ условія и обстановка...
-- Таково мое убѣжденіе. Вѣдь вы, надѣюсь, не станете насиловать мои убѣжденія?
-- Что ты, что ты, Богъ съ тобой!
-- И теперь, когда я приняла отвѣтственный постъ въ нашемъ Обществѣ...
-- Да развѣ я это могу забыть хоть на одну минуту?..
Въ послѣднемъ, весеннемъ засѣданіи третьяго Общества трезвости Анна Константиновна была единогласно избрана вице-предсѣдательницей этого Общества, и ей еще не успѣло надоѣсть это новое званіе; поэтому Иванъ Петровичъ имѣлъ удовольствіе раза по три на дню получать напоминаніе, съ кѣмъ собственно онъ имѣетъ дѣло. А такъ какъ, по выраженію той же Анны Константиновны, у него "ничего не было святого въ душѣ", то ему эти напоминанія стали уже казаться нѣсколько излишни; на сушѣ, впрочемъ, онъ не смѣлъ коснуться этого деликатнаго обстоятельства, на пароходѣ, гдѣ "условія и обстановка" способствуютъ нѣкоторой вольности мыслей, рѣшился -- и чуть не раскаялся.
-- Вы кажется, насмѣхаетесь!.. Ничего, продолжайте,-- я къ этому привыкла за семнадцатилѣтнюю страдальческую жизнь съ вами. Но даже у гробовой доски я буду громко исповѣдывать свои убѣжденія и никогда не позволю...
Но тутъ, на счастье Ивана Петровича, вбѣжалъ по винтовой лѣстницѣ лакей съ подносомъ и бутылкой. Дѣти, уже давно до-сыта наслушавшіяся родительскихъ репликъ, воспользовались этимъ естественнымъ перерывомъ и отодвинули свои стулья.
-- Можно встать, мама?-- спросила Ната, цѣлуя ей руку.
-- И ты, уходишь, Сергѣй?-- обратился отецъ къ сыну, за отсутствіемъ другихъ собесѣдниковъ мужскаго пола.-- А полъ-рюмочку винца, а?
-- Иванъ Петровичъ, зачѣмъ же ребенка...
-- Ну, онъ ужъ не ребенокъ, а мужчина! Да и въ Общество трезвости еще не вступалъ, а?
Стоя у стула отца и съ аппетитомъ глядя на соблазнительную рюмку, мальчикъ краснѣлъ и мялся, потому что чувствовалъ на себѣ взоры четырехъ паръ глазъ: четвертымъ былъ лакей, изъ своего угла наблюдавшій за курьезной сценой.
-- Я ничьихъ убѣжденій не насилую,-- говорилъ Иванъ Петровичъ, обращаясь къ пятикласснику, но несомнѣнно по адресу Анны Константиновны:-- если ты пить не хочешь изъ принципа -- не пей; но если ты ничего не имѣешь противъ, то выпей капельку, потому что кромѣ пользы ничего тебѣ отъ этого, не сдѣлается. Вино создано на потребу человѣку, такъ же, какъ и всѣ прочіе продукты, да!
Мальчикъ сдѣлалъ неопредѣленное движеніе рукой; онъ и самъ не сознавалъ, что дѣлаетъ: отказывается ли отъ рюмки, которую отецъ продолжалъ держать въ нѣсколькихъ вершкахъ отъ его рта, или принимаетъ ее. Въ этотъ моментъ Ната, принявшая его движеніе за отказъ, хихикнула. Сережа тотчасъ вспомнилъ бывшій у нихъ до обѣда споръ о томъ, кто изъ нихъ двухъ болѣе самостоятеленъ и свободенъ въ своихъ дѣйствіяхъ: сестра указывала на свое старшинство годами, братъ гордо называлъ себя мужчиной, а ее -- дѣвченкой. Теперь оказывалась возможность подтвердить слова дѣломъ: онъ схватилъ рюмку, торопливо отхлебнулъ изъ нея, закашлялся и убѣжалъ на балконъ.
-- Что-жъ, перейдемъ и мы на балконъ, Анета?-- улыбаясь, спросилъ Иванъ Петровичъ, чувствуя въ то же время, что тему о винѣ, ради собственной безопасности, надо оставить въ покоѣ.-- Человѣкъ! перенести это туда!
Анна Константиновна встала и сосредоточенно перекрестилась нѣсколько разъ на чуть замѣтный маленькій образъ, висѣвшій въ углу рубки; Ната перекрестилась наскоро раза два, а Иванъ Петровичъ, мелькомъ взглянувъ на проходившаго въ это время черезъ рубку офицера въ бѣломъ кителѣ, нагнулся и дольше, чѣмъ нужно, доставалъ упавшую на полъ салфетку: въ другую минуту онъ едва удостоилъ бы отшвырнуть ее ногою.
На балконѣ, хотя и въ тѣни, было немногимъ развѣ свѣжѣе, чѣмъ въ рубкѣ. Цѣлый день солнце палило самымъ невыносимымъ образомъ, а теперь, подъ вечеръ, вся сумма тепла, полученнаго землею за день, какъ будто сосредоточилась надъ ослѣпительно блестѣвшей поверхностью Волги: рѣка, казалось, находилась въ послѣдней степени томленія, тщетно ожидая наступленія вечерней прохлады или свѣжаго вѣтра.
-- Ната, принеси сюда мою вышивку! И себѣ возьми что нибудь: нельзя же такъ сидѣть!
Супруги не обмолвились ни однимъ словомъ за время отсутствія дочери: она -- меланхолично смотрѣла, на прибрежные кусты, онъ -- тщательно обрѣзывалъ, и закуривалъ сигару.
-- Мама! а Лиза лежитъ и не обѣдала: говоритъ, что очень болитъ голова!
-- Вотъ наказанье, право, съ такой горничной!... Непремѣнно надо будетъ ей отказать, какъ только вернемся... съ этой прогулки. Или служить, или болѣть!
-- Но это у ней, мама, вѣдь во второй только разъ за цѣлый мѣсяцъ!...
-- Ахъ, Ната, не мѣшайся не въ свое дѣло!... Возьми книгу и читай.
Дѣвушка стала нехотя отыскивать страницу какое ужь тутъ чтеніе, когда такъ жарко и, вмѣстѣ съ тѣмъ, такъ хорошо,-- и когда колеса парохода такъ быстро и бодро стучатъ, а волна изъ подъ его носа шипитъ и злится, что не можетъ задержать его быстраго бѣга?...
-- Ты что это читаешь, Ната?-- спросилъ отецъ.
-- "Марію Стюартъ", папа. Только что начала.
-- "Марію Стюартъ"?... Да, да,-- хорошая вещь. Читай, читай, дѣвочка! Усвоить въ молодые годы всѣ эти классическія произведенія, отъ которыхъ вѣетъ, такъ сказать, античнымъ духомъ, очень полезно, да.
-- А когда это классическое произведеніе написано, папа, не знаешь ли?
Она хотѣла-было спросить "кѣмъ написано?" -- но пожалѣла отца, съ которымъ была, вообще, въ ладахъ. Это, однако, не мѣшало ей изрѣдка съ женскою смѣтливостью ставить его въ неловкое положеніе и лукаво наблюдать, какъ онъ неуклюже выпутывался изъ бѣды, стараясь все-же-таки сохранить "аппарансы".
-- Не... не помню, душа моя. Разные историческіе и біографическіе факты надо звать лишь постольку, дружокъ, чтобы имѣть ясное представленіе объ общемъ, такъ сказать, теченіи жизни человѣчества, а относительно мелочей, если нужно, всегда можно справиться въ надлежащихъ инстанціяхъ, ха, ха!... Вотъ, вамъ, въ молодые годы, дѣйствительно надо упражнять память заучиваніемъ наизустъ... разныхъ вещей, а у насъ, людей дѣла, многое-множество текущихъ заботъ, и бѣднымъ намъ...
Онъ чуть-было не сказалъ -- "не до Шекспира и его драмъ", но во-время остановился: хотя двустишіе было удачно, но маленькое сомнѣніе относительно авторства Шекспира заставило пожертвовать случайнымъ удачнымъ словомъ. Чтобы приличнѣе прервать щекотливый разговоръ, удобнѣе всего было знаменательно махнуть рукой и глубоко задуматься. Но о чемъ задуматься,-- вотъ вопросъ?... Развѣ вотъ объ этомъ путешествіи?... Станетъ оно недешево, рублей въ триста пятьдесятъ, и то благодаря новымъ "обратнымъ" билетамъ со скидкой, а удовольствій что-то немного сулитъ впереди! Да какое -- удовольствій! Если такъ будетъ впередъ дѣло идти, такъ тутъ со скуки, пожалуй, съ ума сойдешь!... Даже для винта партнеровъ что-то не видно... Вотъ, развѣ этого попа да офицера пригласить, а они еще кого-нибудь найдутъ?... Да наврядъ согласятся,-- или ужь по какой-нибудь двухсотой развѣ... Совсѣмъ порядочной публики на этомъ проклятомъ пароходѣ нѣтъ!"
Однако надо же предпринимать что-нибудь!... Давно ли это было?... Да, въ пятницу, онъ передалъ (и выдумалъ же: въ тяжелый день!) свое отдѣленіе старшему столоначальнику и безобидно шутилъ надъ нимъ: "Бѣдный вы, бѣдный! Въ этакую духоту -- и днемъ писать проекты о преуспѣяніи, а вечеромъ неизбѣжный винтъ съ дачными сосѣдями, ха, ха!... Вотъ я такъ отряхнусь, по крайней мѣрѣ, отъ этой мертвящей рутины и наберусь силы, чтобы дотягивать лямку до осени; ну, таііт, ужь лучше пойдетъ!..." А тотъ тонко улыбался, старый плутъ, и говорилъ: " Соскучимся мы безъ васъ, Иванъ Петровичъ, а вы насъ забудете!" Какъ будто напередъ зналъ, злодѣй, кто изъ нихъ двухъ раньше соскучится!... "Пройдтись развѣ по балкону? Авось, съ кѣмъ-нибудь и сговоримся?..."
-- Ната, а гдѣ Сергѣй? ты не видала?... Пойдемъ, пройдемся; кстати, посмотримъ, гдѣ онъ.
Иванъ Петровичъ любилъ гулять съ Натой: рука объ руку съ тоненькой, хорошенькой дѣвушкой, только-что вышедшей изъ дѣвочекъ, онъ самъ чувствовалъ себя бодрѣе и жизнерадостно поглядывалъ на проходящихъ, мужчинъ и женщинъ,-- на послѣднихъ, если они были милы,-- съ особеннымъ удовольствіемъ, однако такъ, чтобы Ната не замѣчала. Но она очень хорошо все замѣчала!
-- А какъ же классическую "Марію Стюартъ", папа?-- спросила она, улыбаясь.
-- Ну, ну, успѣешь! еще много времени впереди у тебя.
-- Ты думаешь, папа?...
Высокій и тучный священникъ дремалъ, сложа руки на животѣ; офицеръ съ увлеченіемъ читалъ номеръ Стрекозы. Ни съ тѣмъ, ни съ другимъ не представилось случая заговорить. Развѣ заглянуть во второй классъ? Вонъ виднѣется нѣсколько тоскующихъ, кажется, фигуръ.
Сережа стоялъ на носовой части балкона, опершись на перила, и внимательно къ чему-то приглядывался и прислушивался.
-- Ты тутъ что дѣлаешь, Сергѣй?-- спросилъ отецъ.
-- Да вотъ, внизу...
На самомъ носу парохода, гдѣ уже не было ни боковыхъ стѣнокъ, ни навѣса, гдѣ свободно продувало вѣтеркомъ, собралась цѣлая кучка третьеклассныхъ пассажировъ. У нихъ шелъ какой-то оживленный разговоръ, изрѣдка прерываемый грохотомъ здоровыхъ глотокъ.
-- Изучаешь "книгу жизни", дружокъ? Это хорошо. Мы живемъ въ такое время, когда особенно хорошо надо знать людей, понимать и угадывать ихъ думы, стремленія, симпатіи и недовольства... Безъ этого теперь не проживешь!... Послушай, Ната, и ты. Женщины въ настоящее время также призваны... да!
Неопредѣленный жестъ рукою закончилъ недававшуюся фразу. Они всѣ трое облокотились на перила и стали смотрѣть внизъ.
II.
-- Оттого и нѣтъ ничего, что разбаловались оченно, лодырничаютъ!...
-- Лодырничаемъ? Балуемся? Нѣ-ѣтъ, господинъ купецъ, ваше высокостепенство,-- ты бы съ наше побаловался-то: авось отощалъ бы малость, а то тебя -- вишь, какъ расперло, каку муку принимаешь, инда вчужѣ жалко становится!...
Кругомъ поднялся оглушительный хохотъ. Даже купецъ сконфуженно улыбался, хотя старался казаться серьезнымъ.
-- Наша, парень, работа невидная и не твоего ума дѣло цѣнить ее. А вотъ вашу -- такъ сразу видать: тяпъ-ляпъ, ну и выходитъ Богъ знаетъ что!.. Чья же вина-то?
-- Поштенный! Да вѣдь и допрежъ такъ-то тяпали, а кормились, вѣдь,-- замѣтилъ новый собесѣдникъ, крестьянинъ поплотнѣе и поосновательнѣе главнаго оппонента купца.
-- Долго ли Ему терпѣть-то, Батюшкѣ, ваше окаянство?... Вотъ, и наказывать сталъ!
-- Это вы вѣрно-съ! Однако надо сказать и такъ, что необразованность ихъ тутъ также большую ролю имѣетъ. Мы хоть и въ городѣ живемъ-съ, а тоже понимать это дѣло можемъ! Промежъ господъ однихъ сколько теперь этихъ разговоровъ идетъ!... Очень даже необразованъ народъ и пользы своей ни вотъ на сколько не понимаетъ!
Неопредѣленная личность въ пиджакѣ, пившая чай за столикомъ, энергично стукнула при этихъ словахъ пятерней но чайнику и побѣдоносно оглядѣлась кругомъ.
-- Вѣдь третій годъ, третій годъ подъ рядъ, милостивецъ!... Животы всѣ подвело, скотивенка какая осталась и та дохнуть стала, у ребятенокъ брюха стали пухнуть, да и большіе, вотъ, помирать ужъ зачали...
Это проговорилъ неторопясь, укоризненно и горестно, сидѣвшій въ сторонѣ на свитомъ канатѣ оборванный мужиченко въ синей петрядинной рубахѣ, въ стоптанныхъ лаптяхъ. До этого онъ держалъ все время голову понуро и изрѣдка шмыгалъ заскорузлой ладонью подъ носомъ и по жидкой бородѣ. При звукѣ его надтреснутаго и негромкаго голоса всѣ замолчали и съ вниманіемъ на него посмотрѣли.
-- Теперича вотъ приходитъ въ артель нашъ деревенскій...
-- А ты кто будешь, что работаешь?-- спросилъ купецъ.
-- Мы по земляной части, артелью въ городѣ, значитъ, работаемъ...
Въ этотъ моментъ позади Ивана Петровича прошелъ, подбрякивая шпорами, намѣченный партнеръ; Иванъ Петровичъ оглянулся и, торопливо замѣтивъ по адресу дѣтей: "Да, да, бѣдность ужасная!... Ну, вы тутъ постоите?... А я схожу... сейчасъ!" -- быстрыми шагами пошелъ догонять офицера. Ната, не разслышавъ нѣсколькихъ словъ мужика, нетерпѣливо передернула плечами. Гимназистъ при замѣчаніи отца о "бѣдности" вспомнилъ о шестидесяти копѣйкахъ, бывшихъ у него въ карманѣ: онъ покупалъ, по порученію матери, передъ отъѣздомъ на пароходъ, конфекты мармеладъ и пастилу къ чаю, а сдачу забылъ отдать. Щеки у него вспыхнули, когда онъ ощупалъ пальцами эти три двугривенныхъ, не вынимая ихъ изъ кармана.
-- Я туда пойду, Ната: лучше слышно будетъ.
Но она пропустила его слова мимо ушей, занятая разсказомъ изъ "книги жизни".
-- ...Мишутка-то твой, гритъ, померши на прошлой недѣлѣ, а Ѳедосья -- это жена -- на смертной постелѣ лежитъ и наказываетъ тебѣ долго жить... (Онъ опять шмыгнулъ рукою по рѣдкимъ, бѣлесоватымъ усамъ). Не жилица я, гритъ, на бѣломъ свѣтѣ: пущай онъ -- это я-то,-- поторопится, авось еще живую застанетъ. А не застанетъ, такъ по крайности по-хрестьянски похоронитъ. Вотъ я и собрался; работу бросилъ, три цѣлковыхъ выпросилъ у артели въ за-будущее... Семь съ полтиной теперь долгу на мнѣ, въ артель-то!...
-- Съ чего жъ это она, хозяйка твоя, помирать стала?
-- Богъ ее знаетъ,-- отвѣтилъ мужиченко и высморкался въ подолъ рубахи.
-- Отъ легкой жисти, господинъ купецъ, должно быть! Не иначе какъ этакимъ манеромъ, ась?...
Купецъ сердито взглянулъ на своего ехиднаго спорщика, отвернулся и сталъ барабанить пальцами о бортъ парохода.
-- Вотъ, теперь ужь недалеко!-- замѣтилъ оживившійся мужиченко.-- Вотъ, какъ эту деревню проѣдемъ, всего пять верстъ останется до нашей-то. Надо идти капихтана просить, чтобъ спустилъ съ парохода. Авось ишшо живой застану, хозяйку-то!...
-- Богъ милостивъ, застанешь!... Все отъ Бога!-- послышались сочувственные отклики...
-- Ишь, лодка какая-то отваливаетъ: къ намъ, должно, съ пассажирами?-- замѣтилъ кто-то.
-- Какое, съ пассажиромъ! За подаяніемъ. Къ каждому пароходу выѣзжаютъ, почитай, изъ всѣхъ деревень въ этомъ вотъ мѣстѣ: верстъ на сто полоса идетъ.
Сказавшій это матросъ оглядѣлъ компанію: извѣстіе оказалось новостью для большинства слушателей. Только все тотъ-же мужиченко услыхалъ, должно быть, знакомую вещь.
-- Это вѣрно, что по милостыньку выѣзжаютъ. Только это не здѣшніе, а такъ -- понашло народу разнаго: татаръ этихъ, чувашъ, ѣсть-то имъ нечего стало, такъ вотъ они и повылѣзли сюда,-- тутъ все-жъ будто посытнѣе около рѣки-то; ну, и кормятся. Лодки имъ здѣшніе даютъ,-- не препятствуютъ.
-- Что-жъ, и подаютъ когда?
-- Неспособно,-- отвѣтилъ матросъ.-- Иные пассажиры, кои успѣютъ, булки имъ въ рѣку бросаютъ, да все пустое дѣло. Много ль набросаютъ, пока пароходъ мимо лодки пробѣжитъ?
-- Ишь, загодя кланяются... Шапки поскидали ребятенки...
Женщина съ сбившимся на головѣ платкомъ усиленно гребла; на кормѣ сидѣлъ подростокъ-мальчикъ и кормовымъ весломъ помогалъ изо всѣхъ силъ; посреди лодки стояла на колѣняхъ другая женщина и низко кланялась по направленію къ грозно надвигавшемуся на нихъ пароходу; за нее держался ребенокъ въ одной рубашенкѣ,-- судя по стриженымъ волосамъ на открытой головѣ -- мальчикъ.
-- Должно, даромъ эти выѣдутъ!-- тономъ посторонняго наблюдателя сказалъ матросъ.
-- Извѣстно,-- нужда придетъ, за все хвататься будешь...
Купецъ медленно отвернулъ полу своего длиннаго сюртука и подолѣ; рубахи навыпускъ: его рука нерѣшительно полѣзла въ карманъ.-- "А може, не успѣютъ доѣхать?" -- размышлялъ онъ: "да и какъ имъ потрафишь въ лодку-то? Такъ, только зря пятакъ загубишь!"...
Ната почувствовала, что у ней что-то перехватило въ горлѣ и что глаза у ней полны слезъ. Она нервно провела рукой по лицу и по шеѣ и зацѣпила обшлагомъ рукава за брошку. Это была очень миленькая брошка. Когда Ната, сдавъ послѣдній экзаменъ, пріѣхала на каникулы домой, папа тотчасъ повелъ ее въ кондитерскую выбирать конфекты по ея вкусу. По дорогѣ они, болтая о томъ о семъ и весело смѣясь, остановились у окна ювелирнаго магазина; между массой разныхъ блестящихъ вещей тамъ была выставлена прелестная брошка: вѣточка коралла, оправленная въ тонкую золотую сѣть.
-- Тебѣ очень нравится коралликъ?-- спросилъ папа.-- Ну, хотя и не въ моихъ принципахъ такимъ молоденькимъ дѣвочкамъ дарить золотыя вещи и пріучать ихъ къ роскоши, но -- зайдемъ: я тебѣ куплю ее въ память сегодняшняго счастливаго дня. Береги ее: состаришься -- пріятно будетъ, глядя на нее, вспоминать о своей молодости и о первомъ золотомъ папиномъ подаркѣ.
Она такъ была растрогана тогда, счастливая Ната, что съ жаромъ разцѣловала папу тутъ же въ магазинѣ. И онъ хорошо себя чувствовалъ,-- развѣ онъ злой человѣкъ? И только вотъ -- хозяина-француза и прикащика нѣсколько стѣснялся и потому говорил Натѣ: "будетъ, довольно, перестань!" Брошь стоила недорого, всего восемнадцать рублей, такъ что и строгая мама не сильно журила ихъ за поступокъ не согласовывавшійся съ ея убѣжденіями, но все-жъ таки сдѣлала нѣсколько отрезвляющихъ замеѣчаній по адресу дочери....
-- Ты вѣдь и носить не умѣешь украшеній...
-- Научусь, мама!
-- Прыгаешь все и навѣрно потеряешь на второй же день...
-- Нѣтъ, мама, милая,-- никогда, никогда не потеряю! Всю жизнь хранить буду!
И вотъ теперь рукавъ Наты зацѣпился о драгоцѣнный кораллъ. Почему именно теперь, когда прежде этого никогда, кажется, не случалось?.. Всѣ женщины, большія и маленькія, немного суевѣрны. Ну, хоть не суевѣрны, а все-жъ таки настроены на нѣсколько мистическій ладъ; и притомъ -- восторженны... А собственаго кошелька Ната еще не заводила и денегъ при ней не было.
Въ своемъ быстромъ бѣгѣ Ната слегка споткнулась о протянутыя ноги все еще дремавшаго послѣ трапезы священника; онъ испуганно очнулся и съ неудовольствіемъ посмотрѣлъ вслѣдъ "сумасшедшей дѣвчонкѣ". Лодка была уже у кормы парохода, когда Ната добѣжала до задняго балкончика втораго класса. Что-то бѣлое въ родѣ связаннаго въ узелокъ носоваго платка мелькнуло въ воздухѣ и упало саженяхъ въ пяти отъ лодки. Одна женщина торопливо отгребалась отъ пароходной струи; другая, стоявшая на колѣняхъ, успокоивала ребенка, со страхомъ уцѣпившагося за ея юбки. Видѣли-ли они Натину первую душевную милостыню? Конечно, видѣли и слѣдятъ за ней, жадными, да жадными отъ голода глазами. Но дойдетъ ли она до нихъ, успѣютъ ли они догрести до бѣлеющагося на гребнѣ волныѣ пятнышка, прежде чѣмъ оно скроется въ желтоватыхъ струяхъ Волги, равнодушно поглотившей на своемъ вѣку цѣлые горы сокровищъ, въ сравненіи съ которыми Натина золотая блестка -- ни что?.. О, Волга-матушка, родная,-- не зарься на этотъ бѣдный коралликъ: отдай его имъ, голоднымъ и плачущимъ!..
Тутъ слѣдовало бы сказать пару словъ объ отношеніи стоявшихъ близь Наты пассажировъ втораго класса къ ея безразсудному поступку. Только совершивъ его, дѣвушка вспомнила о страшномъ "что скажутъ?" Она сильно покраснѣла и оглянулась кругомъ; но, встретивъ только рядъ деревянныхъ лицъ и любопытныхъ взглядовъ, круто повернулась на мѣстѣ и опять ушла на носъ парохода. Надо быть крупнымъ психологомъ, чтобы умѣть догадываться о чувствахъ толпы нашей средней, такъ называемой, чистой публики: она одинаково сдержанно смотритъ на уличный скандалъ и на трупъ раздавленнаго поездомъ человѣка, на хожденіе по канату внизъ головой и на толпу нищихъ (при условіи, чтобы они стояли не слишкомъ близко); она одинаково надуто держитъ себя на иллюминаціяхъ и на похоронахъ. Странная это публика!.. Многіе десятки поколѣній "лучшихъ людей" надо было воспитать въ правилахъ отчужденія однихъ людей отъ другихъ, убивать у нихъ всякую охоту громко высказывать свои мнѣнія, съ молокомъ матерей передавать отъ одного поколѣнія другому все крѣпчавшій экстрактъ житейской мудрости, заключенный въ изреченіяхъ въ родѣ: "моя хата съ краю", "не нашего ума дѣло" и т. п., чтобы достигнуть такихъ блестящихъ результатовъ относительно поколѣнія современнаго!.. И вотъ почему второклассные пассажиры отнеслись къ поступку Наты совершенно такъ же, какъ если бы она бросила въ воду арбузную корку: можетъ быть, каждый изъ нихъ и подумалъ въ это время что нибудь, можетъ быть -- почувствовалъ даже потребность сказать или сдѣлать что- нибудь по этому поводу, но такъ какъ среди мужчинъ пьяныхъ не было, а дамы не перезнакомились еще настолько, чтобы начать сплетничать и откровенничать,-- то никто не выразилъ ни словомъ, ни движеніемъ того, что думалъ и чувствовалъ. А, не видя съ ихъ стороны поступковъ, дѣлать болѣе или менѣе остроумныя догадки относительно того, что они думали и чувствовали, не слишкомъ-то благодарная задача...
III.
Между тѣмъ на носу парохода событія текли своимъ чередомъ. Мужиченка вернулся отъ помощника капитана, къ. которому ходилъ, еще болѣе растеряннымъ. Его встрѣтили вопросами: "ну, что, какъ дѣла?" Но онъ стоялъ, продолжая держать шапку въ рукахъ, молчалъ и безсмысленно глядѣлъ въ бороду ближайшему изъ вопрошавшихъ, и только когда тотъ дернулъ его за рукавъ, отвѣтилъ:
-- Что-жъ тутъ, братцы, таперича дѣлать?.. Вѣдъ не пущаетъ помощникъ-то: правовъ, гритъ, твоихъ нѣту тутъ на берегъ сходить!..
-- Какихъ-такихъ правовъ нѣту? Вѣдь, самъ обѣщалъ?
-- Самъ, самъ,-- о ту пору, какъ билетъ мнѣ брать.
-- Ну, вотъ! Значитъ, должонъ онъ исполнять обѣщаніе, аль нѣтъ?.. Это рази порядокъ будетъ -- обвѣщать, обнадежить, да и обмануть потомъ?..-- горячились собесѣдники.
-- Да ты толкомъ-ли просилъ, дурья голова?.. Онъ хоша помощникъ-то, и крутенекъ, а все-жъ говорилъ-ли, что хозяйка помирать собралась?-- допытывался дежурный матросъ.
-- Какъ не говорилъ: все обсказалъ, какъ и что...
-- Нѣтъ, этакъ нельзя! Это развѣ порядокъ? Мы законы сами знаемъ!... Можно потребовать, чтобъ все по формѣ было, и протокольчикъ составить можно будетъ!.. Я отстою тебя!-- кричалъ неизвѣстнаго званія человѣкъ въ пиджакѣ.-- Эй, матросъ, зови сюда помощника!.. Я съ нимъ поговорррю?
Матросъ охотно пошелъ. Мужиченка кланялся въ поясъ энергичному защитнику; тотъ билъ себя въ грудь и громче, чѣмъ требовалось обстоятельствами, давалъ обѣщанія не потерпѣть, отстоять, наставить...
-- Что тутъ за шумъ?.. Это все ты, каналья, народъ мутишь?!. Сказано было тебѣ, идолу, что нельзя останаѣливатъ парохода? Сказано тебѣ, что по росписанію идемъ, а опозданія уже сорокъ минутъ есть?.. Бестолочь ты этакая!..
-- Батюшка, кормилецъ, ваше благородіе! Да вѣдь жена помирать собралась!..
-- Да я-то виноватъ, что-ли, что она собралась?.. На пристани, въ Козлиномъ броду, сойдешѣ.
-- Кормилецъ, четырнаднать вѣдь, верстъ оттеда, а наша деревня -- вотъ она!
Изъ-за мыса показалась небольшая деревушка, глубоко спрятавшаяся между двумя откосами прибрежныхъ холмовъ.
-- Вотъ она самая, наша Ракитовка, и есть! Рукой достать!.. Подать ежели свистокъ, сейчасъ лодка будетъ... батюшка!
Мужичонка прибѣгъ къ сильнѣшей аргументаціи изъ тѣхъ, на которыя былъ способенъ: бухнулся помощнику въ ноги. Кругомъ послышался ропотъ. Изъ неяснаго говора выдвинулся голосъ неизвѣстнаго защитника.
-- Этакъ будетъ не по закону!.. Мы этакъ и заявленіе съумѣемѣ подать, коли что, на счетъ притѣсненія безвиннаго человѣка...
Помощникъ оглянулся кругомъ и наскочилъ на говорившаго.
-- Что вы мнѣ тычете закономъ? Какое вы имѣете; право давать мнѣ указы? (Тутъ онъ увидѣлъ, что противникъ его далеко не страшенъ). Глупѣе я тебя, что-ли? Вѣдь слышалъ -- русскимъ, кажется, языкомъ говорилъ -- что мы по росписаніюî идти должны: законъ, значитъ, соблюдать должны, или нѣтъ,-- по твоему какъ будетъ?.. А опозданія сорокъ минутъ!.. Мы, что-ли, этихъ мелей понасажали на каждой верстѣ, а? Такъ-то!.. А ты народъ у меня не мути -- смотри, какъ бы самому не попало!
Помощникъ согрозилъ въ заключеніе пальцемъ и ушелъ, но невдалекѣ; у лоцманской каюты, остановился, наблюдая, что будетъ дальше. Мужичонка, все время стоявшій на колѣняхъ, перевалился теперь на бокъ и уткнулъ лицо въ груду канатовъ; оттуда слышались рѣдкія всхлипыванья. Публика потеряла почву, подъ ногами и не понимала, можно-ли и надо-ли ей дѣлать, что-нибудь при такой оказіи, и если надо, то что же именно?
-- А, вѣдь, взаправду недалеко до берегу-то! Живымъ манеромъ-бы лодку подали!
-- Что толковать!.. Придирка одна, раздуй его горой!
-- А ты малый, не реви: чего народъ зря нудить?-- говорилъ прежній матросъ, слегка тыкая мужиченку подъ бокъ носкомъ сапога.-- Вѣдь кабы, законъ дозволялъ, а то -- слыхалъ вѣдь -- по росписанію идемъ!.. Твоихъ правовъ,, выходитъ, и нѣту. Кабы права были;-- а, то, нечего зря и начальство утруждать!
Сережа стоялъ все это время у самой двери, ведшей и подъ крытую палубу, не обращая на себя ничьего вниманія! Случайно раскрытая имъ страница "книги жизни" оказалась интереснѣй Майнъ-Рида и Фенимора Купера, которыми онъ зачитывался на дачѣ. Онъ забылъ даже, зачѣмъ именно сюда пришелъ, забылъ о трехъ двугривенныхъ въ карманѣ, и только легкая дрожь, изрѣдка пробѣгая по его спинѣ и ногамъ, заставляла, его пожиматься.
Вдругъ мужичевка поднялся, сѣлъ на канаты и сталъ торопливо разуваться. Бросивъ на полъ послѣднюю портянку, онъ, безтолково махая руками, обратился къ присутствовавшимъ:
-- Братцы, православные, будьте свидѣтели, коли что приключится неладное!.. А одежонку на пристани сдайте,-- опосля возьму... Простите, Христа ради!
И поклонился въ поясъ. Секунду продолжалось молчаніе; потомъ раздался взрывъ голосовъ:
-- Никакъ мужикъ съ ума спятилъ, братцы!
-- Аль утонуть захотѣлъ? Держи его!.. Сдурѣлъ ты, что-ль, пропащая головушка?
-- Однако, это не модель будетъ, такъ-то!-- замѣтилъ купецъ и для чего-то всталъ.
-- Почтенные! Давай помощника звать! Тащи его сюда!.. Что-жъ, человѣку такъ и погибать дарма?..-- звонко крикнулъ кто-то и двинулся къ двери; за нимъ еще нѣсколько человѣкъ.
Повинуясь безмолвному приказанію толпы, Сережа также обернулся и увидѣлъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя помощника капитана, стоявшаго у лоцманской каюты.
Сережѣ показалось, что тотъ думаетъ спрятаться: въ немъ сразу вспыхнули инстинкты охотника, завидѣвшаго вдали травимаго звѣря.
-- Вотъ онъ! Держи его!..-- крикнулъ мальчикъ, съ визгомъ кинулся къ помощнику и схватилъ его за бортъ пиджака.-- Вы... вы не смѣете!.. Онъ хочетъ въ воду броситься!..
Помощникъ оторопѣлъ отъ неожиданнаго нападенія. Въ ту же минуту носовая публика окружила его и, энергично махая руками, кричала въ десять голосовъ.
-- Душегубы!.. Бить ихъ надо!.. Братцы, полѣзай наверхъ, останови машину!.. Въ воду его самого, подлеца!
Толпа росла, потому-что прибывали новые пассажиры съ кормовой части и, хотя активнаго участія въ бунтѣ не принимали, не зная причинъ его, но поддерживали своимъ присутствіемъ энергію вожаковъ. Сережа продолжалъ цѣпляться за бортъ пиджака: вѣдь, если разнять пальцы, то что же дѣлать дальше?
-- Да что вы, господа, что вы!... Это-жъ его зналъ, что онъ такой полоумный! Я сейчасъ остановлю!.. Да пустите же меня, чортъ возьми, что это за мальчишка такой!.. Эй, матросы, матросы!
Подбѣжавшіе два или три матроса протолкались въ центръ начинавшей нѣсколько затихать толпы, не безъ труда оторвали пальцы Сережи отъ пиджака и прочистили растерявшемуся начальству дорогу. Черезъ минуту послышались свистки, и пароходъ остановился. Деревня уже далеко осталась назади, и надѣлавшаго переполохъ мужиченку пришлось высаживать на пароходной лодкѣ. Собираясь сходить въ нее, онъ кланялся на обѣ стороны и говорилъ:
-- Спасибо, братцы! Дай Богъ вамъ, что отстояли! Кабы не вы...
-- Ну, ну, разговаривай еще! Шевелись!.. торопили его матросы.
-- Ишь, вѣдь,-- всего и дѣла-то -- пять минутъ, а чуть человѣкъ не погибъ!..-- говорили въ толпѣ третьеклассныхъ пассажировъ, все еще не могшихъ вполнѣ успокоиться послѣ момента случайнаго подъема духа.
-- Дай имъ волю-то, такъ они тебя такъ осѣдлаютъ, что любо-два!
-- По росписанью, говоритъ, нельзя, а до дѣла дошло -- такъ оказалось очень даже просто, ха, ха!..
-- Нѣтъ, братцы, парнишко-то,-- барченокъ, что-ль, откуда ни взялся -- хвать помощника за пельки: не попущу, гритъ!..
-- Ну-жъ, и шутъ его дери: ловко онъ помощника притиснулъ, хо, хо!.. Будетъ помнить кузкину мать!..
А помощникъ наверху, на мостикѣ, свирѣпствовалъ, ругаясь направо и налѣво; и лишь только пароходъ опять пошелъ полнымъ ходомъ, онъ спустился внизъ и сталъ справляться въ буфетѣ и у лакеевъ, чей это мальчикъ въ коломянковой блузѣ и въ гимназической фуражкѣ? Получивъ нужныя указанія, помощникъ пошелъ къ самому капитану доложить о происшедшемъ "бунтѣ на пароходѣ"; капитанъ хотя и спалъ, но дѣло было такое важное, что можно было рискнуть его разбудить.
Тѣмъ временемъ Сережа со страха забился въ уголъ каюты, которую занималъ съ отцемъ, уткнулся лицомъ въ подушку и сталъ думать мучительную думу о томъ, что теперь ему дѣлать и что съ нимъ будетъ: "Скажутъ или не скажутъ?.. Будутъ или не будутъ жаловаться директору?.. Исключатъ за это, или папа не допуститъ и отстоитъ?..
IV.
Иванъ Петровичъ почти наткнулся на офицера, когда тотъ сдѣлалъ внезапный поворотъ налѣво кругомъ.
-- Извините!..
Иванъ Петровичъ любезно улыбнулся, обрадовавшись случаю заговорить.
-- На долго мы съ вами попутчики?
-- Въ Казань ѣду, изъ отпуска. Погулялъ меринъ, и въ хомутъ, ха, ха, ха!.. А вы?
Отъ офицера, когда онъ хохоталъ, несло специфическимъ запахомъ винной бочки; тѣмъ не менѣе Иванъ Петровичъ мило разсмѣялся остротѣ и поспѣшилъ отвѣтить, что "ѣдетъ съ семействомъ подышать свѣжимъ рѣчнымъ воздухомъ и набраться здоровыхъ, знаете, впечатлѣній, не городскихъ, искусственныхъ, а, такъ сказать, позаимствованныхъ непосредственно отъ природы и отъ стоящаго возлѣ нея честнаго труженника-пахаря". "Это очень гигіеничная будетъ прогулка и для дѣтей во всѣхъ смыслахъ полезная",-- закончилъ Иванъ Петровичъ тираду.
-- Такъ вы съ семьей?-- замѣтилъ офицеръ.-- Ну, не завидую, ха, ха!.. А я такъ вотъ -- свободный казакъ! Оно -- какъ говоритъ Чижиковъ... поручикъ у насъ такой есть: и спокойнѣе, и пріятнѣе, хе, хе!..
Иванъ Петровичъ разсыпался дробнымъ смѣшкомъ, чтобы доказать, что и онъ не совсѣмъ еще окаплунился, и воскликнулъ: "о, да вы -- бѣдовый!" А теперь, заплативъ дань остроумію и молодечеству штабсъ-капитана, можно было и къ дѣлу перейдти:
-- А въ винтишко вы, конечно, играете... Не составимъ-ли партію?
-- Да вотъ,-- только-только отоспался послѣ восемнадцати робберовъ: дулись до шести часовъ утра сегодня, едва на пароходъ попалъ... Да и за галстукъ, какъ у насъ говорится, ловко залито было, ха, ха!.. Остроумно вѣдь придумано: "за галстукъ"? а?..
Иванъ Петровичъ уклончиво замѣтилъ, что остроумныя замѣчанія очень оживляютъ бесѣду, и перевелъ ее опять на практическую почву.
-- Кого бы еще пригласить изъ пассажировъ, не знаете?
-- Порядочныхъ людей совсѣмъ не видать, все шушера какая то!... А не зайдемъ-ли въ буфетъ, по маленькой, а?..
Но отъ буфета Иванъ Петровичъ нашелъ возможнымъ отказаться, сославшись на недавній обѣдъ; офицеръ же "хватилъ для храбрости малость коньячку". Затѣмъ они отправились "уловлять людей"; но клевало плохо, потому-что одна партія уже составилась во второмъ классѣ, а остальные, годные съ виду, субъекты отказывались подъ тѣмъ или инымъ предлогомъ.
-- Чортъ знаетъ, что такое!-- ругался про себя Иванъ Петровичъ,-- кажется, это животное только распугиваетъ отъ меня публику!.. Вѣдь говорилъ Анѣ раньше обѣдать,-- такъ нѣтъ: надо прежняго режима держаться, вредно измѣнять. А вотъ теперь и не найдешь никого!
Наконецъ, нашли: это былъ господинъ юркій, безпокойный и довольно потертый, но носовой платокъ употреблявшій; а для партнерскаго ценза большаго вѣдь не требуется. Стали искать втроемъ четвертаго, но таковаго не находилось, а золотое время безвозвратно все уплывало и уплывало вдаль.
-- Можно пулечку втроемъ составить-съ?.. Такъ, маленькую, хе, хе?..-- предложилъ потертый господинъ.
Дѣйствительно, ничего не оставалось дѣлать, какъ составить пулечку. Хоть скучно,-- да чтожъ, если судьба-злодѣйка не благопріятствуетъ!
Усѣлись въ рубкѣ перваго класса. Юркій господинъ быстро сдавалъ и тасовалъ, писалъ грязно, ломая мѣлки и безпрестанно стирая записи, при чемъ пускалъ пыль въ глаза партнерамъ -- не метафорически, а на самомъ дѣлѣ. Офицеръ тотчасъ же спросилъ себѣ чаю и коньяку; но чай оставался въ пренебреженіи, за то коньяку онъ выпивалъ "по маленькой" послѣ каждой своей сдачи, "чтобы не ошибиться въ счетѣ". Вскорѣ онъ пришелъ въ восторженное состояніе духа и по этому случаю сказалъ свою двадцатую остроту, что "не тотъ пьянъ, кто пьянъ, а тотъ -- кто больше пить не можетъ". Иванъ Петровичъ, привыкшій къ чинному винту съ приличными шуточками и объективными спорами по поводу выхода съ трефъ, когда на до было выходить съ бубенъ,-- игралъ безъ всякаго вкуса, морщился и брезгливо посматривалъ на обоихъ партнеровъ, проклиная день и часъ, когда онъ сѣлъ на этотъ проклятый пароходъ; но нельзя же бросать пульку!.. А тутъ еще эти безконечные анекдоты изъ военнаго быта,-- одинъ глупѣе другаго...
-- Вамъ объявлять!-- напоминаетъ раздражительно Иванъ Петровичъ, офицеру.
-- .. Батальонный командиръ и говоритъ: пор-р-рядочному человѣку нельзя...
-- Вы -- пассъ, или назначите?..
-- Да что вы меня понукаете! Дайте карты разобрать!
-- Позволю себѣ замѣтить, что вы очень затягиваете игру. А у меня, къ сожалѣнію, начинаетъ голова болѣть!-- со злостью лжетъ Иванъ Петровичъ.
-- Не пьете-съ, поэтому и болитъ! А вотъ у нихъ -- такъ никогда не болитъ, потому -- крѣпкая голова-съ, хе, хе!-- неосторожно шутитъ юркій господинъ и игриво подмигиваетъ Ивану Петровичу. Офицеръ приходитъ въ мрачное состояніе духа и, назначивъ высокую игру, угрюмо молчитъ. Поставленный имъ крупный ремизъ подливаетъ масла въ огонь. Глаза юркаго господина хищно блестятъ при видѣ большой записи. Иванъ Петровичъ замѣчаетъ все это, сидитъ какъ на иголкахъ и торопится доиграть пульку, но выходитъ хуже: не рѣшаясь затронуть Ивана Петровича, штабсъ-капитанъ начинаетъ придираться къ потертому господину.
-- Это что у васъ за мной -- 878? А было 678, а?.. Это почему, а?..
-- Да вѣдь вы же изволили обремизиться...
-- Толкуй тамъ,-- это дѣло прошлое!.. Не согласенъ!
-- Какъ вамъ будетъ угодно!.. Можете провѣрить.
-- Какого чорта я буду повѣрять? Вы тутъ поприписывали, да и стерли все!.. Не желаю!
Юркій господинъ бросаетъ карты и вскакиваетъ со стула.
-- Что-съ, что вы сказали?.. Повторите-съ!... Я не позволю всякому...
-- Господа, господа!-- пытается вмѣшаться Иванъ Петровичъ.
-- Я -- шуллеръ? Я -- шуллеръ?...-- черезъ секунду уже кричитъ юркій господинъ.-- Я самъ чиновный человѣкъ, я секретаремъ въ полиціи служу и не позволю себя оскорблять!.. Прошу васъ быть свидѣтелемъ!.. Протоколъ!..
-- Эка важность,-- полицейская шушера!.. Испугался я очень!.. Не такихъ обламывали!
-- Я требую сюда капитана! Позвать капитана!..-- кричалъ секретарь, отчаянно надавливая пуговицу звонка.
-- А я тебя и съ капитаномъ твоимъ... Да вы-то чего ко мнѣ лѣзете? Какого вамъ дьявола отъ меня нужно!-- наступалъ офицеръ уже на Ивана Петровича. Въ окна рубки стали заглядывать изумленныя лица пассажировъ. Положеніе становилось гнуснымъ...
Въ самый критическій моментъ, когда офицеръ уже брался за спинку стула, въ рубку вошли капитанъ и его помощникъ, разыскивавшіе Ивана Петровича, чтобы пожаловаться ему на юнаго предводителя мятежной черни; но изъ готовившихся къ наступленію они сразу очутились въ положеніи осажденныхъ. Офицеръ для чего-то потрясалъ кулакомъ у самаго лица толстаго помощника, полицейскій секретарь наскакивалъ на тощаго капитана, прижимая его къ стѣнѣ, а въ арьергардѣ производилъ эволюціи Иванъ Петровичъ,-- махая десятирублевой ассигнаціей и требуя, чтобы пароходное начальство взяло ее и разочлось за него съ партнерами,-- "а онъ съ ними не желаетъ имѣть никакого дѣла!".
Начальство приняло энергичныя мѣры: второкласснаго пассажира, безъ разрѣшенія проникшаго въ рубку перваго класса, водворили на мѣсто жительства, офицеру же подали сельтерской воды и приставили къ нему для наблюденія лакея. Иванъ Петровичъ успѣлъ тѣмъ временемъ ускользнуть и только-что хотѣлъ скрыться за двери своей каюты и вступить въ лоно семьи, какъ былъ задержанъ догнавшимъ его капитаномъ парохода.
-- Къ вамъ есть особое дѣло! Я за этимъ и шелъ-съ...
...А Сережа плылъ на кораблѣ по бушующему морю... "Громъ и молнія! мы догоняемъ рабовладѣльческое судно!" На абордажъ!.. Револьверъ ко лбу презрѣннаго капитана: "стой, ни съ мѣста! Вязать его!"... Вокругъ Сережи кричатъ "ура"... Изъ трюма выходятъ негры въ оковахъ и цѣлуютъ ему руки... Вдругъ откуда-то появился злой предводитель комапчей, Орлиный Глазъ: онъ кидается на Сережу, хватаетъ его за плечо, неистово трясетъ...
-- Зачѣмъ притворяешься, каналья!-- говоритъ надъ нимъ сердитый голосъ.-- Вѣдь не спишь,-- вставай сейчасъ!.. Ты что это выдумалъ дѣлать, а?.. Порки захотѣлъ, мальчишка негодный?... Я покажу тебѣ!.. Будешь впередъ съ мужиками возиться!..
Мальчикъ съ ужасомъ глядитъ на незнакомую обстановку, на стоящихъ вокругъ него людей, и вдругъ изъ его горла начинаютъ вылетать отрывистые, дикіе звуки, похожіе на собачій лай. Иванъ Петровичъ въ недоумѣніи отступаетъ отъ него на шагъ назадъ...
V.
Ната, вся запыхавшись, вбѣжала въ каюту матери.
-- Мама, мама, что я тебѣ разскажу! Тамъ, у одного мужика жена больна, умираетъ, а его не пускали съ парохода, и онъ хотѣлъ броситься въ воду. Тутъ всѣ закричали и...
-- Ахъ, оставь, Ната, меня въ покоѣ!.. Вѣроятно, ты у этихъ мужиковъ научилась такъ кричать?.. Не видишь,-- у меня мигрень!
-- Прости, мамочка, я не знала!.. Только мнѣ этого мужика такъ было жаль...
-- Ну, довольно, довольно!.. Ахъ, я не могу больше!.. Лиза, подайте мнѣ другой платокъ!
Горничная, сидѣвшая въ углу каюты, испуганно вздрогнула и вопросительно посмотрѣла на барыню.
-- Что вы, глухая? Или служить не хотите?.. Платокъ -- я сказала!.
Ната бросилась къ одному изъ сакъвояжей и отстранила рукой подошедшую туда-же горничную.
-- Идите, идите, Лиза: я подамъ мамѣ, что нужно,-- сказала она шепотомъ.
-- Барышня-голубушка, нельзя: разсердятся, хуже будетъ!.. Да что-жъ дѣлать-то: до страсти въ вискахъ стучитъ, а въ глазахъ даже круги зеленые ходятъ...
-- Ступайте, говорю; пройдитесь на воздухѣ: я все сдѣлаю.
Горничная тихонько вышла изъ каюты. Ната подала матери платокъ. Отъ долгаго напряженія нервы Анны Константиновны утомились: она почувствовала внезапный приливъ доброты.
-- Ты, моя умница!.. А эта несносная Лиза все меня раздражаетъ: сонная какая-то, мало ей еще спать!.. Нагнись, я тебя поцѣлую. Сядь около меня, вотъ такъ!.. Ну, что же ты мнѣ стала разсказывать?..
-- Да я, мама, не видала, какъ они тамъ шумѣли, только слышала; но вдругъ...
-- Постой, постой! А гдѣ же твоя брошка?..
Вотъ она -- расплата за необдуманный и неприличный поступокъ!... Ната почувствовала, что щеки у нея горятъ. Да развѣ она ужъ такъ виновата?... А если не виновата,-- зачѣмъ же краснѣть?... Но щеки становились все болѣе и болѣе пурпуровыми... Ужъ не солгать ли, что потеряла коралликъ, или что уронила его въ воду?... Нѣтъ, сѣй!
-- Мама, тамъ нищіе подъѣзжали къ пароходу на лодкѣ просить милостыню,-- у нихъ хлѣба нѣтъ, а у меня денегъ не было, и я имъ бросила...
-- Бросила брошку?!.. Да какое-же ты имѣла право?... Развѣ это твоя брошка?
-- Мама, не сердись!...
Но нервы Анны Константиновны опять разъигрались. Ахъ, эти злосчастные нервы!
-- Твоя она развѣ, я спрашиваю? Тебѣ ее подарили, чтобы ты ее носила, а не для того, чтобы ты ее вышвырнула попрошайкамъ...
-- Я думала... Некогда было бѣжать...
-- Нищимъ какимъ-то!... Да откуда это ты выдумала? Развѣ прилично молодой дѣвушкѣ?... Ахъ, я несчастная!... Уйди, уйди отъ меня, дурная дочь!... Лиза, Лиза! Да гдѣ-жь она?
-- Я ее опустила: у ней...
Анна Константиновна вскочила, забывъ даже что она больна и что ей вредны порывистыя движенія.
-- Да какъ ты смѣла? Ты забываешься!... Сейчасъ позови ее сюда, гадкая дѣвченка!
Прибѣжала испуганная Лиза, сама едва-едва перемогавшаяся. У барыни сдѣлался новый припадокъ мигрени. Пущены были въ ходъ компрессы, соли, порошки, ментоловые карандаши, растираніе висковъ.
-- Я не хочу больше,ѣхать на этомъ дурацкомъ пароходѣ, не хочу! Позовите сюда Ивана Петровича. Я не хочу! Гдѣ онъ?...
-- Баринъ въ карты играютъ,-- сказала Лиза, поправляя подушки подъ головой барыни. Ея отвѣтъ, очень обыкновенный для другого времени, въ эту минуту оказался каплей, переполнившей чашу и окончательно вывелъ Анну Константиновну изъ себя: какъ, она тутъ по его винѣ -- вѣдь онъ выдумалъ это дурацкое путешествіе -- такъ мучается, а онъ хоть бы капельку побезпокоился о ней?!...
-- Ахъ, оставьте, не трогайте меня!-- крикнула она и сильно оттолкнула Лизу. И безъ того едва стоявшая на ногахъ горничная покачнулась, зацѣпилась обо что-то ногой и упала навзничь, крѣпко ударившись затылкомъ о край стула; это оказалось выше слабыхъ силъ дѣвушки: она потеряла сознаніе.
Ната ахнула и бросилась къ ней. Анна Константиновна сначала глядѣла съ недоумѣніемъ на неподвижно лежавшее на полу тѣло,-- не комедія-ли? Но недоумѣніе постепенно переходило въ ужасъ, одна дикая мысль начинала брать верхъ надъ всѣми другими, и вдругъ вопль: "а-ай, помогите!" -- раздался въ чинной каютѣ перваго класса. Ната, приведенная всѣми этими событіями также въ нервное состояніе, отвѣтила на крикъ матери еще болѣе громкими криками и выскочила въ корридоръ.
Иванъ Петровичъ только-что началъ было разбирать, что лай, вылетавшій изъ Сережинаго горла, есть истерическій плачъ, какъ вдругъ что-то влетѣло въ каюту, съ визгомъ кинулось къ нему и повисло у него на шеѣ.
-- Папа, папа, мама убила Лизу!...
Иванъ Петровичъ схватился за голову: ему казалось, что онъ сходитъ съ ума...
VI.
У капитана должны были быть аптечныя принадлежности: Иванъ Петровичъ отлично помнилъ даже номеръ того циркуляра, которымъ строжайше предписывалось имѣть на каждомъ пассажирскомъ пароходѣ маленькую аптечку съ необходимѣйшими медикаментами, и поэтому онъ настоятельно требовалъ, чтобы сію-же минуту принесли все, что есть. "Я -- статскій совѣтникъ, я -- начальникъ отдѣленія!" -- кричалъ онъ громко, не зная, чѣмъ другимъ поддержать свое падавшее достоинство, хотя чувствовалъ, что несмотря, на всѣ свой старанія становится все болѣе и болѣе смѣшнымъ. Но пока разыскивали аптеку, при чемъ капитанъ говорилъ, что она у помощника, а помощникъ -- что она въ кассѣ, все начало постепенно принимать лучшій оборотъ: Ната, выпивъ воды, успокоилась первая и приголубливала все еще слабо всхлипывавшаго Сережу; горничная Лиза очнулась послѣ того, какъ ей вылили на голову цѣлый графинъ воды, Анна Константиновна зарылась въ подушки и умѣренно плакала, говоря сквозь слезы сидѣвшему на ея постели Ивану Петровичу "сейчасъ же вернемся, сейчасъ-же!" Такимъ образомъ, когда принесли аптечный ящикъ и въ немъ оказалось двадцать гранъ хины, склянка кастороваго масла, старая спринцовка и какая-то ветошь -- все вещи, не вполнѣ подходившія къ данному случаю,-- то особеннаго взрыва праведнаго негодованія со стороны Ивана Петровича не послѣдовало и онъ ограничился только однимъ краткимъ замѣчаніемъ: "болваны! Вотъ, всегда такъ-то!" Но имѣло-ли это восклицаніе какую-нибудь связь съ упомянутымъ выше циркуляромъ, или съ чѣмъ-либо другимъ -- осталось для окружающихъ невыясненнымъ.
Было около одиннадцати часовъ вечера, когда семейство Ивана Петровича, при помощи десятка матросовъ, стало перебираться съ злосчастнаго парохода на первую очередную пристань; это былъ городокъ X., давно уже погруженный въ глубокій сонъ. О "бунтѣ", поднятомъ Сережей, не было и рѣчи: пароходное начальство съ великою радостью сбывало съ рукъ "благодатную семейку", какъ оно ее называло въ своихъ приватныхъ разговорахъ, и охотно сдѣлало на возвратныхъ билетахъ надписи о прекращеніи путешествія "по независѣвшимъ" отъ Ивана Петровича "обстоятельствамъ". О погибшемъ коралликѣ Анна Константиновна также не заводила рѣчи и даже не велѣла безпокоить Лизу, тотчасъ же заснувшую по сходѣ на пристань. Все приняло мирный характеръ. Пароходъ какъ-то особенно весело свистнулъ и отвалилъ, словно радуясь благополучному исходу передряги. Ната и Сергѣй, чувствуя за собой нѣкоторыя провинности, старались быть тише воды: они сидѣли, прижавшись другъ къ другу, на скамеечкѣ снаружи и подъ тихій плескъ рѣки, окутанной въ вечернюю мглу, обмѣнивались своими впечатлѣніями.
-- Знаешь, Ната, вѣдь если бъ не я, то мужикъ бы утонулъ,-- какъ ты думаешь?..
-- Ну, что ты говоришь, Сережа: другіе развѣ пустили бы его?... А вотъ, скажи, какъ ты думаешь: имѣла я право отдать свою брошку, или нѣтъ?
-- Какая ты глупая!.. Есть что спрашивать: конечно, имѣла!
Въ другое время Сережа крикнулъ бы по-мужски: "ну, что за телячьи нѣжности!", но теперь онъ почему-то съ удовольствіемъ почувствовалъ у себя на губахъ крѣпкій поцѣлуй сестры.
Иванъ Петровичъ, уложивъ Анну Константиновну на диванѣ въ дамской каютѣ, съ облегченіемъ вздохнулъ и взглянулъ на часы: до обратнаго парохода оставалось еще около трехъ часовъ времени. Что теперь дѣлать? Развѣ тоже прилечь, да выкурить сигару?
Какъ, однако, все это глупо устроилось!.. Вотъ тебѣ и путешествіе съ гигіеническою цѣлью! Въ кои-то вѣки собрались сдѣлать настоящую поѣздку, не съ дачнымъ поѣздомъ, а какъ слѣдуетъ быть поѣздку, не пожалѣлъ четырехсотъ рублей и -- срамъ одинъ! Что теперь отвѣчать сослуживцамъ и дачнымъ сосѣдямъ на ихъ злорадные вопросы: какъ и почему? И что имъ разсказывать изъ этой поѣздки?.. Развѣ посмотрѣть этотъ вотъ городишка, чтобы имѣть лишнюю тему въ запасѣ?.. Да нѣтъ, нарвешься и еще на какое-нибудь удовольствіе: ограбятъ, пожалуй, на этомъ лонѣ природы, и побьютъ, вдобавокъ ко всему! Ну его къ чорту и городишка этотъ, и всѣ эти проклятыя "раціоналистическія прогулки", и эту идіотскую "книгу жизни"!.. А я-то еще такъ расхваливалъ ее дѣтямъ. Хорошаго же съигралъ дурака: все равно, что въ пяти безъ пяти остаться. Однако, Сергѣя не мѣшаетъ немножко и подтянуть, а то онъ того -- съ душкомъ; еще въ бѣду попадетъ съ его характеромъ... Ахъ, дѣти, дѣти!.. А-а-ах-а!..
Сладко зѣвнувъ, Иванъ Петровичъ повернулся на другой бокъ, обхватилъ подушку обѣими руками и заснулъ сномъ слегка огорченной невинности.