Когда за нѣсколько дней до 20 февраля по Невскому потянулся цѣлый хвостъ разносчиковъ рекламы съ огромными плакатами о балѣ "Сатирикона", я думаю, петербуржецъ смотрѣлъ на эту странную процессію неодобрительно. Многое, что отлично въ Парижѣ, у насъ какъ-то не кстати. Я думаю, "Сатириконъ", несмотря на большой успѣхъ, еще нѣсколько чуждъ русскому обществу своимъ совершенно особымъ стилемъ,въ которомъ соединяется,съ одной стороны, изысканность рисунковъ Яковлева, Реми и болѣе случайныхъ сотрудниковъ, какъ Бакстъ, Бенуа, Добужинскій, и съ другой -- задорный смѣхъ, остроумныя выдумки, которыя привыкшимъ къ строгости и серьезности интеллигентнымъ читателямъ кажутся нелѣпыми, а трактирнымъ почитателямъ "Осколковъ" и "Будильника" -- слишкомъ тонкими. Но то, что еще кое-какъ можно переварить на страницахъ журнала, то оказалось совершенно непріемлемымъ, когда впустили всю эту пасмурную публику въ залы, украшенныя гигантскими карикатурами, въ эту "таверну ужасовъ", когда публика сама должна была дѣйствовать, уловить тонъ этого граціознаго и смѣлаго веселья Парижскихъ художественныхъ кабачковъ. Публика стояла и смотрѣла на 10--20 замаскированныхъ хозяевъ, которые изъ силъ выбивались, переодѣваясь по десяти разъ, появляясь то на одной эстрадѣ, то на другой, и все тщетно. Какъ въ сонномъ видѣніи мелькнули призраки балета, поставленнаго Фокинымъ, съ декораціями и костюмами по рисункамъ Бакста. Томныя дамы, обнимающіяся подъ деревомъ съ кавалерами въ бѣлыхъ цилиндрахъ, бѣдный Пьеро, взмахивающій длинными рукавами, насмѣшникъ и проказникъ арлекинъ -- все это, представленное на сценѣ зала Павлова,-- смѣшалось въ нѣжныхъ и томныхъ танцахъ, которые окончились уже, безъ большого оживленія, въ зрительной залѣ среди публики.
Сергѣй Ауслендеръ.