Источник текста: С. Ауслендер. Золотые яблоки. Рассказы. М.: Книгоиздательство "Гриф", 1908, стр. 5 - 11.
Маркизъ принялъ меня за туалетомъ. Я открылъ ему все. Я разсказалъ ему о моихъ томленьяхъ, о моей любви къ Фелиситѣ, о нашемъ такъ неудачно кончившемся свиданіи и только, когда я дошелъ до трагическаго происшествія съ паукомъ, расторгшимъ наши робкія объятья, легкая улыбка промелькнула на его губахъ.
-- Мой другъ, -- сказалъ онъ, послѣдній разъ уравнивая заячьей лапкой искусно наведенныя румяна: -- Мой другъ, ваши несчастья трогаютъ меня, но излишнее отчаянье можно объяснить только неопытностью. Если вы довѣритесь мнѣ, то, можетъ быть, и найдутся средства помочь вамъ.
Вечеромъ я заѣхалъ за нимъ.
Маркизъ казался разсѣяннымъ; вѣроятно его разстроили новости изъ Версаля.
Мы проѣхали въ маленькой кареткѣ, спустивши желтыя занавѣски, по бульварамъ, уже начинающимъ оживляться, и потомъ, много разъ заворачивая въ неузнаваемыя мною улицы, наконецъ остановились...
Представленье уже началось, и мы съ трудомъ пробрались къ нашимъ мѣстамъ.
Любезно раскланиваясь по сторонамъ, маркизъ шопотомъ знакомилъ меня съ исторіями присутствующихъ, чьи имена я давно уже зналъ и разсказы о похожденьяхъ которыхъ давно влекли мое воображеніе.
Тутъ былъ великолѣпный кавалеръ де Севиражъ, сдѣлавшійся почти знаменитостью благодаря своимъ связямъ со всѣми знаменитыми женщинами; остроумный графъ Дивьеръ, веселый нравъ котораго вошелъ въ поговорку; герцогъ Пармскій; все еще молодящійся Борже, такъ нравящійся дамамъ за свой тихій голосъ и пріятное заиканье; много другихъ не менѣе блестящихъименъ не удержалось въ моей головѣ, слегка кру-жащейся отъ всей этой необыкновенной обстановки, отъ сладкаго запаха духовъ и пудръ, смѣшанныхъ съ отвратительной вонью свѣжаго теса, копоти и конюшни. Дамы сидѣли въ ложахъ; эти маленькія загородки можно было бы скорѣе назвать стойлами; въ нихъ назначались свиданья, и онѣ сдавались по часамъ за плату доступную только немногимъ, хотя и были всегда заняты.
Маркизъ называлъ мнѣ многія имена, но я въ глубокихъ нишахъ могъ разсмотрѣть только высокія прически. Спущенныя на многихъ ложахъ занавѣски давали поводъ для остроумныхъ догадокъ, а я съ трудомъ старался скрыть мое волненіе.
-- Споціони съ своей дѣвчонкой, которую онъ чаще выдаетъ за мальчишку -- шепнулъ мнѣ маркизъ, когда занавѣсь раздвинулась вторично и черный, завитой итальянецъ съ вкрадчивыми, мягкими движеньями и непріятной бѣлизной зубовъ низко раскланивался съ публикой. Блѣдный худенькій мальчикъ въ бархатномъ костюмѣ съ кружевнымъ воротникомъ стоялъ рядомъ съ нимъ.
-- Споціони ловкій шарлатанъ. Его знаютъ даже въ Версалѣ. Если вы захотите составить свой гороскопъ, вамъ всякій укажетъ его домъ съ колоннами въ улицѣ Королевы, -- тихо разсказывалъ мнѣ маркизъ, я же какъ околдованный не могъ оторваться отъ этого еще больше поблѣднѣвшаго почти некрасиваго, но все же привлекательнаго лица мальчика и его глазъ прозрачныхъ, преувеличенно расширенныхъ, какъ у лунатика... Маркизъ, все поглядывающій на одну ложу, всталъ.
-- M-lle Д'Аншъ готова насъ принять, -- сказалъ онъ. -- Будьте смѣлѣе!
Пройдя узенькимъ коридорчикомъ, мы постучались передъ дверью, на которой мѣломъ было написано: "Аншъ".
Дама, престарѣлый господинъ и болонка занимали ложу.
Въ комнатѣ передъ ложей было зеркало и красный диванъ. "Вотъ гдѣ", подумалъ я, и сердце забилось; казалось невѣроятнымъ, что все такъ просто и легко.
Я не помню, что говорила мнѣ M-lle Д'Аншъ: что-то о балахъ, объ оперѣ; слова ея были блестящи и остроумны, какъ у знатной дамы; она часто смѣялась и такъ близко наклонялась ко мнѣ, что я слышалъ запахъ не только ея духовъ, но и тѣла, а розовая пудра осыпала рукава моего камзола; одна мысль поглощала и волновала меня -- объ ея красотѣ, близости и доступности. Мужчины говорили о чемъ-то въ глубинѣ. Дѣйствіе уже кончилось на сценѣ, когда запыхавшійся мальчикъ подалъ маркизу записку, какъ будто смутившую его, и, наскоро простившись и сказавъ, что оставитъ мнѣ карету, онъ вышелъ чѣмъ-то разстроенный, вмѣстѣ съ пожилымъ господиномъ, громко разговаривая; я же ничего больше не помнилъ. Черезъ часъ постучавшій слуга сказалъ, что представленье давно уже кончилось. Условившись о свиданьѣ, мы простились долгимъ поцѣлуемъ на пустынной площади, при звѣздахъ уже по-осеннему яснаго неба, хотя былъ еще только іюль.
Опьяненный сладкими мечтами, ѣхалъ я по темнымъ улицамъ въ своей кареткѣ, а слуга, откинувъ верхнее окошечко, сказалъ мнѣ:
-- Сударь, Бастилія взята!
Я велѣлъ ему ѣхать быстрѣе...
12 сент. 906. Петербургъ.