Посвящается Нинѣ Петровской.
Когда благородная мадонна Анжелика узнала отъ старой своей служанки, что заговоръ, о которомъ давно ходили слухи, открытъ; что у собора городская стража не выдержала натиска мятежниковъ; что подеста пронесли въ закрытыхъ носилкахъ, по слухамъ, едва живого отъ глубокой раны подъ сердце; что весь городъ объятъ возмущеніемъ и чернь уже начала грабить палаццо гфельфовъ, впрочемъ, не всегда щадя и гибеллиновъ, за которыми оставалась явная побѣда въ этой схваткѣ, столь обычной для Пизы, постоянно раздираемой междоусобицами знатныхъ фамилій; когда вѣроятность всѣхъ этихъ извѣстій была подтверждена растерянной суетой по всему дому и доносившимся съ площади тревожнымъ набатамъ, призывающимъ гражданъ къ оружію, -- первой ея мыслью была мысль о Феличе, отецъ котораго, Паоло Ласки, какъ извѣстно, былъ однимъ изъ самыхъ вліятельныхъ предводителей потерпѣвшей на этотъ разъ пораженіе партіи гфельфовъ.
Хотя Феличе еще жилъ со своимъ учителемъ въ виллѣ близъ Марины, однако, это мало уменьшало опасность и, наоборотъ, скорѣе ее увеличивала полная уединенность, гдѣ ни друзья, ни благоразуміе самихъ побѣдителей не могли утишить раздраженія противъ отца, которое легко могло перейти на сына и привести къ трагическому концу.
Впрочемъ, оцѣпенѣніе ужаса недолго владѣло Анжеликой, такъ какъ она не только писала стихи и изучала греческихъ поэтовъ, но также была мужественна и рѣшительна, какъ подобаетъ дочери солдата, сдѣлавшаго много славныхъ походовъ и обязаннаго имъ всѣмъ богатствомъ и вліяніемъ, а не только происхожденію изъ знатнаго рода, которое нерѣдко скрываетъ за собой душу человѣка низкаго и недостойнаго.
Быстро принятое рѣшеніе не было ни на минуту задержано въ его исполненіи. Спрятавъ свои густые свѣтлые волосы подъ круглымъ колпакомъ, смѣнивъ прекрасныя женскія одежды на грубый костюмъ мальчика, въ которомъ по утрамъ она занималась гимнастикой, подражая дѣвушкамъ Спарты, Анжелика вышла на дворъ и, въ общей суматохѣ никѣмъ не замѣченная, проскользнула въ конюшню, сама осѣдлала свою сѣрую съ черными пятнами кобылу и, проскакавъ по улицамъ Пизы, много разъ благополучно избѣгая опасности попасть въ свалку, направила свой путь по песчаной дорогѣ вдоль моря.
Солнце неожиданно быстро сѣло въ синюю тучу. Наступали сѣрыя,. осеннія сумерки. Море было неспокойно. Съ полъ-дороги начавшійся дождь становился все сильнѣй; но мадонна, казалось, ничего не замѣчала, подгоняя коня словами и даже жестокими ударами шпоръ, хотя руки ея почти закостенѣли и нѣжное тѣло ныло отъ непривычной усталости.
Было совсѣмъ темно, когда, наконецъ, замигали рѣдкіе огни Марины въ глубокихъ садахъ. Вилла Ласки стояла въ сторонѣ, у самаго моря. На широкомъ дворѣ не было видно слугъ, въ окнахъ -- огней, и острый страхъ сжалъ на минуту сердце Анжелики, такъ какъ домъ показался ей уже покинуымъ. Привязавъ лошадь къ кольцу, мадонна поднялась на ступеньки и, открывъ дверь, вступила въ темныя сѣни. Однако, пройдя первую залу, она увидѣла слабый свѣтъ изъ внутреннихъ дверей, гдѣ помѣщалась комната Феличе. Когда на ея стукъ дверь пріоткрылъ стройный, худенькій мальчикъ, лѣтъ 15, съ удивленнымъ лицомъ разглядывающій необычайный костюмъ и не сразу узнавшій подъ нимъ благородную мадонну Анжелику, она чуть не лишилась чувствъ отъ слабости, вдругъ охватившей всѣ члены, и какого-то радостнаго стыда, что она видитъ Феличе здоровымъ и невредимымъ. Въ глубинѣ комнаты привѣтливо пылалъ каминъ; по стѣнамъ были развѣшены чертежи; на широкомъ столѣ лежали развернутыя книги и приборы для магическихъ опытовъ.
Старый учитель Феличе, Фаттій, поднявъ голову, старался поверхъ очковъ разсмотрѣть неожиданнаго гостя, такъ какъ молодые люди въ смущеніи стояли другъ противъ друга, не двигаясь отъ дверей. Наконецъ, старикъ, потерявъ терпѣніе, самъ поднялся съ своего мѣста и, не безъ колебанія, узнавъ подъ забрызганнымъ плащомъ, со спутавшимися волосами Анжелику, воскликнулъ:
-- Святая Матерь! Мадонна, что въ этотъ часъ привело твою милость? Въ такомъ видѣ! Какое несчастье разразилось надъ нашей головой?
Но замѣтивъ, что дѣвушка почти падаетъ отъ усталости, онъ отложилъ свои вопросы и, взявъ ее за руку, усадилъ въ кресло у самаго огня, приказалъ Феличе принести вина, стащить тяжелые, грязные ботфорты и растирать ея ноги особымъ составомъ, согрѣвающимъ и возвращающимъ силы всему тѣлу.
Мальчикъ опустился на колѣни и робко касался тѣла Анжелики, растирая ноги, об-наженныя до самыхъ колѣнъ, и вытирая ихъ потомъ мѣхомъ своего камзола. И эти легкія прикосновенія, какъ первая, хотя и невольная ласка, казались мадоннѣ слаще самыхъ искусныхъ поцѣлуевъ, и не только отъ тепла и нѣсколькихъ глотковъ вина, которые Фаттій заставилъ ее сдѣлать, покрывались щеки Анжелики румянцемъ. Фаттій же прохаживался по комнатѣ, ни на минуту не прерывая своей болтовни и съ добродушной лукавостью поглядывая на молодыхъ людей.
Однако, преодолѣвъ томную слабость, мадонна Анжелика вспомнила страшную причину, приведшую ее сюда. Напрасно старикъ успокаивалъ ее, говоря, что три раза смѣнится торжество гфельфовъ и гибеллиновъ, пока успѣютъ добраться до Марины, -- дѣвушка упорствовала и, даже покрививъ истиной, объявила, что самъ Паоло просилъ ее спасти Феличе, одобряя планъ сѣсть на какой-нибудь проходящій мимо корабль и доплыть на немъ до ближайшаго берега. Подумавъ, Фаттій не нашелъ это предложеніе лишеннымъ благоразумія, рѣшивъ, однако, самъ остаться при виллѣ, ввѣренной его охранѣ и содержащей въ себѣ много книгъ и другого имущества. А Феличе слушалъ весь разговоръ, скромно опустивъ глаза, какъ будто слова вовсе не касались его.
Дождь прекратился; зато вѣтеръ съ моря казался сильнѣй, задувая факелъ и срывая плащи. Между быстро проносившихся облаковъ на совершенно черномъ небѣ робко выглядывали звѣзды и желтая, неполнаялуна насмѣшливо показывала свои тонкіе рожки изъ-за дома.
Фаттій проводилъ путешественниковъ до берега, и долго еще доносился его голосъ съ послѣдними наставленіями, когда лодка съ Феличе, Анжеликой и ловко справляющимся съ бурей слугой уже направлялась въ открытое море.
Въ какомъ-то сладкомъ смущеніи Анжелика только разъ рѣшилась обратиться съ незначительнымъ вопросомъ къ спутнику. Феличе же сидѣлъ, сжавшись отъ холода, въ своемъ мѣховомъ плащѣ и прижимая къ груди толстый фоліантъ, единственное имущество, захваченное при столь неожиданныхъ и спѣшныхъ сборахъ. Впрочемъ, блужданіе по волнамъ было неслишкомъ продолжительнымъ, такъ какъ почти всѣ корабли спѣшили выйти изъ гавани, объятой возмущеніемъ, и всѣмъ имъ лежалъ путь, по выходѣ изъ узкаго залива, мимо Марины.
Искусно направивъ лодку прямо на огонь перваго же проходящаго корабля, слуга сталъ кричать еще издали: "Эй, остановитесь! Благороднѣйшій Феличе Ласки хочетъ сдѣлать честь довѣрить себя вашей палубѣ!"
И такъ какъ имя Ласки было, конечно, извѣстно всѣмъ имѣющимъ какія-нибудь дѣла въ Пизѣ, то корабелыцики не рѣшились, несмотря на всю трудность останавливаться при такомъ вѣтрѣ, противиться приказанію, расчитывая, что услуга сыну не останется безъ благодарности отъ отца. Капитанъ въ желтомъ колпакѣ и голубой курткѣ привѣтствовалъ новоприбывшихъ съ изысканной почтительностыо. Онъ сказалъ, что весь корабль къ услугамъ господина, но, къ сожалѣнію, всѣ помѣщенія заняты пассажирами, къ тому же расположившимся на ночлегъ, и потому на первую ночь господину и его пажу придется довольствоваться маленькой боковой каютой съ одной кроватью, положимъ, расчитанной на двоихъ. При тускломъ свѣтѣ фонаря онъ не замѣтилъ, какъ смущенно покраснѣли и господинъ Феличе, и его прекрасный слуга. Съ поклонами проводилъ онъ ихъ по скользкой лѣстницѣ и, пожелавъ спокойной ночи, оставилъ однихъ.
Анжелика первая нарушила тягостное молчаніе.
-- Благоразумнѣе всего будетъ, мой господинъ, -- сказала она, опустивъ глаза, -- я думаю, если мы подчинимся судьбѣ и выдержимъ до конца роли, навязанныя намъ такъ неожиданно...
-- Да къ тому же онъ сказалъ, что только на одну ночь, -- отвѣтилъ Феличе, и потомъ опять наступило молчаніе.
-- Тебя не будетъ безпокоить качка? -- спросила снова Анжелика.
-- Я привыкъ къ морскимъ путешествіямъ. А тебѣ приходилось испытывать ихъ?
-- Да, вѣдь еще въ прошломъ году мы совершали прогулку до самой Каррары и много разъ попадали подъ вліяніе южныхъ вѣтровъ.
Такъ, словами незначительными и мало-интересными старались они подавить свое смущеніе. Но, наконецъ, Анжелика сказала:
-- Можетъ быть, ты уже ляжешь? Я помогу тебѣ раздѣться. И не забудь моего новаго имени -- Пьетро...
Она помогла ему освободить ноги отъ тяжелой обуви и разстегнула робкой рукой пряжку плаща, не рѣшаясь прикоснуться къ другимъ одеждамъ.
Итакъ, они легли молча, не снимая ничего, кромѣ верхнихъ плащей, и провели ночь подъ однимъ одѣяломъ, боясь подвинуться и коснуться другъ друга.
Опасность и случай свели на одномъ кораблѣ и равняли людей, самыхъ разнообразныхъ по положенію, богатству и образованію. Служитель алтаря не чуждался куртизанки Чарокки, которая красила волосы и называла себя знатной дамой, хотя злые языки утверждали, что она просто -- жидовка изъ Генуи, путешествующая со старухой, обезьяной и двумя собачками, маленькій ростъ которыхъ вызывалъ всеобщее восхищеніе. Ихъ привезъ для монны одинъ кавалеръ изъ-за моря. Нѣсколько купцовъ, обыкновенно кичащихся своимъ состояніемъ, труппа стран-ствующихъ актеровъ, цирульникъ, поэтъ, изъ тѣхъ, которыхъ нанимаютъ за лиру, и молодой философъ Коррадо съ надменнымъ лицомъ и пальцами, не сгибающимися отъ перстней на обѣихъ рукахъ, -- все это, благодаря тѣснотѣ и скукѣ, соединялось въ одно общество, съ любопытствомъ и радостью принявшее въ число своихъ членовъ утромъ другого дня новыхъ путешественниковъ.
Не слишкомъ разнообразныя развлеченія состояли, кромѣ обѣдни и ловкихъ штукъ актеровъ, изъ исторій, которыя долженъ былъ разсказывать каждый поочереди, не забывая стараго правила, что каждая исторія должна быть забавна или трогательна и всегда поучительна. Въ первый вечеръ монахъ разсказалъ, какъ въ Леридѣ Испанской, гдѣ онъ былъ нѣсколько лѣтъ секретаремъ священнаго судилища, старшій наставникъ, по имени Донъ-Кедро, много лѣтъ сражался съ дьяволомъ, славясь строгостью жизни, и какъ однажды, избѣгая всегда соблазновъ, въ которые впадали часто даже сами братья святого ордена, онъ не выдержалъ и публично, на глазахъ всего города, бросился въ костеръ, позванный молодой колдуньей, и въ огнѣ, соединился съ ней и погибъ, вызвавъ большой соблазнъ.
Исторія была выслушана съ болыпимъ интересомъ, послѣ чего капитанъ объявилъ, что уже давно насталъ часъ гасить огни и ложиться спать, и всѣ разошлись по своимъ помѣщеніямъ, не забывъ обмѣняться любезными пожеланьями.
Феличе и его слуга, хотя и медлили дольше всѣхъ, но, наконецъ, были принуждены тоже покинуть общую каюту и въ концѣ концовъ остаться опять вдвоемъ, чего весь день они, какъ бы по уговору, избѣгали.
Мальчикъ былъ очень блѣденъ и казался утомленнымъ до послѣдней степени, и, движимая исключительно состраданіемъ, Анжелика сказала:
-- Ночь не принесетъ опять тебѣ отдыха, если ты не освободишься отъ одеждъ, какъ привыкъ ложиться дома. Я же готова провести всю ночь на палубѣ, чтобы только не смущать твоего покоя. Иначе мы оба измучаемся -- ты отъ слабости, я отъ заботы о тебѣ.
Но что-то смущало въ этомъ предложеніи Феличе. Можетъ быть, онъ боялся остаться одинъ, -- и онъ сказалъ съ большей убѣдительностью, чѣмъ того требовала простая вѣжливость:
-- Я все равно не засну, зная, что ты дрогнешь изъ-за меня подъ вѣтромъ и дождемъ.
Онъ взялъ ее за руку, не желая отпустить, и, казалось, готовъ былъ заплакать.
Тогда Анжелика, успокаивая его, какъ ребенка, сказала:
-- Я обѣщала твоему отцу беречь тебя, и я исполню все, что хочешь. Я не покину тебя ни на минуту, если это можетъ дать тебѣ спокойствіе. Но все-таки ты раздѣнешься, какъ слѣдуетъ. Я совсѣмъ не буду смотрѣть на тебя.
Феличе не заставилъ долго убѣждать себя.
Онъ покорно снималъ одну принадлежность костюма за другой. Анжелика же, сидя спиной, помогала то разстегнуть крючекъ, то развязать непослушный узелъ, протягивая руку назадъ и находя его ощупью.
Такъ, весело и непринужденно болтая, они легли, не глядя другъ на друга даже украдкой, при чемъ Феличе ближе къ стѣнѣ, а Анжелика къ двери.
Только когда по мѣрному дыханью можно было догадаться, что мальчикъ заснулъ, рѣшилась мадонна нарушить обѣщаніе и повернуться къ нему. Въ бѣлой рубашкѣ онъ напоминалъ мягкими волосами, тонкой шеей, щеками, какъ блѣдные, розовые лепестки, скорѣе дѣвочку, чѣмъ юношу, на котораго уже много засматривалось глазъ, когда на бѣлой лошади, скромно опуская голову, проѣзжалъ онъ по улицамъ Пизы къ обѣднѣ съ отцомъ или со старымъ своимъ учителемъ Фаттіемъ.
Долго не могла оторваться Анжелика отъ волнующаго странной красотой лица и, не насмотрѣвшись, какъ бы ослѣпленная, съ легкимъ стономъ упала на, подушку. Такъ пролежала нѣсколько минутъ и потомъ, поднявшись на локоть, опять любовалась, стараясь затаить дыханіе, и опять падала, изнемогая.
Случилось такъ, что сосѣднимъ помѣщеніемъ съ каютой Феличе и Анжелики оказалось помѣщеніе Коррадо. ІІзъ любопытства онъ прислушался сквозь тонкую перегородку къ ихъ словамъ и безъ труда узналъ изъ нихъ тайну юныхъ путешественниковъ. Всю ночь былъ онъ свидѣтелемъ, припавъ глазомъ къ щели, безмолвной борьбы прекрасной мадонны надъ неподвижнымъ тѣломъ ея равнодушнаго возлюбленнаго. Ея неопытная страсть, ея красота и молодость (Анжеликѣ едва минуло 17 лѣтъ) трогали и волновали его.
Весь слѣдующій день онъ смущалъ молодого слугу то обращаясь къ нему съ вопросами, которые вполнѣ естественны между двумя мужчинами, но заставляющими краснѣть чуть не до слезъ дѣвушку, воспитанную въ благородной и строгой семьѣ, то любезнымъ обхожденіемъ, въ которомъ явно скрывалась насмѣшка, или просто слишкомъ внимательно останавливая на немъ свой взоръ, острый и уже томный.
Анжелика не избавилась отъ его ухаживаній, даже когда всѣ собрались слушать обычныя исторіи, потому что, сѣвъ совсѣмъ рядомъ, онъ то громко просилъ ее почесать ему поясницу, то незамѣтно жалъ ей ногу, то касался, какъ бы нечаянно, груди, становясь все болѣе страстнымъ, тогда какъ дѣвушка не знала, куда дѣться отъ стыда и страха, что раскроется ея роль, столь двусмысленная особенно теперь, послѣ двухъ ночей, проведенныхъ съ Феличе, который все же былъ ужъ не мальчикъ.
Монна Чарокки, томно вздыхая, начала свой разсказъ о трехъ юношахъ, которыхъ она рѣшила соблазнить; о томъ, какъ ночью она явилась, лишенная одеждъ, въ комнату, гдѣ они спали всѣ вмѣстѣ; какъ всѣ они бросились спасаться, одинъ -- въ окно, другой -- подъ столъ, а третій -- прыгнулъ въ кровать; какъ тамъ она настигла его; какъ онъ вырывался, и только свалившійся пологъ соединилъ ихъ и привелъ къ счастливой развязкѣ; какъ два товарища были изумлены, увидя его вполнѣ невредимымъ.
Все это было передано съ большой живостыо, и исторія была признана и трогатель-ной, и достаточно поучительной; послѣ чего, еще немножко поговоривъ, всѣ разошлись.
На этотъ разъ съ радостыо, одна изъ первыхъ, покинула Анжелика общую каюту, не подозрѣвая, какъ мало она будетъ защищена отъ любопытства неожиданнаго ухажи-вателя даже въ своемъ помѣщеніи. Они раздѣлись безъ особыхъ исторій, помогая другъ другу, но не глядя, со смѣхомъ, попадая руками не туда, куда слѣдовало.
Съ нетерпѣніемъ дожидалась Анжелика, пока Феличе заснетъ, едва сдерживая свое волненіе. Наконецъ, ровное дыханіе указало на это, и мадонна повернула къ нему пылающее лицо.
И такъ онъ былъ соблазнительно-прекрасенъ съ опущенными рѣсницами, съ голой шеей, что нельзя было стерпѣть, и, нагнувшись, она поцѣловала его робко и совсѣмъ слегка, но Коррадо, видѣйшій все, не могъ сдержаться; сгорая отъ ревности и страсти, онъ громко ударилъ ногой въ тонкую перегородку такъ, что даже кровать вся зашаталась, и мальчикъ, вздрогнувъ, открылъ глаза и, увидя такъ близко надъ собой Анжелику, воскликнулъ:
-- Что это? Боже! Мы тонемъ?
Напрасно шопотомъ успокаивала его мадонна, гладя по волосамъ и цѣлуя, уже забывъ о стыдѣ, -- онъ дрожалъ и, прижимаясь все ближе къ ней, всхлипывалъ:
-- Мы тонемъ, мы тонемъ! Не даромъ мнѣ приснился страшный сонъ. Видишь, мы уже погружаемся въ воду!
Такъ сладки были эти слабыя, безвольныя объятья, что Анжелика съ любовной лукавостью уже не старалась убѣждать его и только, сжимая хрупкое тѣло, все сильнѣе шептала:
-- Я съ тобой! Милый, милый! Я съ тобой! Не бойся!
Коррадо же не могъ дольше сносить этой сцены и, шумно опрокинувъ стулъ, вышелъ на палубу, стуча каблуками.
Такъ то откидываясь назадъ, то опять прижимаясь совсѣмъ близко, она заснула рядомъ съ нимъ, утомленная двумя ночами борьбы и уже считающая себя побѣдительницей, хотя сама не зная еще границъ желаній, всю ночь чувствуя его близкимъ, покорнымъ и нѣжнымъ.
Весь слѣдующій день было пасмурно, и море волновалось, какъ никогда еще за все это путешествіе. Большая часть пассажировъ цѣлый день не выходила изъ своихъ помѣщеній, и только къ вечеру, когда стало нѣсколько спокойнѣе, всѣ ненадолго собра-лись, при чемъ поэтъ, вмѣсто разсказа, спѣлъ только что сочиненную серенаду, заслужив-шую общее одобреніе:
Сердце женщины -- какъ море,
Ужъ давно сказалъ поэтъ.
Море, волѣ лунной вторя,
То бѣжитъ къ землѣ, то нѣтъ;
То послушно, то строптиво,
Море -- горе, море -- рай;
Иль дремли на немъ лѣниво,
Или снасти подбирай.
Кормщикъ, опытный и смѣлый,
Не боится тѣхъ причудъ;
Держитъ руль рукой умѣлой
Тамъ сегодня, завтра тутъ.
Что ему морей капризы,--
Вѣтеръ, буря, штиль и гладь?
Сердцемъ Биче, сердцемъ Лизы
Развѣ трудно управлять?
Коррадо вышелъ позднѣе всѣхъ и, прямо подойдя къ Анжеликѣ, крѣпко взялъ ее за руку и, почти насильно отведя въ сторону отъ Феличе, заговорилъ:
-- Твои увертки больше не помогутъ. Не думаешь ли ты обмануть меня и настаивать еще на томъ, что ты -- мальчикъ? Что же, предложимъ разрѣшить нашъ споръ всѣмъ присутствующимъ! Вѣдь въ этомъ такъ легко убѣдиться! И, если я окажусь не правъ, я готовъ нести какое угодно наказаніе за клевету. Ты согласенъ? Нѣтъ. Такъ слушай: ты сегодня придешь ко мнѣ ночью, когда твой господинъ заснетъ, а иначе я всѣ твои шашни выведу на чистую воду!..
Онъ такъ же быстро ушелъ, какъ и пришелъ, не дожидаясь отвѣта, что къ тому же было бы и безполезно, такъ какъ Анжелика была такъ смущена и подавлена, что отъ нея нельзя было добиться ни одного слова, когда всѣ стали разспрашивать, что сказалъ ей господинъ столь непріятное, что на ней нѣтъ лица.
Что-то пробормотавъ о нездоровьѣ, Анжелика убѣжала въ свою каюту и, бросившись въ кровать, залилась слезами. Послѣдовавшій за ней Феличе сталъ утѣшать ее и, уже самъ нѣжно обнимая и цѣлуя, безъ словъ сумѣлъ скоро вызвать улыбку на лицѣ своей возлюбленной.
Но робкая нѣжность Феличе совсѣмъ не соотвѣтствовала страстной жадности, съ которой Анжелика осыпала его поцѣлуями, и, сначала только отстраняясь, чего она въ изступленьи не замѣчала, онъ вдругъ, когда объятья стали слишкомъ тѣсны, оттолкнулъ дѣвушку и, закрывъ лицо руками, выбѣжалъ изъ каюты, оставивъ ее растерянной и ничего не понимающей.
Коррадо, наблюдавшій и эту сцену, нашелъ минуту самой удобной, чтобы вмѣшаться въ исторію, изъ празднаго наблюдателя которой онъ давно сдѣлался самъ дѣйствующимъ лицомъ.
Пользуясь замѣшательствомъ мадонны, которая лежала какъ бы безъ сознанія, онъ обнималъ ее и, цѣлуя, шепталъ страстныя слова. Сначала не сопротивляясь, Анжелика черезъ нѣсколько минутъ пришла въ себя.
-- Феличе! Феличе! -- были ея первыя слова и, увидавъ около себя другого, она собрала всѣ силы, удесятеренныя ужасомъ, и сбросила съ постели Коррадо.
Прежде, чѣмъ онъ успѣлъ подняться, она уже была у двери.
-- Феличе! Гдѣ Феличе? -- жалобно повторяла мадонна, не помня о своемъ костюмѣ, который былъ слишкомъ не въ порядкѣ, чтобы появляться передъ посторонними зрителями.
Догоняя ее уже въ коридорѣ, Коррадо злобно крикнулъ:
-- Твой Феличе убѣжалъ отъ тебя! Тебѣ этого мало? Онъ бросился съ палубы въ море. Бѣги, догоняй его!
Онъ хотѣлъ опять схватить ее, но, вырвавшись, она выбѣжала на палубу и, достигнувъ высокаго борта, ни на минуту не задержась, бросилась въ черную воду. Ничего не соображая, слѣпой отъ страсти, Коррадо бросился за ней, и они вмѣстѣ скрылись въ волнахъ.
Утромъ, на слѣдующій день, матросъ разсказывалъ о ночномъ видѣніи -- будто двое, дѣвушка съ распущенными волосами и мужчина за ней, беззвучно, какъ тѣни, мелькнули мимо фонаря, у котораго онъ стоялъ, и потомъ глухо раздался плескъ воды, но товарищъ его ничего не замѣтилъ, -- такъ быстро все совершалось. Всѣ съ нетерпѣніемъ встрѣчали выходъ другъ друга, ожидая отъ кого-нибудь разъясненія, -- въ самомъ дѣлѣ кто-нибудь изъ пассажировъ корабля погибъ, или это только приснилось сторожевому матросу, такъ какъ дѣвушка, игравшая здѣсь какую-то роль, была для всѣхъ неизвѣстна.
Буря совершенно улеглась; въ холодной ясности видѣлся далекій берегъ, городъ и горы, побѣлѣвшія отъ утренняго мороза. Первыя снѣжинки падали, кружась и тая на платьѣ и рукахъ. Изъ пассажировъ на палубѣ не досчитывались только Коррадо, Феличе и его слуги, и Чарокки уже объяснила ночное приключеніе басней.
Наконецъ, вышелъ Феличе въ малиновомъ плащѣ, опушенномъ сѣрымъ мѣхомъ, въ высокой шапкѣ и, какъ всегда, съ книгой, стройный, равнодушный и серьезный. Когда капитанъ осторожно спросилъ его, какъ господинъ спалъ, онъ отвѣтилъ, поднимая глаза отъ страницы:
-- Развѣ вы находите, что я выгляжу плохо?
Сентябрь -- октябрь 1907. Петербургъ.