Литанiя Марiи Дѣвственницѣ изъ Каенны*.

Посвящается Л. Д. Блокъ.

*) Марія-Анна-Шарлотта де-Кордэ д'Армонтъ изъ Каенны 13 іюля 1793 г. убила гражданина Марата.

Вслѣдствіе легкаго насморка я уже нѣсколько дней не выходилъ изъ дома, и поэтому друзья собрались въ этотъ вторникъ у меня.

Первыми пришли барышни Лебо въ темныхъ, простыхъ платьяхъ, но не отказавшіяся еще отъ высокихъ причесокъ, которыя онѣ были принуждены скрывать подъ широкими полями уродливыхъ шляпъ, чтобы не вызывать насмѣшекъ уличныхъ повѣсъ. Онѣ тронули меня своимъ вниманіемъ, принеся букетъ васильковъ, собранный ими за городомъ. Мужество этихъ дѣвушекъ, поистинѣ удивительное, часто укрѣпляло насъ всѣхъ въ самыя тяжелыя минуты сомнѣній и отчаянья. Потерявшія отца и все состояніе, несмотря на свой возрастъ уже испытавшія тюремное заключеніе и близость позорной смерти, принужденныя покинуть родину, онѣ все переносили съ твердостью и кроткой веселостыо.

Здѣсь онѣ первыя подали примѣръ смиренія передъ случайностями судьбы, не гнушаясь самыми грубыми и тяжелыми работами, столь непривычными для ихъ нѣжныхъ рукъ. Со-брались уже почти всѣ друзья, и такъ какъ никто не принесъ особыхъ новостей, то мы тихо бесѣдовали за круглымъ столомъ въ моемъ кабинетѣ въ то время, какъ старшая Лебо ловко и быстро приготовляла намъ чай.

Запоздавшій Альбертъ казался очень взволнованнымъ. Еще съ порога онъ задыхаясь, крикнулъ: "Вифертъ здѣсь! Онъ пріѣхалъ сегодня утромъ и по моему настоянію обѣщалъ сегодня же посѣтить васъ".

Хотя я и не раздѣлялъ увлеченія многихъ нашихъ друзей этимъ ханжой изъ евреевъ и роялистомъ изъ парикмахеровъ, но, никогда не видавшій его и много слыхавшій разсказовъ о немъ, самыхъ разнорѣчивыхъ и странныхъ, я ждалъ его пріѣзда съ большимъ нетерпѣніемъ, и новость Альберта, не совсѣмъ ожиданная, взволновала насъ всѣхъ, кромѣ Жюстена, лично вовсе не знавшихъ такъ внезапно пріобрѣтшаго столь сомнительную извѣстность Виферта.

Разговоръ сдѣлался сразу вялымъ и разсѣяннымъ, и напряженное ожиданіе, тщетно скрываемое, заняло всѣхъ.

Изъ моего окна были видны далекія поля и прямая дорога, ведущая къ дому, обсаженная слегка пожелтѣвшими буками; поэтому, когда Альбертъ вполголоса растерянно сказалъ: "онъ идетъ", и мы всѣ невольно, не прерывая разговора, обратились къ окну, то еще издали въ блѣдныхъ сумеркахъ четко выдѣлилась высокая, нѣсколько согбенная фигура. Въ длинномъ, ниже колѣнъ, сѣромъ кафтанѣ, съ тростью и молитвенникомъ въ рукахъ, медленно и осторожно приближался Вифертъ, какъ будто ничего не замѣчая, какъ слѣпой или лунатикъ, и стукъ его трости, хотя и неслышный, чувствовался въ его точныхъ, размѣренныхъ движеніяхъ руки, сжимающей бронзовый набалдашникъ.

Въ комнату вошелъ молодой человѣкъ, совершенно блѣдный, съ черными, слегка вьющимися волосами. Только выраженіе какой-то постоянной сладости на красивомъ, тонкомъ лицѣ выдавало его происхожденіе. Онъ держался очень скромно; но его смущенность казалась нѣсколько дѣланной. Обходя присутствующихъ, онъ здоровался, низко кланяясь, крѣпко пожимая руки своей влажной и холодной рукой и оглядывая всѣхъ тусклыми, пронзительными глазами почтительно и назойливо. Совершенно неожиданно дойдя до сидящей съ краю нашей новой знакомой, Цециліи Рено, барышни скромной и ничѣмъ не замѣчательной, Вифертъ вдругъ опустился передъ ней на колѣни и, цѣлуя ея руку много разъ съ какимъ-то остервенѣніемъ, сталъ выкрикивать голосомъ высокимъ, даже визгливымъ:

-- Избранная, чистая! Перстъ Божій! Мученица святая!

Онъ захлебывался, стоя на колѣняхъ передъ барышней, глядящей на него почти съ ужасомъ. Затѣмъ онъ всталъ и, со смущенной улыбкой очистивъ свои панталоны, отошелъ въ сторону, я же старался быстрыми вопросами о старыхъ друзьяхъ и дѣлахъ въ Парижѣ завязать разговоръ и замять неловкость этой странной выходки.

На все Вифертъ отвѣчалъ робко и неувѣренно, имѣя видъ провинившагося школьника. Только когда кто-то спросилъ, какъ поживаетъ Робеспьеръ, онъ, на минуту выдавая свое какое-то другое, скрываемое лицо, рѣзко воскликнулъ: "Не безпокойтесь! Онъ скоро"... И, снова овладѣвъ собою, не кончилъ начатыхъ словъ.

-- Можетъ быть, вы разскажете намъ только по смутнымъ слухамъ извѣстныя подробности убійства Марата? -- спросилъ я.

-- Да, да, конечно. Только эти свѣчи... Свѣтъ слишкомъ силенъ; мои глаза не могутъ выносить сіяній крылышекъ херувимовъ, -- забормоталъ онъ, еще болѣе поблѣднѣвъ и тревожно озираясь на свѣчи, подъ темнымъ абажуромъ почти незамѣтныя. Я сдѣлалъ знакъ задуть ихъ, и въ наступившей темнотѣ только слегка выдѣлились пятна оконъ сквозь занавѣски и лицо Виферта, вытянувшагося на высокой спинкѣ стула и нѣкоторое время совершенно молчащаго.

-- Спаси насъ, -- началъ онъ какимъ-то новымъ, пѣвучимъ голосомъ, отъ котораго сразу сдѣлалось все странно, жутко и сладко. -- Спаси насъ. Укрѣпи маловѣріе наше.

Онъ закрылъ глаза руками, какъ будто про себя продолжая начатую молитву, и че-резъ нѣсколько минутъ заговорилъ:

-- Камни, камушки любитъ Пречистая. Цвѣточки сбираетъ въ полѣ. Въ вѣнкахъ изумрудныхъ ангелы бесѣдуютъ съ нею и чудные сны и видѣнья посѣщаютъ ее. Смотрите, смотрите! Чудесны милости къ намъ Благодатной.

Сначала медленно, потомъ все быстрѣй и быстрѣй, въ тактъ словъ закружилъ онъ своими, какъ два мягкихъ крыла, длинными руками въ странныхъ зачаровывающихъ движеніяхъ.

Кто-то сдавленно-истерично вздохнулъ, но больше я уже не чувствовалъ окружающихъ.

-- Ты услышишь наши молитвы. Ты укрѣпишь насъ посѣщеніемъ своимъ, Пречистая, -- говорилъ Вифертъ и робко колебались тѣни, свѣтлѣя тусклымъ свѣтомъ и расплываясь, будто тяжелый туманъ, разсѣиваясь, открывалъ скрытыя дали.

-- Уже близко свершеніе, -- воскликнулъ онъ. -- Спаси насъ! Дай коснуться твоихъ одеждъ. Открой намъ тайны твои чудесныя.

-- И вотъ ужъ тонкій ароматъ далекаго поля донесся до меня. И вотъ спала послѣдняя пелена и сіянье ослѣпило глаза, привыкшіе къ мраку.

-- Ты уже съ нами, Всеблаженная? -- спросилъ Вифертъ дрогнувшимъ голосомъ, ожидающимъ отвѣта. И въ тягостномъ молчаніи раздалося тихо, но явственно:

-- Да.

-- Ты откроешь намъ пути свои?

-- Да.

-- Ты поведешь насъ за собой?

-- Да.

Въ смутномъ дрожаніи открылось желтое поле и солнце склоненное -- сзади. Медленно, раздвигая мягко шелестящую рожь, съ опущеннымъ лицомъ, въ темномъ платьѣ съ мелкимъ узоромъ, съ сѣрой папкой для рисунковъ въ одной рукѣ и бѣлой ромашкой въ другой прошла та, которую, никогда не видавъ, я сразу узналъ.

По легкому трепету, опять напомнившему о присутствующихъ, я догадался, что не одному мнѣ было виднымъ чудесное видѣніе.

Въ странномъ припадкѣ Вифертъ застучалъ кулаками по столу, восклицая безсвязно: "Слава совершенію твоему. Вѣруйте, вѣруйте! Держите пророчество, братья, крѣпче, крѣпче. Скоро откроются вамъ послѣднія тайны".

Затѣмъ онъ стихъ, какъ бы изнемогая въ страшной усталости, и, черезъ нѣсколько ми-нутъ совершенно спокойно попросивъ за-жечь свѣчку, прочелъ по вынутой тетради:

"Милыя сестры и братья! Вотъ я прихожу къ вамъ, чтобы насытить ваши сердца сладкой любовью и. ненавистыо, еще болѣе сладкой.

"Я пріѣхала въ Парижъ съ утреннимъ дилижансомъ изъ Каенны. Какіе-то толстые монтаньяры всю дорогу заставляли меня улыбаться про себя своими пошлыми, самодовольными разсужденіями, не допускающими возможности, что уже близокъ конецъ ихъ торжества.

"Мой багажъ былъ перенесенъ въ гостиницу "Провидансъ", гдѣ я провела нѣсколько дней самыхъ счастливыхъ въ моей жизни. Сладко было медлить, зная, что уже отмѣчена роковымъ знакомъ участь того, который, ничего не предполагая, окруженный друзьями, еще расточалъ свои кровожадные замыслы.

"Въ день совершенія я встала такъ рано, что казалось -- спали еще дома, лавки, камни мостовой, и мнѣ долго пришлось дожидаться подъ сводами стараго рынка на желтой скамьѣ у лавки ножевщика. Запоздалые гуляки, возвращаясь домой, прокричали мнѣ какую-то грубую любезность, размахивая своими шляпами. Старый ножевщикъ, подавая узкій, соблазняюще - блестящій ножъ, -- такой, какимъ мясники убиваютъ однимъ ударомъ въ голову своихъ быковъ, -- сказалъ, улыбаясь:

-- Барышня и безъ ножа можетъ зарѣзать.

"Послѣ обѣда я наняла фіакръ и съ шумомъ подъѣхала къ дому "друга народа" въ узкой Кордельерской улицѣ. Темная, крутая лѣстница вела во второй этажъ. Я дернула за металлическій прутъ, и послѣ третьяго звонка сердитая женщина открыла дверь. Мнѣ понадобилось не мало усилій, чтобы побѣдить ея ворчливую подозрительность, но моя спокойная настойчивость, мой костюмъ и моя молодость разсѣяли, наконецъ, всѣ ея возраженія. Она провела меня въ узкую комнату съ высокимъ цвѣтнымъ окномъ и ванной на возвышеньѣ. Въ полумракѣ я раньше, чѣмъ разглядѣть голову сидящаго въ ваннѣ, услышала его голосъ: "Ну, скорѣй говори, что тебѣ нужно".

"Я сказала, что имѣю сообщить ему важныя новости.

-- Скорѣе, скорѣе! Чортъ возьми, -- нетерпѣливо воскликнулъ онъ, ударяя руками по водѣ.

"Достаточно приглядѣвшись, я разсмотрѣла его безобразную голову въ желтомъ платкѣ. На подоконникѣ стояло болыное блюдо съ мозгами -- ужинъ, которымъ онъ не насла-дился.

"Я начала разсказывать сбивчиво, какъ бы робѣя, а онъ, прерывая меня грубыми восклицаніями, нетерпѣливо хлопалъ по водѣ костлявыми кулаками.

"Удушливый запахъ шелъ изъ ванны, но я ни на минуту не теряла самообладанія, хотя голова нѣсколько кружилась и было тяжело дышать.

-- Имена, имена! Не болтай вздору, -- закричалъ онъ, -- и завтра же они будутъ казнены.

"Я начала разстегивать лифъ, какъ будто доставая списокъ, но, къ счастью, ножъ запутался въ складкахъ и я нѣсколько помедлила, потому что въ эту же минуту дверь пріотворилась и женщина, впускавшая меня, выглянула въ щель.

-- Дѣвушка пригодится намъ, -- съ гадкимъ смѣхомъ воскликнулъ сидѣвшій въ ваннѣ. -- Къ тому же она добрая санкюлотка.

"Женщина еще разъ осмотрѣла насъ недовольнымъ, злымъ взглядомъ и притворила дверь.

"Такъ какъ изъ-за высокихъ краевъ ванны была видна одна голова, то, только наклонившись, я разглядѣла его волосатую, впалую грудь и отвратительныя подробности дряблаго тѣла.

-- Плутовка, а вѣдь ты недурна! -- сказалъ онъ, улыбаясь улыбкой, отъ которой его лицо сдѣлалось еще страшнѣе и пытаясь взять меня за подобородокъ.

-- Сударь! -- воскликнула я, отстраняясь и чувствуя тяжелый запахъ изъ его рта.

-- Ты будешь слушаться меня, а не то...

"Я высвободила, наконецъ, свой ножъ и, не давъ закончить начатыхъ словъ, всадила его въ сухое тѣло, какъ-то странно хрустнувшее и свободно принявшее узкое лезвее.

"Оставивъ его громко кричащимъ, я распахнула дверь, и свѣжій воздухъ доставилъ мнѣ огромное наслажденіе.

-- Что случилось? -- спросилъ маленькій человѣкъ, заклеивающій какія-то бандероли на полу передней.

-- Я убила гражданйна Марата, -- отвѣчала я. -- Онъ бросился на меня".

Вдругъ, прервавъ чтеніе, Вифертъ опять погасилъ свѣчу и заговорилъ быстро, нараспѣвъ:

-- Слава тебѣ. Слава тебѣ, фіалъ утѣшенія сладостнаго. Слава тебѣ. Слава тебѣ, ангеловъ подруга свѣтлая. Роза, изъ. вѣнка небеснаго оброненная. Жертва сладострастія непорочнаго. Слава тебѣ!

Онъ замолчалъ и наступившее молчаніе показалось мнѣ довольно продолжительнымъ. Наконецъ, Кюбэ спросилъ: "Ну, что же дальше?"

Никто не отвѣчалъ. Зажегши свѣчу, мы увидѣли, что Вифертъ сидитъ все въ той же позѣ съ закрытыми глазами. Лицо его съ капельками пота на вискахъ показывало полнѣйшее утомленіе.

Этотъ странный и непріятный вечеръ былъ единственной нашей встрѣчей съ Вифертомъ. Никакихъ сношеній я съ нимъ не имѣлъ и о его трагическомъ концѣ узналъ изъ газетъ.

Только черезъ годъ, когда намъ всѣмъ пришлось испытать много непріятностей въ связи съ неудачнымъ покушеніемъ на Робеспьера, мы вспомнили, что въ тотъ вечеръ, сейчасъ вслѣдъ , за Вифертомъ, ни съ кѣмъ не прощаясь, быстро вышла изъ комнаты Цецилія Рено и, догнавъ его, -- что мы ясно видѣли въ предразсвѣтныхъ сумеркахъ изъ окна, -- она молча пошла рядомъ съ нимъ, и они вмѣстѣ пропали въ тускломъ туманѣ. Какъ извѣстно, она сдѣлалась злополучной жертвой этого неудавшагося предпріятія, навлекши своей неловкостью гибель на себя и многихъ нашихъ друзей, ни въ чемъ неповинныхъ.

Іюль. 1907 г.