ВОЙНА
Случилось это так: Колька тащил из районки селедки и хлеб, обе руки заняты. У Варваринских ворот стоял Сережка Варварин. Завидев Кольку, пользуясь тем, что руки у того заняты, да и не посмеет драться на улице у чужих ворот, Сережка принялся задирать.
— Рыжий красного спросил —… затянул Сережка ужасно противным голосом песню, которой Кольку дразнили.
Не стерпело сердце, в глазах даже потемнело от ярости на такую наглость.
Колька быстро положил хлеб и селедки на тумбу и, как вихрь, налетел на Сережку. Тот только лицо руками закрыл, как куль повалился и загундосил.
А Колька сидел уже на нем верхом и колотил, сам ничего от гнева не соображая.
— С девчонками драться, а сам гундосить, я тебе покажу, — вопил Колька и дубасил Сережку. Но, вспомнив про селедки, да и на улице все-таки еще Варваринские на помощь выйдут, Колька последний раз с наслаждением дал тумака по пухлой Сережкиной шее и поднялся, забрал свою поклажу и важно победителем направился к дому, мало обращая внимания на Сережкины вопли.
— Черт рыжий, это тебе не пройдет, не пройдет, черт рыжий.
Колька сдал матери хлеб и селедки и побежал на двор, где малыши его еще с утра ждали.
Конечно, малыши Кольке неровня, немножко даже стыдно возиться с ними, но зато они так слушаются Кольку, так просят всегда поиграть с ними. А начнешь играть и забудешь, что это малыши.
Отправились на задний двор к старым конюшням: давно уже задумали тут крепость смастерить и ров начали копать глубокий. Закипела работа. Колька распоряжался и делал самое трудное, что малышам не под силу.
Таскали доски, складывали стену. Подземный ход задумал рыть Колька, да лопата тупая. Внутри целую квартиру устроили, печку класть начали из кирпичей.
Вдруг Толька закричал:
— Варваринские на нас идут с палками.
Колька сначала не поверил. Никогда еще не бывало, чтобы на чужой двор забирались, это нарушение всех международных прав. Драться, — так на улице или на пустыре около свалки. Но выглянув из-за стенки крепости, Колька увидел — действительно, идут человек десять и все с палками, и среди них Сережка с шишкой на лбу — это его давеча Колька угостил.
Отступать было поздно. Можно было бы забраться на крышу и бежать через чердак, но малышам не залезть. Малыши сбились в кучу около Кольки, трусят; Дунька Хмелева заревела. Колька почувствовал, что должен все снести, но малышей не выдать, скомандовал твердым голосом.
— Не трусить, мы их навозом забросаем, — а потише — Тольке сказал: — Лезь через крышу на Козихинский двор, зови на помощь. Мы будем защищаться до последнего.
Толька, ловкий и расторопный, живо взобрался по столбу и побежал по крыше, а Варваринские уже приближались с криками:
— Ну, рыжий, вылезай, пришел тебе карачун. Мы тебя в помойке выкупаем.
Колька набрал сухого навоза, да как пальнет, а за ним малыши. Варваринские не ожидали, заколебались, у Сережки фуражка слетела. Колька еще и еще раз пальнул. Малыши тоже старались, только сил у них мало, снаряды не долетали.
Варваринские опомнились и с диким воплем бросились на приступ, размахивая палками. Кроме Дуньки, еще два — три малыша заревело. Колька схватил старую оглоблю и стал отмахиваться, отбил первое наступление. Тогда Варваринские пошептались и разделились на два отряда.
Одни наступали и старались захватить Колькину оглоблю, другие пошли в обход. Колька понял, что сопротивление бесполезно, одному с десятью не справиться, а от малышей какой толк.
Варваринские сделали веревочную петлю и стали ловить оглоблю. Долго не удавалось, наконец, закинули петлю на оглоблю. Все кончено. В этот же миг сзади раздался треск, упали доски. Неприятель ворвался в крепость.
Вопили Варваринские, ревели малыши. Колька только сопел и отбивался, здорово смазал Сережку прямо в нос, но в ту же минуту его уже схватили, руки назад завернули.
Кто-то из малышей кинулся на выручку, но его только ногой отбрыкнули. Сережка ревел и лез на Кольку.
— Черт рыжий, попался, теперь не пройдет тебе. За девчонку вступаешься, я и Катьку отколочу.
Колька не выдержал, дернулся и плюнул в Сережку. Тут все Варваринские бросились на него и стали дубасить, а Сережка щипался и визжал:
— В помойку его, в помойку.
Кольке казалось, что он погибает, сейчас убьют до смерти, замучают злые враги. Кто-то из Варваринских вдруг крикнул:
— Козихинские идут.
В ту же минуту Варваринские побежали, а Колька остался лежать еще, не веря, что пришло чудесное спасение.
Козихинские приближались с громкими криками «ура». Малыши отвечали им восторженным воем и закидывали бегущих Варваринских комьями сухого навоза.
Колька привстал и оглянул поле сражения. Козихинские преследовали Варваринских, ловя и колошматя их по всему двору. Красный флаг Козихинских с зеленым треугольником победно развевался на полуразрушенной крепости.
Через несколько минут бой был окончен. Варваринские, прихрамывая, с громким ревом отступили на улицу.
В виде военной добычи были захвачены две фуражки, ремень с медной пряжкой, пять гнезд бабок и трое пленных, среди последних ненавистный Сережка.
Пленных и трофеи под барабанный треск и звуки походного марша, разыгрываемого на губах, доставили к стенам отбитой у неприятеля крепости.
Колька чувствовал боль во всем теле, лицо горело от ссадин и царапин, но дух был бодр и весел. Его приветствовали как доблестного героя. Все войска и свои и Козихинские прошли мимо него церемониальным маршем.
Потом приступили к дележу добычи. Кольке, как пострадавшему, была предоставлена лучшая часть — ремень с медной пряжкой и два гнезда бабок.
Вспомнили про пленных, запертых в пустом свинарнике.
— Их нужно судить, — заявил Козихинский Костя Трунин. — Они нарушили все законы — ворвались без официального объявления войны. Мы должны считать их просто шайкой бандитов.
— Судить, судить, — заорали все.
Сейчас же был организован трибунал под председательством Кольки с участием Кости, Андрюшки косого и Леньки Степанова.
Здесь же, в стенах крепости, где все еще носило следы вероломного нападения неприятеля, соорудили из досок стол и скамью для трибунала.
— Приведите бандитов, — скомандовал Костя, который как старший и знакомый со всеми делами распоряжался.
Малыши, изображающие конвойную команду, вывели из свинарника пленных.
— Вы обвиняетесь, — начал Костя строго, — вы обвиняетесь в том, что напали без всякого предупреждения на мирных жителей. Вы поступили так, как никогда не поступают настоящие благородные воины. Что вы можете сказать в свое оправдание?
— А зачем он сам, он первый, — заикаясь начал Сережка, указывая пальцем на Кольку.
— Что ты хочешь наврать на нашего доблестного вождя гуронов, который храбро и честно защищал свою крепость, — прервал его Костя гневно.
— Ничего не вру. Он первый драться начал, — хныкал Сережка. — Он за девчонок вступается, это Катька наябедничала. Я ей…
Произошло замешательство. Колька густо покраснел и, забыв, что он председатель трибунала, хотел броситься на своего врага.
— Что ты можешь сказать по поводу разоблачений обвиняемого, — остановил его Костя и поглядел подозрительно.
— Ничего не скажу. Я ему маску разобью, — мрачно проворчал Колька.
И суд и зрители впали в тяжелое недоумение.
— Катька наябедничала… Он за девчонок. — хотел было продолжать свои разоблачения Сережка, но умолк при виде грозно сжимаемых кулаков Кольки.
Однако тень подозрения все же пала на доблестного вождя гуронов. Сам Костя растерялся и не знал, какое направление дать ходу собрания.
— Объявляю перерыв. Уведите подсудимых, — наконец, заявил он.
Колька чувствовал, что его слава поколебалась. Костя решил не делать больше открытого заседания.
— Все равно они бандиты, и мы должны их строго наказать, — обратился он к членам трибунала.
Колька молчал.
— Предлагаю их расстрелять мячиками!..
Все согласились. Приговор был объявлен и встречен громкими восторженными криками. Приговоренных вывели. Сережка размазывал слезы кулаками по всему лицу и хныкал, двое других держались мужественно.
Костя объявил приговор. «За нападение на чужой двор и бандитизм приговариваетесь к расстрелу. Каждого будут расстреливать по десяти раз. Должны стоять смирно у стены. Кто сделает попытку к побегу, того будут дуть ремнями и палками».
Колька чувствовал какое-то смущение, не испытывал больше радости, что враги посрамлены и так жестоко наказаны.
Осужденных поставили носом к стене. Костя отсчитал десять шагов и провел черту на которой выстроились три лучших стрелка, каждый с мячом в руках, готовые по первому приказу выпалить.
Сережка вопил во все горло:
— Не буду больше, не буду… Он сам всегда лезет!
Костя дал приказ стрелкам приготовиться.
— Мальчики, мальчики, что это вы делаете, не нужно! — раздался вдруг сзади пронзительный голос.
Все невольно обернулись.
По двору бежала Катя Морозова. В руках у нее был котенок, один чулок спустился, волосы выбились, по щекам текли слезы.
— Пожалуйста, не нужно, простите моего Сережу.
Увидев Кольку, она бросилась прямо к нему с мольбой. Колька сконфуженно отвернулся. Девочка дергала его за рубашку и жалобно умоляла. Непреклонное сердце вождя гуронов дрогнуло. Он решительно шагнул вперед и сказал твердо:
— Не будем расстреливать. Пусть идут к черту.
Все в недоумении молчали. Костя сказал обиженно:
— Как же это так! Они приговорены. Ты не смеешь отменять приговор!
— А ты не смеешь на чужом дворе распоряжаться. Нашелся тоже. Второй класс свиней пас.
Костя окинул его презрительным взглядом.
— Дурак! Девчонок слушается. Жалко, что тебя в помойке не выкупали. Дураки мы были, тебя выручили. Айда, ребята! Мы больше с вами не дружимся!
Козихинские захватили свой флаг и удалились, кидая оскорбительные и насмешливые замечания.
Катя, Сережка и Варваринские пленные поспешили скрыться, даже не поблагодарив великодушного освободителя. Впрочем, Кольке было и не до благодарностей. Он был смущен и расстроен. Малыши молчали, но тоже, кажется, осуждали своего вождя. Колька побрел домой в тяжелой задумчивости.
У стола спиной к двери сидел кто-то незнакомый с бритым затылком в серо-зеленой солдатской шинели. Пока Колька разглядывал его, незнакомец обернулся:
— Не узнаешь?
Только по голосу понял Колька, что это отец. Коротко обстриженный, побритый, в новенькой шинели показался он таким новым, молодым и красивым. Мать выглянула из-за печки. Колька подошел к отцу и вдруг совсем неожиданно прижался крепко, крепко. А отец не рассердился, не засмеялся, а прижал к себе обеими руками крепко и неловко. Жесткое сукно щекотало лицо, нос больно прижался к пуговице, но было так хорошо, так радостно Кольке.