Повѣсть.

Глава I.

Самъ будучи аптекаремъ, мой отецъ почему-то для меня не хотѣлъ своей профессіи и, имѣя въ Нантѣ старымъ другомъ адвоката господина Кюбэ, рѣшилъ, когда мнѣ исполнилось семнадцать лѣтъ, послать меня къ нему, съ тѣмъ чтобы пополнить мое скудное образованіе и пріучить къ дѣламъ, требующимъ знанія законовъ и ловкости кляузника.

Впервые длинное путешествіе и новизна жизни въ такомъ сравнительно съ нашимъ большомъ городѣ, какъ Нантъ, настолько прелыцала мое воображеніе, что я безъ особаго сожалѣнія покидалъ родительскій домъ, хотя дѣтство мое и прошло въ немъ радостнымъ и привольнымъ, и я, не зная ничего другого, вполнѣ довольствовался нашей тихою жизнью.

Не рѣшаясь отпустить меня одного, отецъ очень обрадовался, найдя попутчиковъ въ лицѣ семейства Дюклю.

Нашъ десятидневный переѣздъ мы совершили въ слѣдующемъ строго поддерживаемомъ господиномъ Дюклю порядкѣ: впереди большая повозка съ вещами подъ наблюденіемъ стараго Жюстена, потомъ дормезъ съ господиномъ и дѣтьми и сзади карета съ барышней и госпожей; я же, будучи верхомъ, могъ постоянно мѣнять свое мѣсто, что первые дни очень развлекало меня.

Ничто не сближаетъ такъ, какъ совмѣстное путешествіе, и черезъ день эти совершенно незнакомые люди казались мнѣ близкими и милыми.

Не обращая сначала никакого вниманія на Эльвину и даже нѣсколько стѣсняясь ея, какъ часто свойственно подросткамъ, еще не привыкшимъ къ барышнямъ, я уже на третій день, благодаря ея ласковому и простому обхожденію, охотнѣе всего ѣхалъ у задняго колеса кареты съ ея стороны, весело болтая или слушая ея разсказы, хотя она была моложе меня на годъ.

Стройная почти до худобы, съ тонкимъ лицомъ, съ сѣрыми веселыми глазами и свѣтлыми волосами, гладко зачесанными въ двѣ косы, въ еще коротенькомъ платьѣ, она казалась почти дѣвочкой съ острыми локтями и нѣсколько угловатыми движеньями.

Когда въ полдень старуха засыпала и лошади едва тащились измученныя жарой, оводами и песчаной дорогой, я подъѣзжалъ совсѣмъ близко къ окну кареты, и Эльвина, высунувшись, брала своей тонкой рукой съ голубымъ амуромъ на маленькомъ колечкѣ мизинца за уздечку мою лошадь и, заставивъ меня нагнуться, тихо разсказывала о томъ что она уже кончила свой курсъ въ монастырѣ, что въ Лавилѣ ее ожидаетъ женихъ, котораго она никогда не видала, что она ни за что не выйдетъ за него, если онъ не сумѣетъ ей понравиться и что, впрочемъ, это ничего не значитъ, что ея мать, выходя замужъ, тоже была влюблена въ другого и мужъ не помѣшалъ ихъ счастью, и еще много про себя, свою семыо, про монастырь и городскія сплетни, или разспрашивала меня и иногда приводила въ смущеніе вопросами, любилъ ли я кого-нибудь и кого люблю теперь.

Мы останавливались въ маленькихъ сельскихъ гостинницахъ, старательно минуя большіе города, такъ какъ господинъ Дюклю говорилъ, что тамъ дорого и небезопасно, хотя мнѣ казалось, что какія-то и другія причины побуждали его къ этому.

Уже наканунѣ Нанта мы остановились на опушкѣ рощи, чтобы исправить что-то въ сломавшемся дормезѣ, и дѣти съ Эльвиной собирали землянику, а я, шаля, наѣзжалъ на нихъ.

-- Сударь! -- кричала Эльвина съ уморительно серьезнымъ видомъ. -- Сударь! Вамъ не поздоровится, если вы не прекратите своихъ шутокъ.

Она была въ синемъ плащѣ съ капюшономъ на красной подкладкѣ и маленькой шляпѣ.

-- Что же вы можете со мной сдѣлать? -- спрашивалъ я съ задоромъ.

-- Я стащу васъ съ вашей клячи.

-- Для этого вамъ придется занять мое мѣсто.

-- Это не представитъ никакихъ затрудненій.

-- А ваши юбки?

-- Неучъ! Онъ не видалъ катающихся барышенъ!

Мы шутя поспорили, можетъ ли Эльвина сѣсть на сѣдло, и, вся раскраснѣвшись, съ развѣвающимися волосами, она схватилась за луку и, быстро вставъ на мой сапогъ, вскочила на сѣдло такъ неожиданно, что мнѣ пришлось взять ее обѣими руками и крѣпко прижать къ себѣ, чтобы намъ обоимъ не упасть съ тронувшей лошади.

-- Ну что!--воскликнула она со смѣхомъ, оборачиваясь ко мнѣ такъ близко, что наши лица почти встрѣтились и я чувствовалъ, если не прикосновеніе, то сладкій ароматъ земляники съ ея губъ.

Господинъ Дюклю закричалъ, что такія шутки неприличны и небезопасны; и вскорѣ мы тронулись въ путь черезъ рощу, сквозь которую краснѣло закатное небо, обмѣниваясь взорами, какъ будто бы имѣющими какую-то тайну.

На другой день мы простились у воротъ Нанта, и Эльвина призналась, что она любитъ меня, обѣщая писать и не забыть, не-смотря на жениха и возможную свадьбу.

Глава II.

Я нашелъ господина Кюбэ въ маленькомъ садикѣ передъ домомъ въ красномъ вязаномъ колпакѣ съ лейкой въ рукахъ. Это былъ высокій костлявый старикъ съ подстриженной бородкой безъ усовъ, съ блуждающимъ взглядомъ и нѣсколько странными манерами, къ которымъ я, впрочемъ, скоро привыкъ.

На мой вопросъ: "здѣсь ли живетъ господинъ Кюбэ", онъ страшно загримасничалъ и закричалъ такимъ пронзительнымъ голосомъ, что я даже вздрогнулъ отъ неожиданности:

-- Что! Кому еще понадобился господинъ Кюбэ? Попрошайкамъ изъ аббатства? жандармамъ? На что годенъ еще господинъ Кюбэ?

Однако, замѣтивъ мое смущеніе, онъ тотчасъ успокоился и, одѣвъ очки, началъ читать поданное мною письмо отъ отца. Узнавъ изъ него, кто я, онъ обнялъ меня и повелъ въ домъ, бормоча: "Да, да, Лука Бедо. Такъ. Такъ." Въ комнатахъ насъ встрѣтила Клементина, экономка господина Кюбэ, добрая, хотя и худощавая женщина. Она накормила меня холоднымъ мясомъ съ салатомъ въ то время какъ Кюбэ, заложивъ руки за спину, быстро ходилъ по комнатѣ, продолжая какъ бы начатый съ кѣмъ-то раныне безсвязный разговоръ:

-- Налогъ на хлѣбъ! Удивительно остроумно! Разгильдяи и попы -- вотъ съ кѣмъ нужно прежде всего справиться.

Онъ показался мнѣ нѣсколько не въ своемъ умѣ и скоро я пересталъ обращать вниманіе на его почти не прерывающіяся слова.

Мнѣ отвели довольно болыыую комнату съ окномъ на солнце и огородъ, изъ-за котораго не чувствовалось города, хотя соборы и видѣлись за высокимъ заборомъ, розовѣя на закатѣ. На слѣдующій день господинъ Кюбэ принесъ мнѣ связку книгъ, среди которыхъ я нашелъ трагедіи Вольтера, письмо Руссо, нѣсколько трактатовъ объ управленіи и свободѣ, а также Сенеку и Цицерона, такъ какъ еще отецъ выучилъ меня латыни довольно порядочно. Чтеніемъ этихъ книгъ, искренно увлекшихъ меня, ограничивались всѣ мои занятія безъ всякаго контроля и принужденія.

Самъ господинъ Кюбэ, я не замѣчалъ, чтобы занимался дѣлами, если не считать составленія всевозможныхъ проектовъ, доставившихъ ему репутащю безпокойнаго человѣка и политическаго дѣятеля, сочиненія пасквилей на мѣстныхъ аббатовъ и даже самого епископа и безконечныхъ споровъ съ друзьями по вечерамъ.

Случайно я познакомился съ однимъ изъ студентовъ Нантскаго университета, который ввелъ меня въ общество своихъ товарищей, и вскорѣ я сдѣлался равноправнымъ членомъ веселой дружеской банды, посѣщая съ ними маленькіе кабачки и участвуя въ ихъ играхъ и состязаніяхъ.

Одинъ изъ нихъ, Жакъ Моро, сдѣлался впослѣдствіи моимъ другомъ, оставаясь таковымъ въ многочисленныхъ случаяхъ моей полной приключеній жизни.

Глава III.

Горожане прогуливались по лугу, останавливаясь у палатокъ фокусниковъ и продавцовъ сластей и дешеваго вина или любуясь на стрѣлковъ, попадающихъ въ цѣль. Барабанъ призывалъ зрителей на представленіе странствующихъ актеровъ. Дѣвушки ходили, взявшись за руки, оживляя пейзажъ своими разноцвѣтными платьями, и, стыдливо опуская глаза, съ благосклонной улыбкой принимали наши шутки и комплименты. Гудѣли трубы и нѣжно повизгивали скрипки оркестра.

Мы же всѣ въ одинаковыхъ костюмахъ, въ зеленыхъ курткахъ съ бѣлыми поясамии круглыхъ шляпахъ, расположились на склонѣ горы, откуда былъ виденъ за рѣкой городъ, горящій стеклами оконъ на заходящемъ солнцѣ. Разстеливши плащи на травѣ, мы могли пить и ѣсть, при чемъ недостатокъ кружекъ не уменьшалъ количества выпиваемаго каждымъ по очереди; могли бѣгать внизъ вперегонку или драться на рапирахъ, собирая толпу зрителей, поощряющихъ побѣдившаго.

Дюревиль затягивалъ старую пѣсенку:

Пей за разомъ два, не жди:

Пьетъ земля весной дожди,

Пьютъ деревья, пьетъ рѣка,--

Всюду щедрая рука.

Для чего жъ, земли сыны,

Ротъ и горло намъ даны?

Мы же подхватывали:

Ахъ, ты кружка, кружка, кружка!

Ахъ, веселая подружка!

Губы алы, очи пьяны.

Не страшны намъ,

Не страшны намъ

Добродѣтели изъяны.

Дюревиль продолжалъ:

За куплетомъ пой куплетъ.

Передыіпки нѣтъ и нѣтъ;

Вѣтеръ свищетъ, дроздъ поетъ,

Жерновъ пѣснь свою ведетъ,--

Для чего жъ, земли сыны,

Ротъ и горло намъ даны?

Мы же подхватывали:

Ахъ, ты кружка, кружка, кружка!

Ахъ, веселая подружка!

Губы алы, очи пьяны.

Не страшны намъ,

Не страшны намъ

Добродѣтели изъяны.

Дюревиль продолжалъ:

Въ третій даръ любовь дана,--

Эту чарку пей до дна:

Соколъ, лебедь, быкъ, оселъ --

Ищутъ всѣ прекрасный полъ.

Для чего же намъ даны

Лицемѣрные штаны?

Мы же подхватывали:

Ахъ, ты кружка, кружка, кружка!

Ахъ веселая подружка!

Губы алы, очи пьяны.

Не страшны намъ,

Не страшны намъ,

Добродѣтели изъяны.

И еще дальше продолжалъ Дюревиль, вызывая шумное одобреніе и взрывы смѣха у слушателей.

Моро, который все время гдѣ-то скрывался у палатокъ, разыскалъ меня, запыхавшійся и съ блестящими глазами. Отведя въ сторону, онъ смущенно и быстро спросилъ, не могу ли я дать ему денегъ. Какъ разъ на дняхъ получивъ отъ отца нѣкоторую сумму со строгимъ наставленіемъ экономничать, я безъ колебанія предложилъ Моро свой кошелекъ, еще не зная цѣны золоту и слишкомъ преувеличивая значеніе дружбы.

-- Какую покупку хотите вы сдѣлать? -- спросилъ я.

Онъ засмѣялся и сказалъ:

-- Пожалуй я могу сдѣлать васъ участникомъ моей покупки, если вы расположены пожертвовать еще нѣсколькими золотыми. Конечно съ условіемъ, что вы не станете мнѣ на дорогѣ, но выборъ великъ, и я могу васъ увѣрить -- это совсѣмъ не то, что наши глупыя дѣвчонки, которыя ничего не умѣютъ и отъ которыхъ воняетъ лукомъ и потомъ. Эти дамы ѣдутъ въ Парижъ, и мнѣ случайно удалось получить позволеніе поужинать съ ними и привести одного или двухъ товарищей.

Я не зналъ, что отвѣтить. Слова Моро манили еще неизвѣданнымъ и вмѣстѣ съ тѣмъ страшили, такъ какъ я зналъ любовь только по романамъ и смутнымъ ночнымъ мечтаньямъ.

Понявъ мое колебаніе совсѣмъ иначе, Моро схватилъ меня за руку и повлекъ за собой со словами: "Ну, полно скряжничать. Право, вы не раскаетесь".

Мы подошли къ палаткѣ, передъ заманчивыми афишами которой толпилось много народу.

Что-то сказавъ толстой старухѣ, собиравшей деньги у входа, Моро, держа меня за руку, открылъ дверь не ту, въ которую входили всѣ, и я, стукнувшись о какую-то балку, увидѣлъ пестро-расписанныя кулисы и мальчика въ блестящемъ костюмѣ, въ быстромъ танцѣ кружащагося на сценѣ.

Кто-то задернулъ занавѣску, и мы остались въ темнотѣ узкаго коридора, пробираясь ощупью черезъ доски и какія-то тряпки, а голосъ совсѣмъ близко за стѣной кричалъ, прерываясь звонкимъ смѣхомъ, "сударь, сударь".

Глава IV.

Захваченные грозой и промоченные до послѣдней нитки сильнымъ, но быстро пронесшимся дождемъ -- мы возвращались уже при солнцѣ, прорвавшемся сквозь сине-бурыя тучи.

Наша компанія состояла, кромѣ меня и Моро, изъ пяти дамъ и трехъ актеровъ, въ числѣ которыхъ былъ и самъ директоръ труппы, всегда нѣсколько меланхоличный Жюгедиль.

Съ веселыми шутками мы гребли изо всѣхъ силъ, боясь опоздать къ вечернему представленію, послѣднему въ этомъ городѣ. Въ осенней ясности далей и въ холодномъ воздухѣ было что-то бодрящее и вмѣстѣ печальное. Мужчины громко говорили о предстоящей дорогѣ, а дамы мечтательно восхищались перспективой играть цѣлую зиму въ Парижѣ.

Я откидывался такъ низко, что касался колѣнъ сидѣвшей сзади меня Гортензіи, и видѣлъ ее лицо снизу какимъ-то новымъ. Она улыбалась мнѣ грустно и томно, имѣя очень трогательный видъ, разспустивъ подъ шляпой слегка мокрые волосы.

По обыкновенію я сидѣлъ въ уборной Гортензіи въ, маленькомъ наскоро сколоченномъ стойлицѣ, въ которое можно было заглянуть сверху, такъ какъ низкая перегородка не доходила до потолка.

По обыкновенію я болталъ съ одѣтыми актерами во время ея выходовъ; быстрые поцѣлуи смѣнялись веселыми шутками; только Гертензія казалась нѣсколько усталой и скучной, хотя не менѣе нѣжной. По обыкновенію же сквозь дырки полотнянаго потолка темнѣло осеннее небо, и еше съ перваго раза (который казался такимъ далекимъ) замѣченная звѣзда стояла на обычномъ мѣстѣ. Шумъ публики доносился какъ далекое море, и актеры волновались какъ дѣти.

Отказавшись отъ общаго ужина, Гортензія просила меня проводить ее въ гостиницу.

Мы прошли между палатокъ, телѣгъ и спящихъ прямо на лугу и, спустившись къ рѣкѣ, нашли перевозчика. Тусклый фонарь горѣлъ на носу; рѣка казалась совсѣмъ черной; луна пряталась за облаками; на противоположной сторонѣ не было ни одного огонька. Перевозчикъ гребъ размѣренно и тихо; два не-знакомыхъ спутника молчали, закутавшись въ плащи; мы сидѣли на узкой кормѣ, тѣсно прижавшись другъ къ другу, и разговаривали такъ тихо, что слова почти угадывались по движенію губъ, непроизносимыя. Гортензія говорила мнѣ:

-- Конечно, я нѣсколько старше васъ, и, конечно, вы не первый и не послѣдній, случайно встрѣченный на многочисленыхъ остановкахъ, но повѣрьте, мысль о разлукѣ съ вами, какъ это ни смѣшно, ужасно печалитъ меня, и я готова плакать, какъ влюбленная дѣвочка, теряя васъ, Лука.

Я молча цѣловалъ ея глаза, и она продолжала:

-- Можетъ быть, это уже сентиментальность старости, но я не боюсь сказать вамъ, что я люблю васъ, и, вѣроятно, мнѣ никогда не забыть васъ, хотя и зная, что завтра же кто-нибудь замѣнитъ меня, и я буду такъ же легко забыта, какъ мною были забыты многіе до васъ.

Мы достигли берега и шли по темнымъ улицамъ. Гортензія продолжала такъ же пе-чально и покорно говорить о своей любви, и ея слова ново и сладко волновали меня, хотя мысль о разлукѣ, какъ это ни странно, ни на минуту не смущала меня.

-- Хотите, я поѣду съ вами, -- сказалъ я у самой гостиницы.

-- Развѣ это возможно? -- спросила она равнодушнымъ голосомъ, видимо не придавая никакого значенія моимъ словамъ.

-- Вполнѣ.

-- На случай, если вы до завтрашняго дня передумаете, мы все-таки простимся, -- сказала Гортензія съ грустной улыбкой. -- Хотя, какое бы счастье было возможно -- ѣхать вмѣстѣ. Вмѣстѣ въ Парижѣ.

Она поцѣловала меня, не закрывая широко раскрытыхъ глазъ съ золотистыми рѣсни-цами.

-- Завтра я буду на суднѣ! -- кричалъ я, какъ во снѣ, когда она уже поднималась по лѣстницѣ.

Пробираясь огородомъ къ окну, я посмотрѣлъ на посинѣвшія холодныя звѣзды и вдругъ удивился, вспомнивъ о своихъ словахъ и чувствуя, что это не щутка, хотя, можетъ быть, и не одна любовь Гортензіи, а какія-то и другія смутныя желанья влекли меня исполнить обѣщанное.

Глава V.

Сопутствуемые вѣтромъ, хотя и противъ теченія, мы, гребя по очереди, плыли безъ особаго труда, останавливаясь у маленькихъ городковъ и даже селъ для одного или двухъ представленій.

Судно, предназначенное для перевозки товаровъ, возвращаясь на зимнюю стоянку къ истокамъ, могло прослужить намъ полъ-дороги, а вторую половину мы разсчитывали сдѣлать въ дилижансахъ.

Погода стояла ясная, съ первыми выморозками по утрамъ и багровыми закатами прямо въ рѣку.

Желтыя, сжатыя поля; гигантскія крылья мельницъ въ полномъ ходу: веселая работа въ виноградникахъ, вьющихся по самому берегу -- все говорило о счастливомъ довольствѣ.

Весело перенося непривычныя неудобства жизни на суднѣ, мы не имѣли почти никакихъ непріятныхъ приключеній, принимаемые вездѣ радушно и предвкушая всѣ удовольствія Парижа.

Первые дни я былъ какъ во снѣ, опьяненный новымъ расцвѣтомъ нашей любви, еще болѣе усиленной нѣжной благодарностью Гортензіи и моей меньшей робостью и неопытностью, но черезъ недѣлю ея ласки стали казаться мнѣ нѣсколько приторными, и большая увѣренность, что она не потеряетъ меня, дѣлали ее болѣе спокойной и небрежной, какъ съ человѣкомъ, съ которымъ уже нечего стѣсняться.

Жюгедиль, повидимому, имѣлъ на меня какія-то виды, и я не разубѣждалъ его, втягиваясь въ безпечную жизнь, исполняя второстепенныя роли въ комедіяхъ и выказывая въ нихъ такія способности, что существовалъ серьезный проэктъ выпустить меня еще до Парижа въ "Скапенѣ".

Маленькая Викторина, оставленная Моро, нѣжно поглядывала на меня, и я уже осмѣливался цѣловать ее, когда мы встрѣчались въ темномъ проходѣ, раздѣляющемъ наши каюты, хотя Гортензія, казалось, нисколько не сердилась на мое ухаживанье, что подзадоривало меня быть болѣе предпріимчивымъ, оставаясь свободнымъ и легкимъ.

Одно незначительное происшествіе чуть не сдѣлало меня виновникомъ большихъ непріятностей для всей нашей компаніи.

Мы играли въ небольшомъ городкѣ и были встрѣчены съ восторгомъ. Мѣста были разобраны съ платой превышающей наши ожиданія, и мы всѣ получили подарки мѣстнаго производства, какъ-то: боченки молодого вина, вязаные шейные платки, всевозможные съѣстные припасы, а Жюгедиль живого поросенка, доставившаго намъ много развлеченія и хлопотъ, но кромѣ всего этого самые щедрые поклонники угостили насъ обильнымъ ужиномъ такъ, что къ вечеру мы возвратились на свое судно, провожаемые большой толпой, въ очень веселомъ настроеніи.

Какой-то толстый молодой винодѣлъ (мы такъ и не узнали его имени) ни за что не хотѣлъ разстаться съ нами, угощая насъ виномъ изъ боченка, крышку котораго онъ выбилъ своимъ волосатымъ кулакомъ. Подъ конецъ онъ объявилъ, что останется съ нами, и никакіе доводы друзей не могли убѣдить его покинуть судно, такъ что мы были принуждены отчалить, обѣщая высадить неожиданнаго компаніона на ближайшей остановкѣ.

Отплывъ, мы продолжали пирушку, которая скоро приняла такой характеръ, что наши дамы рѣшили удалиться. Винодѣлъ грубо протестовалъ противъ этого, и когда Гортензія первая поднялась къ выходу, -- онъ съ руганью запустилъ въ нее полной кружкой, такъ что густое вино стекало съ желтаго платья, какъ кровь, а та стояла растерянная и оскорбленная неожиданнымъ нападеніемъ.

Мнѣ уже и раньше былъ противенъ этотъ пьяный толстякъ, и, прежде чѣмъ друзья приняли какое-нибудь рѣшеніе, я выхватилъ свою шпагу, въ первый разъ обнажаемую серьезно, и воткнулъ ее въ животъ оскорбителя, слыша, какъ противно хрустнула кожа толстой куртки. Какъ-то смѣшно заболтавъ ногами, онъ повалился тяжелой тушей на палубу, освѣщенную однимъ фонаремъ и въ мигъ залитую кровью, тяжело хрипя безъ словъ. Когда же мы опомнились, -- онъ лежалъ уже мертвый и отвратительный. Дамы съ криками разбѣжались, а мы, отойдя въ сторону, вдругъ отрезвѣвъ, стали совѣщаться дѣловито и спокойно о томъ, что предпринять, чтобы скрыть слѣды преступленья.

Черезъ часъ все уже было сдѣлано; я не испытывалъ никакого волненія, хотя это былъ первый человѣкъ, убитый моей рукой, и хотя опасность быть уличеннымъ еще далеко не миновала.

Когда мы легли молча и быстро, я услышалъ условленный знакъ Гортензіи, вызывающей на свиданье, но, закутавшись съ головой въ одѣяло, я сдѣлалъ видъ спящаго, безъ сожалѣнія слыша, какъ скрипѣли доски подъ ея легкими замедленными шагами.

Глава VI.

Лира Аполлона надъ нашимъ театромъ въ предмѣстьи почернѣла отъ дождя,. который шелъ не переставая уже третью недѣлю. Дѣла были не важны, и Жюгедиль совсѣмъ повѣсилъ носъ. Гортензія хворала и часто плакала, что не дѣлало ее привлекательнѣе. Викторина покинула труппу для какого-то еврейскаго банкира.

Рѣдкія посѣщенія города, гдѣ я, правда, видѣлъ и дворцы, и парки, и великолѣпные туалеты на утреннихъ гуляньяхъ, не могли искупить всей скуки жить въ грязномъ, вонючемъ кварталѣ, никого не видя и зная, что случайная публика -- или не обращала на насъ никакого вниманія, какъ эти нарядныя дамы и кавалеры, которые пріѣзжали за чѣмъ-то по холоду и грязи въ золоченыхъ каретахъ съ гербами и амурами и сидѣли въ ложахъ спиной къ сценѣ, а чаще даже спуская красныя занавѣски, -- или сама не заслуживала никакого вниманія -- всякая сволочь изъ обитателей ближайшихъ улицъ, которая шумѣла и иногда дралась въ дешевыхъ мѣстахъ, такъ что приходилось посылать за стражей.

Однажды во время утренней репетиціи Жюгедиль представилъ намъ, какъ новаго своего помощника, суетливаго старикашку въ позеленѣвшемъ парикѣ и каштановомъ кафтанѣ. Его звали Клеархъ, и болѣе точнаго имени никто не зналъ. Онъ умѣлъ всѣхъ подбодрить и развеселить, то строя планы новыхъ предпріятій, то разсказывая съ забавными ужимками всевозможныя сплетни и приключенія. Впослѣдствіи я убѣдился, что это былъ очень полезный и на все способный человѣкъ.

Кажется, онъ же подалъ мысль устроить закрытый маскарадъ, доступный только для избранныхъ, пророча огромный успѣхъ.

Приготовленія къ маскараду быди очень несложныя, а билеты взялъ распространить на себя Клеархъ. Публики, несмотря на дождь, собралось гораздо больше, чѣмъ могъ бы вмѣстить нашъ театръ безъ тѣсноты. Арлекины, турки, пастухи, саламандры, гречанки, нимфы почти голыя -- все это сплеталось и расходилось пестрыми гирляндами въ невѣрномъ свѣтѣ чадящихъ китайскихъ фонариковъ.

Занавѣски спускались за отдѣльными парами и разскрывались для разговоровъ и визитовъ знакомыхъ, которые узнавали другъ друга по условленнымъ знакамъ.

Клеархъ, путаясь въ желтой туникѣ съ красными сердцами, бѣгалъ изъ угла въ уголъ чѣмъ-то озабоченный.

-- Вотъ вѣрные супруги! -- крикнулъ онъ намъ на ходу, такъ какъ дѣйствительно почти весь вечеръ мы держались вмѣстѣ съ Гортензіей, лицо которой изъ-подъ маски, открывавшей однѣ губы, казалось незнакомымъ и лукаво-привлекательнымъ. Мы смѣялись, наблюдая танцы, переговариваясь весело и любовно, и собирались ужескрыться, когда Клеархъ куда-то позвалъ Гортензію.

Черезъ нѣсколько минутъ я догадался, что это была пустая хитрость съ его стороны и что ему скорѣе былъ нуженъ я самъ, чѣмъ моя бѣдная подруга.

-- Вы скучаете, мой друтъ, никѣмъ не занятый, -- зашепталъ онъ, хватая меня за руки. -- А я могу познакомить васъ съ одной дамой. Если вы понравитесь ей, можетъ выйти очень выгодное дѣло, не говоря уже о томъ, что никто не откажется отъ маркизы, хотя она и имѣетъ нѣсколько странныя привычки, но все это преувеличено, мой другъ. Да и такой молодой человѣкъ, какъ вы, чего же можетъ бояться?

Въ первую минуту я хотѣлъ отказаться, но потомъ любопытство взяло верхъ, тѣмъ болѣе, что слова Клеарха не совсѣмъ были для меня понятны.

Я хорошо разслышалъ, какъ старикъ сказалъ тихо дамѣ, которая прохаживалась по пустой ложѣ, съ спущенными занавѣсками и одной свѣчей.

-- Онъ еще совсѣмъ мальчикъ, маркиза. Я очень постарался для васъ. Вѣроятно онъ даже ничего не понимаетъ.

Я улыбнулся про себя и рѣшилъ быть насторожѣ, хотя и не зная, въ чемъ дѣло.

Когда мы остались одни, дама, нѣсколько помолчавъ, заговорила:

-- Этотъ старый дуракъ, своими предупрежденьями, конечно, заставилъ васъ ждать Богъ знаетъ чего. Но повѣрьте, всѣ эти росказни -- полнѣйшій вздоръ. Ничего, кромѣ совершеннѣйшаго наслажденія, совершеннѣйшей красоты, я не ищу.

-- Сударыня, -- сказалъ я, -- я могу васъ увѣрить, что никакія слова не заставятъ меня ничего дѣлатць, кромѣ того, что я захочу.

-- О, вы не такъ въ самомъ дѣлѣ невинны, какъ расписывалъ этотъ старикашка! -- воскликнула дама. -- Мы,навѣрно, скоро сойдемся съ вами.

Она была очень стройна въ зеленоватомъ платьѣ съ крупнымъ узоромъ. Искусная прическа изображала букетъ цвѣтовъ съ розами и тюльпанами. Изъ-подъ желтой маски особенно ярко краснѣли тонкія губы.

Ея улыбка, манящая и жестокая, возбуждала и покоряла.

-- Ну, что же вы хотите, сударь? -- спросила она, нагибаясь, и въ узкихъ прорѣзахъ маски блеснули потемнѣвшіе зрачки.

Въ странной слабости, все ясно сознавая, я чувствовалъ, что всѣ ея желанья не найдутъ больше отказа во мнѣ. Ласки маркизы, легкія и неожиданныя, не давали удовлетворенія, а, какъ-то разслабляя, наполняли сладкой истомой.

Маски своей она не сняла, не позволяя и мнѣ открыть лица, хотя я не находилъ въ этомъ особеннаго удобства.

Занавѣски слегка колебались, и въ самыя рѣшительныя минуты казалось, что онѣ распахнутся. Одѣваясь, маркиза выронила серебряную шпильку, которую, спрятавъ, я сохраняю въ память этого перваго свиданья.

-- Если хотите, я возьму васъ съ собой, -- сказала маркиза, уже готовая къ выходу. -- Вы скромны и очень милы.

Такъ какъ я былъ безъ плаща, то она закутала меня въ свой, и, съ трудомъ разыскавъ подъ дождемъ карету, мы поѣхали по грязи темныхъ улицъ, болтая оживленно и просто о тысячѣ предметовъ, какъ давніе друзья.

Глава VII.

Магъ встрѣтилъ насъ въ первой комнатѣ, маленькой и ничѣмъ не отличающейся отъ обыкновенной пріемной. На немъ была парчевая, малиновая съ золотомъ, одежда, жесткими складками спадающая до полу и розовая, съ бѣлыми цвѣтами, чалма. Синеватая борода его была завита и тщательно расчесана. Приторный ароматъ восточныхъ духовъ только иногда при рѣдкихъ движеніяхъ рас-пространялся по комнатѣ.

Маркиза, не представляя меня, сказала:

-- Онъ согласился. За вѣрность и ловкость я ручаюсь. Вы объясните, въ чемъ будетъ заключаться его роль. Главное, чтобы не было путаницы.

Затѣмъ она оставила насъ, пройдя въ дверь налѣво; меня же съ молчаливымъ поклономъ магъ провелъ по цѣлому ряду комнатъ,то пустыхъ, то совершенно обыкновенныхъ, то наполненныхъ какими-то ретортами необычайныхъ формъ, колесами, ящиками, стеклянными банками и другими странными предметами, названія и назначенія которыхъ я не зналъ.

Въ послѣдней комнатѣ, имѣвшей большое зеркало и кресло съ высокой спинкой, магъ остановился и заговорилъ медленно, какъ бы съ трудомъ подбирая слова:

-- Увѣренность, что только необходимость заставляетъ насъ прибѣгать къ пріемамъ, которые могутъ показаться непосвященному въ дѣла и назначенія священнаго братства, недостойными истинныхъ мудрецовъ, я хотѣлъ бы внушить вамъ. Когда-нибудь вы узнаете, какъ важно и значительно было все, чему вы будете сегодня свидѣтелемъ и помощникомъ.

Помолчавъ послѣ такого вступленія, онъ передалъ всѣ детали моей роли, въ общихъ чертахъ извѣстной мнѣ уже изъ словъ маркизы.

Онъ помогъ мнѣ одѣться или вѣрнѣе раздѣться, потому что весь мой костюмъ долженъ былъ состоять изъ легкаго пояса, золотыхъ украшеній на рукахъ и колѣняхъ и сѣтки жемчуговъ въ волосахъ. Изъ маленькаго граненаго флакончика онъ обрызгалъ меня духами острыми и сладкими.

Еще разъ повторивъ свои наставленія, магъ оставилъ меня одного передъ зеркаломъ, въ пустой комнатѣ, унеся свѣчу, послѣ чего я замѣтилъ, что въ нишѣ, плотно затянутой сѣрой матеріей, просвѣчиваются слабые огни сосѣдней залы, отчего я оказался не въ полной темнотѣ.

Шаги и переговоры вполголоса, какъ будто бы какихъ-то приготовленій, скоро смолкли и я просидѣлъ въ полной тишинѣ не менѣе часа.

Рѣзкій аккордъ страннаго, неизвѣстнаго мнѣ инструмента возвѣстилъ очевидное начало засѣданія.

Хотя молчаніе еще не было нарушено, но по мягкимъ осторожнымъ шагамъ я могъ догадаться, что зала постепенно наполнялась; свѣтъ же на завѣсѣ становился нѣсколько ярче.

Наконецъ раздался голосъ мага, измѣненный и торжественный;

-- Напоминанье трижды пройденнаго круга да поможетъ вамъ въ испытательныхъ подвигахъ, братья!

Послѣ нѣкотораго молчанія заговорилъ кто-то нараспѣвъ и слащаво.

-- Учитель, сомнѣнья мои можетъ разрѣшить только одно слово твоей мудрости. Если ты скажешь -- нѣтъ, пусть будетъ -- нѣтъ. Если -- да, пусть счастье ослѣпитъ насъ недостойныхъ, но жаждущихъ.

-- Да, всегда да, отвѣчу я истинно жаждущимъ. Нѣтъ, всегда нѣтъ лицемѣрамъ и малодушнымъ, -- отвѣчалъ голосъ вопрошаемаго.

-- Есть же великія дерзанія истины, -- заговорилъ второй голосъ, -- не оскорбляли учителя и пророки высшей мудрости своимъ жаднымъ познаніемъ, стремясь охватить послѣднія тайны, и бывали чудесныя видѣнія, оказательства и откровенія. Почему бы намъ не перейти къ сладкимъ опытамъ,извѣстнымъ, какъ ты самъ говорилъ, не только въ далекой древности, но и теперь многимъ братьямъ нашего ордена въ Индіи и Сиріи,истокахъ мудрости.

-- Истинно, истинно говорю тебѣ, -- отвѣтилъ голосъ вопрошаемаго, -- Меданимедъ, что я приму твой вызовъ, и сегодня же ты увидишь, какъ расцвѣтутъ цвѣты на жезлѣ моемъ, и ты будешь осязать тѣло Прекраснаго. И услышишь волю его и будешь спрашивать, что захочешь, и сегодня же высшую радость благодати получатъ просящіе. Играйте, сестры! Ударяйте въ тимпаны.

Тихая музыка доносилась еще болѣе отдаленная, чѣмъ голоса. Но черезъ нѣсколько минутъ она была прервана тревожнымъ вопросомъ мага:

-- Кто непосвященный приближается къ намъ?

-- Онъ ищетъ, -- отвѣтило нѣсколько голосовъ.

-- Готовъ ли онъ подвергнуться искусу?

-- Да. Онъ исполнилъ все.

-- Пусть онъ вамъ поклянется въ этомъ.

-- Я клянусь повиноваться вашей волѣ, -- пробормоталъ кто-то слегка дрожащимъ голосомъ.

Затѣмъ шелъ утомительный обрядъ посвященія, за которымъ я не могъ вполнѣ услѣдить по отрывочнымъ восклицаніямъ и вопросамъ.

Раздавалась музыка. Много голосовъ повторяли гимнъ на непонятномъ для меня языкѣ. Былъ слышенъ плескъ наливаемой воды. Испытуемому подносили чашу. Огни, очевидно въ рукахъ братьевъ колебались, какъ будто они кружились въ беззвучномъ танцѣ. Голоса становилио все менѣе сдержанными. Дымъ одуряюще благовонныхъ куреній проникалъ сквозь завѣсу. Новопосвященнаго поздравляли. Были слышны поцѣлуи, все болѣе частые.

Магъ произнесъ торжественную молитву:

-- Какъ доказательство милости къ намъ, для укрѣпленія вѣры, еще неокрѣпшей, дай, Прекрасный тѣломъ и духомъ, расцвѣсти жезлу этому лиліями и розами, какъ вино претворяешь ты въ хлѣбъ и духъ въ тѣло.

По трепетному восторгу, охватившему залу, я понялъ, что чудо совершалось. Еще дальше продолжалъ магъ:

-- Во исполненіе божественнаго завѣта твоего, дай, Прекрасный, видѣть тѣло, слышать голосъ,познать пророчества твои. Явись въ образѣ чудесномъ и простомъ, чтобы не смущать, а сладкой радостью наполнить наши сердца.

Какъ было условлено, я раздвинулъ завѣсу и, сдѣлавъ одинъ шагъ, увидѣлъ себя въ залѣ, обитой сѣрой матеріей съ золотистыми лиліями.

Много мужчинъ и дамъ въ странныхъ костюмахъ и маскахъ, что еще болѣе напомнило мнѣ маскарадъ, нѣкоторые въ вѣнкахъ сверхъ париковъ и причесокъ, взявшись за руки, кружились, держа свѣчи, которыя мигали и гасли, танцуя, восклицая, цѣлуясь и обнимаясь.

Магъ стоялъ съ простертыми руками на возвышеньѣ около стола съ чашами и свѣтильниками. Рядомъ съ нимъ сидѣла маркиза и стоялъ, прижавшись къ стѣнѣ, только что посвященный, небольшого роста достаточно толстый человѣкъ съ замѣтнымъ брюшкомъ въ голубомъ придворномъ костюмѣ, который былъ виденъ подъ незапахнутой туникой; короткими бѣлыми пальцами въ перстняхъ, онъ вертѣлъ, чѣмъ-то смущенный, золотую табакерку.

Первый увидалъ магъ, склонился до полу, и тогда всѣ обернулись на меня: кто со страхомъ, кто съ любопытствомъ, кто съ восторгомъ, и нѣсколько минутъ царила тишина, которую первый я нарушилъ словами: "Миръ вамъ".

По данному магомъ знаку, они всѣ. окружили меня, продолжая свой еще болѣе изступленный танецъ. Я же, увидѣвъ себя въ большое зеркало, вставленное въ потолокъ залы, не узнавалъ своего тѣла, такъ ново и неожиданно прекрасно казалось оно мнѣ, обнаженное и отраженное при мелькающемъ свѣтѣ.

Многіе, подражая мнѣ, обнажались и размахивали тирсами и вѣтками. Магъ подалъ мнѣ чашу, изъ которой, отпивъ, я причастилъ всѣхъ по очереди, каждаго цѣлуя и отвѣчая на задаваемые вопросы. Послѣдняя подошла маркиза, подъ руку съ новопосвященнымъ. Я сказалъ ему, какъ было условлено: "Смерть или вѣчная слава -- все зависитъ отъ твоей рѣшительности. Мужайся, будь достоинъ своей судьбы".

Я замѣтилъ, какъ его пухлый подбородокъ вздрагивалъ, и какъ, отходя, онъ тихо сказалъ маркизѣ, пожимая ея руку:

-- Такъ, сударыня, это рѣшено.

Глава VIIІ.

Прохаживаясь по темной залѣ, освѣщаемой только изъ полуоткрытой двери маленькой гостиной, гдѣ бабушка маркизы, графиня Маргарита Гренелль, раскладывала свой безконечный пасьянсъ, я въ тысячный разъ обдумывалъ печальное и смѣшное положеніе любовника, почти не видящаго своей возлюбленной, изъ котораго я не умѣлъ выйти.

Всегда чѣмъ-то занятой, куда-то торопящейся маркизѣ, казалось, было совсѣмъ не до меня, и мимолетный поцѣлуй мнѣ приходилось считать еще за особую милость, выпадавшую не каждый день.

Много разъ принимаемое рѣшеніе покинуть отель маркизы въ узкой улицѣ Дофина съ высокимъ подъѣздомъ и привратникомъ въ голубой ливреѣ, я никакъ не могъ исполнить, вслѣдствіе какой-то непонятной, впервые испытанной мною, силы очарованія этой женщины.

И много вечеровъ, какъ сегодня, провелъ я, ходя по темной залѣ, томясь и скучая.

Печальной казалась мнѣ моя розовая комната, такъ радовавшая вначалѣ, съ клавесинами и туалетнымъ столикомъ, напоминающими скорѣе спальню невѣсты-монастырки, чѣмъ пріютъ горестныхъ размышленій лю-овника получившей столь печальную извѣстность госпожи де-Жефруа.

Старая дама часто пыталась утѣшить меня. Разсказы и шутки этой бодрой, красивой старухи, одѣвающейся по модѣ, всегда въ прическѣ и пудрѣ, и хранящей въ своей памяти много то печальныхъ, то смѣшныхъ или трогательныхъ анекдотовъ стараго двора, все-таки, хоть нѣсколько, развлекали мое воображенье. Такъ и сегодня, находившись до тупой усталости, я сидѣлъ въ креслѣ противъ графини, которая раскладывала свои карты на маленькомъ столикѣ, у дивана, между двухъ свѣчей.

-- "Ея партія была очень сильна, и самъ Шуазель уже подумывалъ, какъ бы помириться съ ними, когда откуда-то явился кавалеръ Ворсье, предложившій покончить со всѣмъ этимъ однимъ ударомъ, не прибѣгая однако къ яду и клеветѣ. Еле-еле удалось намъ уговорить герцога подождать до послѣдней попытки, тѣмъ болѣе, что въ случаѣ неудачи никто, кромѣ Ворсье, не страдалъ. Когда представляли его ко двору, кто бы могъ подумать, какъ далеко пойдетъ этотъ скромный, смазливенькій мальчикъ. Краснѣлъ онъ при каждомъ словѣ чуть не до слезъ, а игру повелъ съ перваго же раза тонкую и хитрую. Послѣ второго пріема онъ былъ уже приглашенъ на половину фаворитки, и черезъ недѣлю о немъ заговорили. Но вѣдь его величество былъ не ревнивъ и только смѣялся, когда услужливые счетчики доносили,

что за двѣ недѣли у нихъ было пятнадцать свиданій. Шуазель выходилъ изъ себя, думая что мальчишка насъ надулъ, но вскорѣ Ворсье доказалъ, что онъ умѣетъ исполнять обѣщанія".

Разложивъ снова стасованныя карты, графиня продолжала:

"Однажды, встрѣтившись со своей любовницей на парадной лѣстницѣ, онъ взялъ ее за подбородокъ какъ бы съ наивной игривостью и сказалъ самымъ невиннымъ тономъ: "а вѣдь ты начинаешь толстѣть, милочка". Та въ первую минуту ничего не поняла и только засмѣялась; а услужливые люди всегда тутъ какъ тутъ: языки заработали, и къ вечеру фавориткѣ было приказано выѣхать изъ Версаля даже безъ прощальной аудіенціи. Одинъ изъ ея братьевъ вызывалъ Ворсьена дуэль, но король запретилъ имъ драться; а вечеромъ, когда мы собрались у королевы, его величество совершенно неожиданно тоже пожаловалъ туда и былъ очень въ духѣ. Мы представили ему уже неофиціально Ворсье,и онъ сказалъ ему:

-- Вы, сударь, не лишены остроумія, но, запомните, я люблю только удачныя остроты.

"Съ тѣхъ поръ кавалеръ пошелъ въ гору, пока дѣло съ болонками госпожи де-Мондевиль не погубило его"...

Шумъ подъѣхавшей кареты помѣшалъ мнѣ узнать дальнѣйшую судьбу кавалера Ворсье и болонокъ госпожи Мондевиль.

Маркиза прошла въ свою комнату и черезъ минуту вынесла небольшой свертокъ бумагъ, которыя она и принялась жечь на свѣчкѣ, обжигая пальцы и не снимая своего синяго бархатнаго плаща, запорошеннаго слегка мокрымъ снѣгомъ.

Уничтоживъ всѣ бумаги, она сказала: " Лука, поклянитесь, что вы въ память вашей любви, съ которой вы не устаете приставать ко мнѣ каждый день, исполните все, что я вамъ скажу".

Пораженный ея еще большей чѣмъ всегда блѣдностью и страннымъ блескомъ глазъ, я растерялся и молчалъ.

-- Ну, что же? Вы струсили! -- воскликнула она нетерпѣливо и грубо.

Въ это время стукъ въ входныя двери потрясъ весь домъ. Нѣсколько слугъ съ испуганными лицами и фонарями пробѣжали по темнымъ комнатамъ.

-- Уже поздно,--прошептала маркиза, опускаясь въ кресло, но сейчасъ же, преодолѣвъ минутную слабость, она заговорила: -- Вотъ ключъ, откройте имъ шкапъ и вы найдете тайный выходъ. Умоляю васъ, если вы не хотите сами ничего сдѣлать для меня, то хоть увѣдомьте друзей. Вотъ адреса.

-- Я умру за васъ, сударыня, -- воскликнулъ я такъ горячо, что маркиза невольно улыбнулась. Поцѣловавъ меня, она сказала: "Спѣшите".

Задержавшись на темной узкой лѣстницѣ, я слышалъ громкій мужской голосъ: "Маркиза Варвара-Анна-Клементина Жефруа, по постановленію совѣта и приказанію короля объявляю вамъ, что вы арестованы".

Что-то тяжелое упало на коверъ. Вѣроятно, это старая графиня лишилась чувствъ.

Глава IX.

За ночь навалило столько снѣгу, что я съ трудомъ пробрался къ занесенной сугробами двери небольшого, нѣсколько провинціальнаго на видъ домика господина Летажа, перваго стоящаго въ моемъ спискѣ друзей маркизы. На мой стукъ дверь открыла молодая, некрасивая служанка и провела меня по свѣтлой комнатѣ наверхъ.

Съ самаго низа слышные звуки клавесина смолкли, только когда я открылъ дверь въ большую, очень свѣтлую комнату. Молодой человѣкъ въ утреннемъ туалетѣ, безъ парика и въ голубыхъ чулкахъ съ бѣлымъ узоромъ поднялся мнѣ навстрѣчу отъ инструмента, на пюпитрѣ котораго лежалъ небольшой кусокъ бумаги и карандашъ, изъ чего я понялъ, что вижу передъ собой самого композитора, господина Летажа, достаточно извѣстнаго томными, свободными пѣсенками не только при дворѣ, но и въ большой публикѣ,

Первую минуту онъ нѣсколько смутилъ меня быстрыми движеніями и словами, произносимыми съ какимъ-то преувеличеннымъ одушевленіемъ.

-- Не называйте своего имени, -- воскликнулъ онъ, -- я васъ узнаю. Я хорошо помню, что я васъ видѣлъ. Ба, да вѣдь это самъ Прекрасный сдѣлалъ честь посѣтить меня! Повѣрьте, мы всѣ были заинтригованы вашимъ появленіемъ и такимъ же быстрымъ исчезновеніемъ. Вѣроятно, маркиза боялась показывать васъ. Да, да?

-- Маркиза арестована сегодня ночью, -- прервалъ я его наконецъ.

Казалось, онъ нѣсколько смутился, но заговорилъ еще быстрѣе:

-- Этого слѣдовало ожидать. Такая неосторожность. Она погубитъ насъ всѣхъ. Хорошо, что мы не сдѣлали рѣшительнаго шага.

Онъ быстро ходилъ по свѣтлой квадратной комнатѣ, размахивая руками, то останавливаясь противъ меня, то садясь у клавесина и беря на немъ нѣсколько аккордовъ.

Онъ былъ небольшого роста съ блѣднымъ, какъ бы утомленнымъ лицомъ и тонко подведенными голубой краской, несмотря на ранній часъ, глазами.

Неожиданно онъ повернулся ко мнѣ.

-- Вы нашъ другъ? Вы знаете все и готовы умереть за наше дѣло? Это очень серьезно!

Взглядъ его, острый и холодный, въ первый разъ остановился на мнѣ, такъ какъ до сихъ поръ онъ глядѣлъ куда-то въ сторону. Я смутился еще разъ, уже нѣсколько оправившись съ начала разговора.

Не дожидаясь моего отвѣта, Летажъ подошелъ къ портрету, закрытому густой вуалью и, вставъ на стулъ, откинулъ ее.

Въ розахъ былъ виденъ тонкій профиль дѣвушки. Золотая корона, какъ сіянье, вѣнчали ее; тонкимъ узоромъ портретъ былъ просѣченъ около глаза. Вглядѣвшись пристальнѣй, я узналъ сильно измѣненныя черты Маріи-Антуанеты, вѣроятно еще дофиной.

-- Королева! -- воскликнулъ я.

Онъ же нѣсколько минутъ не могъ оторваться отъ нея и съ какой-то новой улыбкой, обернувшись ко мнѣ, заговорилъ:

-- Развѣ мы не умремъ за нее. Великая королева; величайшая изъ носившихъ корону. Благостно расточившая намъ свою красоту. Любовница Вѣчности. Божественная. Вы не видали ея. Вы не касались ея. Что вы знаете. Что вы можете говорить о красотѣ и любви.

Его слова становились все менѣе понятными.

Наконецъ онъ закрылъ портретъ, слѣзъ со стула и сказалъ совсѣмъ просто:

-- Вы имѣете очень утомленный видъ. Вы отдохнете, а потомъ я представлю васъ друзьямъ, и мы подумаемъ, что дѣлать.

Онъ отвелъ меня въ сосѣднюю комнату, нѣсколько меньшую, но еще болѣе свѣтлую, такъ какъ солнце было прямо въ окно. По стѣнамъ было много шкаповъ; въ простѣнкахъ висѣло нѣсколько портретовъ съ таинственными надписями; на одномъ я узналъ толстаго Каліостро.

Вмѣсто постели я нашелъ низкій диванъ, покрытый мягкимъ ковромъ. Служанка растопила каминъ, и я заснулъ, согрѣвшись и слыша звукиклавесинаизъ сосѣдней комнаты.

Въ сумеркахъ я проснулся, чувствуя на себѣ чей-то взглядъ.

Господинъ Летажъ стоялъ передо мною совсѣмъ одѣтый къ выходу.

Глава X.

Рѣшено было,что я поселюсь вмѣстѣ съ Густавомъ Коме.

Онъ не внушалъ мнѣ особеннаго довѣрія своими вороватыми глазами, шрамомъ повыше брови и манерами самыми вульгарными, хотя говорили, что его даже представили ко двору; но онъ былъ веселый малый, принявшій меня очень охотно подъ свое покровительство и даже щедро снабжавшій карманными деньгами, шедшими, конечно, не изъ его кармана, какъ и все прожитое, пропитое и проигранное нами въ тѣ дни, что, впрочемъ, мало интересовало меня.

У насъ были двѣ комнаты и все время свободнымъ, которое мы занимали безъ всякаго труда: днемъ -- прогулками въ Булонскомъ лѣсу и визитами къ многочисленнымъ, часто очень почтеннымъ, знакомымъ Коме, вечеромъ -- посѣщеніемъ театровъ, кофеенъ, маскарадовъ, притоновъ для игры и другихъ развлеченій.

Въ ту зиму Парижъ веселился, какъ въ далекіе годы царствованія Помпадуръ, и публичные балы въ оперѣ, вошедшіе въ моду въ самомъ высшемъ обществѣ, были очень удачны.

Мы не разставались съ Коме, кромѣ его отлучекъ по дѣламъ, впрочемъ, очень короткихъ, и часовъ, въ которые онъ принималъ дамъ, часто посѣщавшихъ его даже въ каретахъ, или самъ отправлялся на свиданія, что тоже кончалось обыкновенно довольно скоро.

Это время я скромно проводилъ за чтеніемъ романовъ, которыхъ запасъ у Коме казался неистощимымъ.

Но наша дружба кончилась чуть-чуть не смертной враждой и вотъ по какому поводу.

Самой значительной и регулярной нашей разлукой были часы до обѣда по воскресеньямъ, которые Коме проводилъ въ своей комнатѣ, конечно, не одинъ, я же отправлялся къ господину Летажу, относившемуся ко мнѣ съ большой симпатіей, вполнѣ раздѣляемой.

Однажды Коме, вставъ очень озабоченнымъ какой-то запиской, запечатанной, какъ я замѣтилъ, печатью съ изображеніемъ ключа и амура, послѣ нѣкоторой заминки обратился ко мнѣ съ просьбой посидѣть дома и если придетъ его кузина Луиза, -- которую, по его словамъ, онъ ждалъ сегодня въ первый разъ, самъ почти не зная, -- принять ее до его прихода.

Мелькомъ онъ замѣтилъ, что кузина его почти дѣвочка, изъ строгой семьи, что заставитъ, конечно, меня держаться съ ней совершенно скромно и прилично. Впрочемъ, онъ обѣщалъ вернуться очень скоро.

Не придавъ особеннаго значенія его просьбѣ, я усѣлся за читаемый мною тогда с жадностью трогательный романъ аббата Прево, и, когда постучали въ дверь, я почти забылъ о предупрежденіи Коме и былъ нѣсколько удивленъ, увидавъ совсѣмъ молоденькую барышню.

Она тоже нѣсколько смутилась, встрѣтивъ не того, кого ожидала. Вѣжливо я попросилъ ее взойти и подождать моего друга, передавъ его порученіе посидѣть со мной.

Послѣ короткаго разговора о погодѣ и новыхъ операхъ, я нашелъ вполнѣ приличнымъ занять барышню разсматриваньемъ картинъ, приложенныхъ къ книгѣ, рѣшивъ пропустить одну, какъ нѣсколько рискованную.

Я положилъ книгу передъ нею, самъ вставъ сзади, чтобы перелистывать страницы и давать необходимыя объясненія. Мы уже прошли такъ отъѣздъ Манонъ и Де-Гріе въ Парижъ; ихъ комнату, гдѣ они нѣжно ужинали, при чемъ Манонъ сидѣла на колѣняхъ у кавалера, и дошли до объясненія въ монастырѣ.

Желая сдѣлать вполнѣ невинный комплиментъ барышнѣ, я сказалъ:

-- Вы нѣсколько похожи на Манонъ лицомъ.

Она засмѣялась и отвѣтила съ живостью, немножко удивившей меня:

-- А вы, зато, нисколько на Де-Гріе.

-- Отчего же? -- спросилъ я обиженно.

-- Да вы напоминаете мнѣ скорѣе мою подругу Алису, чѣмъ кавалера, -- со смѣхомъ отвѣтила она и, быстро снявъ свою косынку, накинула ее на меня и подвела къ большому зеркалу.

Посмотрѣвъ на себя, я долженъ былъ признаться, что, правда, во мнѣ много было дѣлающаго похожимъ на дѣвочку, даже кромѣ чистаго подбородка. Но я смотрѣлъ не только на себя. И какъ будто только что увидѣвъ, я замѣтилъ, что Луиза была очень хорошенькая и, несмотря на коротенькое платье, уже не совсѣмъ дѣвочка; тонкій вырѣзъ, когда она сняла косынку, нѣсколько открывалъ шею; глаза ея блестѣли отъ смѣха; щеки покрылись румянцемъ; слегка пухлыя губы улыбались насмѣшливо и вызывающе; и мнѣ вдругъ захотѣлось ее поцѣловать, думая, что это всегда можно будетъ обратить въ шутку.

Но прежде чѣмъ я успѣлъ рѣшиться, Луиза вдругъ обняла меня за голову и поцѣловала въ самыя губы со словами: "Здравствуйте, моя милая Алиса", и затѣмъ отбѣжала, какъ бы дразня и подзадоривая догнать ее, что я и не замедлилъ сдѣлать.

Все еще принимая ея рѣзвость за простую шалость, я съ радостнымъ удивленіемъ скоро убѣдился совершенно въ другомъ, и мы провели, вѣроятно, не очень мало времени на постели моего друга, совсѣмъ позабывъ объ осторожности и оставивъ исторію Манонъ Леско недосмотрѣнной въ самомъ началѣ.

-- Ахъ! -- воскликнула Луиза первая, -- вотъ идетъ Коме.

Если бы я не успѣлъ схватить свою шпагу, можетъ быть, мы погибли бы оба, такъ какъ въ самомъ дѣлѣ Коме въ страшной ярости вбѣжалъ въ комнату, и только моя ловкость и его трусость помѣшали ему пустить въ ходъ что-нибудь, кромѣ ругательствъ и проклятій.

Моя маленькая любовница, ниспосланная мнѣ такъ неожиданно, поспѣшила скрыться я же покрывалъ ея отступленіе.

-- Негодяй! -- кричалъ Коме.--Такъ отплатилъ ты мнѣ за всю мою дружбу. Что ты сдѣлалъ съ ея невинностью!

Но, по-совѣсти, я долженъ признаться, что это была не болѣе какъ риторическая фраза, такъ какъ опытность кузины Коме превосходила даже мою, а я не могъ назвать себя совсѣмъ невиннымъ.

Глава XI.

Маркиза К. давала маленькій праздникъ въ загородномъ домѣ. Я былъ въ числѣ приглашенныхъ, благодаря старанію Летажа.

Собиравшіяся съ утра тучи къ полдню покрыли все небо. Хотя и предполагая, что можетъ никто не собраться въ ожиданіи грозы, мы, все-таки, поѣхали, такъ какъ моему другу необходимо было кого-то встрѣтить.

Разсѣянно разглядывая публику, толпившуюся на пыльныхъ бульварахъ, Летажъ медленно говорилъ:

-- Странныя предчувствія тревожатъ меня всѣ эти дни. Приближаются испытанія, отъ которыхъ не знаю кто уцѣлѣетъ. Вянутъ розы. Но еще есть исходъ. Драгоцѣннѣйшія мирры сохраняются въ нашихъ чашахъ. Только вѣрить. Только вѣрить, дорогой мой Лука. Вы такъ молоды и вы не забудете вашей клятвы передъ лицомъ прекраснѣйшей. Да?

Я дремалъ въ углу кареты у желтой занавѣски, обливаясь потомъ.

Мы пріѣхали одни изъ первыхъ.

Уже приближалась гроза, и далекія зарницы становились все явственнѣй. Окна были закрыты. На маленькомъ пруду передъ домомъ жалко трепетались, приготовленныя для фейерверка на водѣ лодки отъ вѣтра, зловѣщаго предвѣстника близкой бури.

Высокій человѣкъ, въ темномъ платьѣ и старомодномъ парикѣ, поднялся къ намъ на-встрѣчу.

-- Господинъ Гекартъ, нашъ знаменитый ясновидецъ и прорицатель, -- назвалъ его мой спутникъ.

Тотъ низко поклонился.

Мы сидѣли въ сумеркахъ у окна, долго и тихо разговаривая. Я совсѣмъ засыпалъ.

-- Побольше терпѣнія, -- говорилъ, поводя руками, какъ заклинатель, новый знакомый. -- Побольше терпѣнія. Развѣ вы не находите, мой господинъ, что мы достаточно дѣятельны? Развѣ не удаются намъ всѣ наши замыслы? Развѣ вы не получаете безмѣрное счастье любви, оставляя намъ всѣ трудности? Развѣ вы больше не вѣрите мнѣ?

Въ темнотѣ его лицо съ уродливо огромнымъ носомъ, толстыми губами, и странно косящими глазами, казалось грубой отврати-тельной маской.

-- Праздникъ не отмѣняется. Музыканты уже настраиваютъ свои инструменты, -- сказалъ вошедшій молодой человѣкъ въ розовомъ богатомъ костюмѣ.--Васъ ждутъ, -- вполголоса добавилъ онъ, наклоняясь къ Летажу.

Тотъ помедлилъ, какъ бы смущенный, и потомъ быстро вышелъ изъ комнаты своей легкой походкой, сопровождаемый вѣстникомъ.

Я смотрѣлъ въ окно на тяжелыя тучи и сѣрую воду. Господинъ Гекартъ тихо смѣялся сзади меня.

-- Что съ вами? -- спросилъ я.

-- Скоро они узнаютъ, что имъ готовится, безъ моихъ пророчествъ, -- отвѣтилъ онъ, давясь смѣхомъ.

Молнія совсѣмъ близкая смѣшалась съ первой ракетой на пруду.

-- А я? -- спросилъ я, оборачиваясь къ странному собесѣднику.

-- Вы переживете ихъ всѣхъ и меня, -- добавилъ онъ совершенно серьезно.

-- Посмотримъ, какъ веселятся трупики, -- въ послѣдній разъ услыхалъ я его голосъ, когда мы входили въ освѣщенную залу, гдѣ дамы и кавалеры весело разговаривали въ ожиданіи танцевъ.

Глава XII.

Когда дѣла задерживали до поздней ночи господина Д., депутата изъ Н., у котораго Летажъ устроилъ меня въ качествѣ личнаго секретаря, я оставался въ спальнѣ госпожи до самаго утра.

По правдѣ сказать частыя отлучки господина Д. въ ночныя засѣданія начали нѣсколько утомлять меня, тѣмъ болѣе что любовь Адольфины, хотя еще и не утратившей всей красоты, но все же принужденной дѣлать нѣкоторыя усилія, чтобы скрывать свои года, мало трогала меня особенно теперь, послѣ почти полугодовой вѣрности.

Всего тяжелѣе было ломать утренній сладкій сонъ и полуодѣтому бѣжать къ себѣ, каждый разъ рискуя встрѣтиться съ кѣмъ-нибудь изъ прислуги. Впрочемъ, Адольфина тяжелую заботу не проспать положеннаго часа взяла на себя и будила меня аккуратно.

Однажды я, какъ всегда, простился съ госпожей, когда уже разсвѣло, и, забравъ свои туфли, пробирался по скрипящимъ полови-цамъ коридора. Почти достигнувъ своей комнаты, я вдругъ совершенно неожиданно наткнулся на господина Д. Онъ сидѣлъ на подоконникѣ въ шляпѣ, плащѣ съ своими бумагами, какъ будто только что возвратившись. Онъ такъ разсѣянно поглядѣлъ на меня, что, вѣроятно. не обратилъ бы даже никакого вниманія на мое появленіе, если бы я самъ, растерявшись, не остановился противъ него.

-- Вотъ, вотъ, Лука, -- заговорилъ онъ,-- хорошо, что вы уже встали. Вы пойдете сейчасъ къ нашимъ друзьямъ и скажете -- что сегодня. Вѣдь такъ было условлено.

Я кивалъ головой въ знакъ согласія, ничего не понимая. Когда я уже дошелъ до своей комнаты, господинъ окликнулъ меня.

-- У насъ все благополучно? Я такъ давно не былъ дома. Нѣтъ, нѣтъ. Ничего. Идите, Лука.

Я вышелъ на улицу. Было страшно холодно. Господинъ Д. смотрѣлъ на меня все съ того же подоконника. Я не понималъ, что онъ думаетъ.

Летажа я не засталъ дома, а Коме встрѣтилъ уже готовымъ къ выходу, и, кажется, относительно всего предупрежденнымъ гораздо болѣе, чѣмъ зналъ я самъ, вѣстникъ новостей.

Онъ пригласилъ меня слѣдовать за нимъ, говоря, что моя помощь можетъ понадобиться, и въ первый разъ я видѣлъ его такимъ серьезнымъ.

По мѣрѣ того какъ мы приближались къ Тюльери, все чаще и чаще попадались намъ группы оборванцевъ, женщинъ и національныхъ гвардейцевъ. Лавочницы на порогѣ своихъ лавокъ говорили, что господину Капету пришелъ капутъ.

Коме провелъ меня боковымъ проходомъ по какимъ-то дворикамъ, переходамъ и палисадникамъ. Наконецъ, мы остановились передъ маленькой калиткой въ толстой стѣнѣ и пропущенные послѣ нѣкоторыхъ переговоровъ молодымъ швейцарцемъ, прошли на задній дворъ дворца, проходъ изъ котораго былъ еще свободенъ отъ черни.

Хотя отдаленные звуки свалки на парад-ой лѣстницѣ и доносились сюда, но здѣсь было довольно спокойно. Конюхи проваживали лошадей въ пестрыхъ попонахъ съ гербами, и кто-то громко кричалъ изъ окна:

-- Чортъ возьми, Жанъ, гдѣ же ваши щипцы.

Около лѣстницы Коме просилъ подождать его. Прохаживаясь отъ колонны до колонны и прислушиваясь къ выстрѣламъ и крикамъ, я провелъ такъ довольно много времени въ полномъ невѣдѣніи того, что совершалось. Наконецъ, Коме сбѣжалъ съ лѣстницы и успѣлъ только шепнуть:

-- Все идетъ отлично. Надо не сломать себѣ шеи.

Почти сейчасъ же на поворотѣ галлереи показалась небольшая кучка людей. Впереди шелъ тучный человѣкъ съ тусклымъ взглядомъ и синимъ плохо выбритымъ подбородкомъ. Только когда они быстро прошли, почти задѣвая меня своими раздувающимися отъ вѣтра плащами, я понялъ, что это былъ самъ король.

Коме сдѣлалъ знакъ мнѣ слѣдовать за ними. Мы шли молча. Только когда мы проходили по шуршащимъ подъ ногами листьямъ небольшого парка, король сказалъ, снимая шляпу и вытирая лобъ платкомъ.

-- Какая въ этомъ году ранняя осень!

Сзади насъ догоняла королева, окруженная небольшой свитой. Изъ-за деревьевъ быстро приблизился къ ней человѣкъ въ сѣромъ мѣховомъ плащѣ. Онъ упалъ на колѣни и о чемъ-то просилъ королеву; та, не останавливаясь, отвѣтила ему съ улыбкой и знакомъ просила встать. Мы всѣ издали наблюдали эту сцену.

Кто-то тихо спросилъ: "Кто это?" и другой голосъ отвѣтилъ съ поспѣшностью: "Летажъ, онъ большой фантазеръ, но можетъ быть опасенъ". Дѣйствительно, я узналъ блѣдное лицо моего друга между голыхъ вѣтвей. Онъ смѣшался со свитой королевы.

Около манежа огромная толпа окружила насъ со свистомъ и криками. Нѣсколько швейцарцевъ съ трудомъ проложили намъ дорогу. Когда рѣшетка собранія захлопнулась за королевскимъ семействомъ, мы остались прижатыми къ стѣнѣ въ весьма затруднительномъ положеніи.

-- Погодите, молодчики, вамъ еще выпустятъ кишки, -- наступая прямо на насъ съ Коме и привлекая вниманіе толпы, орала какая-то отвратительная мегера.

-- Потише, тетушка. Какъ бы тебѣ самой не попробовать веревки, -- отругивался Коме и вдругъ, выпрямившись во весь ростъ, крикнулъ: -- Долой господина Veto. Смерть Капетамъ.

Неожиданный возгласъ его былъ принятъ общимъ одобреніемъ. Совсѣмъ близко отъ насъ я замѣтилъ блѣдное лицо Летажа съ только подведенными голубой краской глазами.

-- Измѣнникъ! Собака! -- захлебывался онъ. -- Что же это будетъ?

Онъ готовъ былъ броситься на Коме, но въ ту же минуту тяжелый кулакъ гвардейца, стоящаго рядомъ со мной, опустился на его голову.

Коме тащилъ меня изъ свалки, начавшейся надъ тѣломъ Летажа, моего бѣднаго, злополучнаго друга.

Глава XIII.

Три дня и три ночи высидѣлъ я въ комнатѣ Коме и въ первый разъ узналъ тревожную тоску, когда все будущее представляется тяжелымъ тупикомъ и мучительно мечтается о какомъ-то давно утерянномъ покоѣ.

Впрочемъ, Коме очень скоро сумѣлъ разсѣять мои мрачныя мысли. Кромѣ изряднаго куска копченаго гуся и бутылки, которую мы тотчасъ роспили, Коме принесъ пресмѣшной костюмъ: желтыя нанковыя панталоны, уродливый камзолъ чуть не до пятъ и красный колпакъ. Самъ одѣтый въ такой же точно, онъ этотъ предложилъ мнѣ въ замѣну, какъ онъ выразился, моихъ тряпокъ, совершенно не идущихъ къ добрымъ гражданамъ прихода св. Якова, каковыми мы теперь должны стать, чтобы избѣжать участи всѣхъ нашихъ друзей, -- маркизовъ, герцоговъ, виконтовъ и прочей швали, въ компаніи съ которыми не такъ трудно отправиться къ праотцамъ гораздо скорѣе, чѣмъ предполагаешь.

Изъ этихъ словъ, хотя и произнесенныхъ съ шуточной гримасой, я понялъ, что положеніе дѣлъ очень печально.

-- Впрочемъ, -- добавилъ Коме,-- если держать ухо востро, то еще можно кое-чѣмъ поживиться и отъ падали.

Я обѣщалъ ему повиноваться во всемъ, такъ какъ быть покинутымъ этимъ человѣкомъ казалось мнѣ послѣднимъ концомъ.

Низкая, видимо наскоро приспособленная для клуба комната была уже биткомъ набита, и, протискиваясь сначала за Коме, я вскорѣ застрялъ среди какой-то очень подозрительной компаніи.

Гдѣ-то далеко говорилъ не видный и почти не слышный ораторъ. Слова его заглушались привѣтственными криками и аплодисментами.

Женщины рядомъ со мной, объявляя, что онѣ помрутъ отъ жары, сняли свои кофты, оставаясь въ однѣхъ юбкахъ.

Мужчины весьма недвусмысленно ухаживали за ними.

-- Луи, не нажимайте такъ сильно. Право, такъ даже вредно, -- жеманно пищалъ кто-то.

-- Чьи это руки? Уберите ихъ. Вѣдь, это нахальство.

Было такъ тѣсно, что и въ самомъ дѣлѣ нельзя было разобрать, чьи руки и тѣла сплетались вокругъ.

-- Душечка, какая же добрая санкюлотка стала бы обращать вниманіе на такіе пустяки.

-- Только одинъ разъ.Только одинъ разъ, -- шептались около меня.

Тщетно пытался я или пробраться впередъ или вернуться къ выходу.

Какая-то молодая еще женщина, замѣтивъ мои усилія, засмѣялась и сказала:

-- Что, мальчикъ, тебѣ, кажется, не нравится общество истинныхъ патріотовъ. Или это я возбуждаю тебя, что ты такъ ерзаешь.

-- Стану я обращать вниманіе на всякую тварь, -- отвѣтилъ я довольно нелюбезно, стараясь отдѣлаться отъ новаго затрудненія, такъ какъ она, кажется, уже обнимала меня, пользуясь давкой, а мнѣ сейчасъ было совсѣмъ не до того. Вѣроятно, скандалъ не кончился бы такъ скоро, если бы Коме, наконецъ, не протискался и не освободилъ ловкимъ ударомъ меня изъ рукъ женщины, оравшей во все горло, что я недотрога и навѣрно шпіонъ.

Мы оставили залу какъ разъ въ ту минуту, когда среди сравнительной тишины раздался рѣзкій, слегка гнусавый голосъ новаго оратора:,

-- Кто не сумѣлъ принять благодѣтельныхъ даровъ священной свободы -- для тѣхъ смерть. Жизнь и счастье отнынѣ не тиранамъ, а только свободнымъ, братски равнымъ гражданамъ. Такъ...

На улицѣ мы подождали спутниковъ Коме, въ которыхъ я узналъ подъ уродливыми костюмами изящныхъ знакомыхъ Летажа и его друзей.

Они тоже, кажется, узнали меня, но мы ни словомъ не выдали другъ друга, молча отправившись за Коме. Онъ привелъ насъ въ заднюю комнату небольшого кабачка, съ толстымъ хозяиномъ котораго обмѣнялся условнымъ знаками.

Оставшись наединѣ, мы могли узнать другъ друга и дать волю языкамъ, такъ какъ событій самыхъ удивительныхъ и печальныхъ произошло за эти дни множество, и уже многихъ нашихъ друзей мы могли оплакивать на досугѣ.

Поговоривъ сначала о дѣлахъ для меня совершенно непонятныхъ, о какихъ-то запискахъ, каретахъ на условленномъ мѣстѣ, запасахъ оружія и тому подобномъ, Коме сказалъ, что для отвода глазъ необходимо спросить вина и перекинуться картами. Друзья наши охотно согласились. Коме высыпалъ горсть золотыхъ и колоду картъ; каждый послѣдовавъ его примѣру, вынулъ свой кошелекъ, нѣкоторые довольно туго набитые, какъ мы скоро убѣдились.

Уже игра была въ самомъ разгарѣ, когда Коме выкинулъ штуку, сначала принятую за шутку, а потомъ показавшуюся мнѣ очень остроумной.

Разговоръ зашелъ о новыхъ порядкахъ, и мы много смѣялись надъ напыщенностю рѣчей даже самыхъ обыкновенныхъ по смыслу, которыми заговорили мясники и парикмахеры, вдругъ очутившіеся во главѣ правленія.

Вставъ въ торжественную позу, Коме сказалъ, какъ бы передразнивая кого-то:

-- Ни съ мѣста. Я арестую васъ всѣхъ. Всѣ ваши замыслы выданы вѣрнѣйшему слугѣ республики.

Прежде чѣмъ кто-нибудь успѣлъ опомниться, онъ распахнулъ дверь, заложенную крючкомъ, и мы увидѣли цѣлый отрядъ городской милиціи.

Пока солдаты справлялись съ арестованными, мы ловко, хотя и безъ уговора, припрятали ихъ кошельки и важно вышли на улицу.

Глава XIV.

Черезъ недѣлю я уже получилъ первую записку отъ Фелисьенъ, прекрасной тюремщицы, гдѣ она спрашивала, кто я и что мнѣ нужно. Не колеблясь, я отвѣчалъ: "Свободы и любви", потомъ разорвалъ и написалъ снова: "Любви и свободы".

Три дня не поднималась желтая занавѣска въ урочный часъ нашихъ прогулокъ. На четвертый же я нашелъ: "Завтра. Ждите, когда всѣ лягутъ".

Конечно, я не подѣлился своею новостью съ Коме, холодно отвѣтивъ на его вопросъ: "какъ дѣла?", что дѣвчонка капризничаетъ и жеманится, и, кажется, дальше канители записокъ и поклоновъ дѣло не пойдетъ.

Онъ старался утѣшить меня говоря, что кто же можетъ устоять, если я захочу. Я дѣлалъ видъ, что не вѣрю ему, и былъ печаленъ и какъ бы обезкураженъ, скрывая тѣмъ свое волненіе.

Выйдя на другой день только вечеромъ, я засталъ все наше общество въ сборѣ.

-- Вы собираетесь сегодня въ оперу? -- спросила меня госпожа Ц.

-- Нѣтъ, я не желаю пропускать одного очень пикантнаго свиданья, всѣ подробности котораго, надѣюсь, завтра позабавятъ васъ, -- отвѣчалъ я, безъ труда попадая на этотъ разъ въ тонъ нашей глупой забавы.

Рано ушелъ я къ себѣ, выдерживая роль нетерпѣливаго и разстроеннаго любовника. Долго пролежалъ въ сумеркахъ на своей кровати съ открытыми глазами, прислушиваясь, какъ постепенно замирали шаги и голоса въ сосѣднихъ помѣщеніяхъ.

Прошло не мало времени ужъ въ полной темнотѣ, и было, вѣроятно, не меньше 11 часовъ ночи, когда, наконецъ, я услышалъ легкіе незнакомые шаги по коридору.

Тихо открылся замокъ, и на порогѣ, въ тускломъ пятнѣ мигающаго фонаря я увидѣлъ тоненькаго мальчика въ зеленомъ плащѣ.

Молча подалъ онъ мнѣ такой же (такіе плащи носили наши тюремщики) и, давъ знакъ молчанія, повелъ за собой.

Только когда мы прошли темнымъ дворомъ и, открывъ маленькую калитку, вышли, наконецъ, на улицу, я вдругъ догадался, что молчаливый, стройный мальчикъ не кто другой, какъ сама Фелисьенъ.

Эта простая мысль почему-то не приходила мнѣ въ голову первыя минуты, можетъ быть потому, что я думалъ о свободѣ гораздо больше, чѣмъ объ освободительницѣ.

Долго шли мы по спящему городу, заворачивая въ улицы и переулки, неузнаваемые мной. Я молчалъ. Мой спутникъ тоже не сказалъ еще ни слова, закрывая лицо плащомъ такъ, что только одинъ разъ удалось мнѣ разглядѣть тонкія изогнутыя брови и блестящіе надъ ними глаза.

Я уже начиналъ уставать, и наше блужданіе казалось мнѣ лишеннымъ всякой цѣли.

Совершенно неожиданно мой спутникъ остановился и сказалъ:

-- Вотъ вы свободны.

-- Развѣ вы хотите покинуть меня? -- спросилъ я, самъ не зная, для чего.

-- Развѣ вы сказали хоть одно слово противъ этого.

Едва разслышалъ я печальный отвѣтъ.

Мнѣ показалось, что глаза его блестѣли отъ слезъ.

Не чувствуя ни жалости, ни любви къ этой блѣдной, худенькой дѣвушкѣ, я все-таки скаалъ:

-- Я буду очень радъ, если вы не оставите меня.

Теперь я уже былъ проводникомъ, вспоминая путь къ одному извѣстному притону, гдѣ я могъ бы найти самый безопасный ночлегъ. Фелисьенъ же молча и покорно слѣдовала за мной, хотя я ни разу не обернулся, чтобы позвать ее или убѣдиться, исполнила ли она мое желаніе.

Не безъ труда нашелъ я отыскиваемое убѣжище, такъ какъ ночь и отвычка отъ улицъ дѣлали всю мѣстность одинаково не-знакомой.

Не малаго труда также стоило мнѣ найдя домъ, достучаться и убѣдить соннаго слугу открыть двери, прежде не охраняемыя съ такою тщательностью.

Я потребовалъ комнату и ужинъ. Слуга провелъ насъ по внутренней лѣстницѣ на верхъ. Полкомнаты занимала кровать съ пологомъ и тремя ступеньками.

Мы молчали: я за столомъ, ожидая ѣды, Фелисьенъ у окна, прижавшись къ стеклу.

Едва притронувшись къ тарелкѣ, я увидѣлъ, что аппетитъ мой былъ однимъ воображеніемъ. Я сталъ ходить по комнатѣ, глядя на фантастическія тѣни на потолкѣ отъ моихъ движеній.

-- Вы любите меня, Фелисьенъ? -- спросилъ я, самъ не узнавая своего голоса и какъ будто издали откуда-то разсматривая съ холоднымъ любопытствомъ себя, Фелисьенъ, грязную комнату съ гаснущей свѣчей, свою судьбу, гдѣ все было неизвѣстно мнѣ самому.

Она не отвѣтила и только еще ближе прижалась къ стеклу.

-- Вы любите меня, Фелисьенъ, -- повторилъ я свой вопросъ, подходя къ ней. -- И вы въ правѣ требовать награды.

Я нагнулъ ее голову къ себѣ и поцѣловалъ сверху холодныя губы.

Печальная и покорная она молча повиновалась мнѣ, когда, задувъ свѣчу, я сталъ разстегивать пуговицы ея грубой куртки. Въ тусклыхъ сумеркахъ разсвѣта я проснулся и, увидя ея блѣдное, совсѣмъ блѣдное лицо на подушкѣ рядомъ съ своимъ, не сразу припомнилъ все, что произошло за эту ночь.

Тихо вставъ, я перелѣзъ черезъ ея тѣло, неподвижное какъ трупъ, и, одѣвшись, нѣсколько минутъ помедлилъ, соображая, что предпринять. Замѣтивъ на столѣ остатки отвергнутаго ужина, я вдругъ почувствовалъ страшный голодъ.

Стараясь не шумѣть, я быстро уничтожилъ всѣ припасы и, захвативъ свой плащъ, прокрался къ двери и потомъ мимо спящаго слуги по лѣстницѣ вышелъ на улицу.

Глава XV.

Подъ именемъ Шарля Ледо, благодаря помощи друзей, мнѣ удалось выѣхать изъ Парижа въ тотъ же день съ сѣвернымъ дилижансомъ.

Двадцать дней я провелъ въ дорогѣ, измѣняя направленія пути, чтобы заместь слѣды, въ случаѣ если бы за мной слѣдили, нигдѣ не останавливаясь даже на одну ночь.

Въ душномъ, пыльномъ дилижансѣ, почти не зная сна, даже не представляя, гдѣ и когда кончатся мои скитанія, я прибылъ въ М., яснымъ, по-весеннему холоднымъ утромъ, въ самомъ отвратительномъ настроеніи, намѣреваясь остановиться здѣсь только для перемѣны лошадей.

Наблюдатель за станціей, высунувъ голову въ ночномъ колпакѣ изъ-за двери, объявилъ что лошадей нѣтъ и не будетъ до вечера. Напрасно я ругался и проклиналъ его всѣми проклятіями, когда-либо слышанными мною; любезно предложивъ мнѣ доспать недоспанное время, онъ оставилъ меня въ первой комнатѣ и заперъ дверь за собою на ключъ.

Видя, что ничего другого не остается дѣлать, я легъ и моментально заснулъ какъ убитый. Солнце прямо въ глаза и мухи, забравшіяся наконецъ подъ платокъ, которымъ кто-то предупредительно закрылъ мнѣ лицо, разбудили меня, вѣроятно, около полудня.

Хозяинъ, съ которымъ утромъ я имѣлъ столь нелюбезный разговоръ, прошелъ по комнатѣ въ парадномъ костюмѣ и, увидѣвъ, что я уже проснулся, съ привѣтливой улыбкой предложилъ мнѣ умыться и позавтракать. Пока я приводилъ себя въ нормальный видъ, онъ выболталъ мнѣ всѣ мѣстныя новости и пригласилъ провести на почетное мѣсто въ сегодняшнемъ праздникѣ.

На небольшой площади у ратуши уже собрался весь городъ. Солнце празднично отражалось на желтыхъ и розовыхъ платьяхъ барышень и красныхъ шарфахъ должностныхъ лицъ.

Двѣнадцать дѣвицъ въ бѣлыхъ платьяхъ причастницъ уже посадили въ зеленую кадку чахлое деревцо -- эмблему вѣчной свободы и тоненькими голосами пѣли, кокетливо опуская глаза, кровожадный гимнъ монтаньяровъ.

Слушая рѣчь мэра, толстаго человѣка, безпрестанно утиравшагося платкомъ и по бумажкѣ говорящаго о честномъ трудѣ и отдыхѣ подъ смоковницей свободы, я подумалъ въ первый разъ, какъ можетъ быть тиха и трогательна жизнь въ этомъ маленькомъ чистенькомъ городкѣ.

-- Вы, вѣроятно, пріѣзжій? -- спросилъ почтеннаго вида гражданинъ, уже давно съ любопытствомъ поглядывающій на меня.

-- Да, я только сегодня пріѣхалъ изъ Ліона, -- отвѣтилъ я, не безъ удовольствія, поддерживая этотъ простодушный разговоръ.

Скоро мы уже бесѣдовали съ господиномъ Пижо (такъ звали моего новаго знакомаго) совсѣмъ дружески.

-- Право, я посовѣтовалъ бы вамъ остаться у насъ. Лучшаго мѣстоположенія трудно желать, -- съ большимъ жаромъ отвѣчалъ онъ на мое признаніе, что я ищу спокойнаго и мирнаго пристанища, имѣя небольшой капиталъ, который я хотѣлъ бы вложить въ надежное и несложное дѣло.

Я улыбался на его убѣжденія, лѣнясь что-нибудь возражать или утверждать,

-- Моя дочь, -- представилъ мнѣ господинъ Пижо дѣвушку съ бѣлыми косами въ розовомъ платьѣ, съ большимъ бантомъ, низко присѣвшую на мой церемонный поклонъ.

Мои манеры произвели, кажется, большое впечатлѣніе на старика. Посовѣтовавшись со своей сестрой, тоже представленной мнѣ, господинъ Пижо пригласилъ меня къ обѣду, за которымъ онъ не переставалъ развивать свои планы.

Я давно не чувствовалъ себя такъ легко. Медленно протекалъ простой, но обильный обѣдъ; еще медленнѣе послѣобѣденное время, когда самъ господинъ Пижо ушелъ спать, а дамы занимали меня, показывая свои работы и портреты родственниковъ въ гостиной. Въ сумеркахъ я, все-таки, простился съ ними, сказавъ, что лошади, вѣроятно, уже ждутъ меня.

По приказанію отца, Жозефина сорвала вѣтку душистаго горошка и, покраснѣвъ, посадила ее въ мою петлицу.

Идя вдоль длиннаго забора, изъ-за котораго свѣшивались цвѣтущія яблони и доносились звуки флейты, я подумалъ, что въ сущности ничто не гонитъ меня дальше.

Загадавъ, что если лошади уже готовы, -- я ѣду, если нѣтъ, -- остаюсь, я весьма удивилъ и даже, кажется, разстроилъ хозяина станціи, кротко сказавъ, что такъ какъ лошадей нѣтъ, то и не надо, и попросивъ позволенія прожить нѣсколько дней, пока я пріищу подходящее помѣщеніе.

Глава XVI.

Какъ всегда, я нашелъ Жозефину на качеляхъ въ маленькомъ садикѣ передъ домомъ у куста бѣлой сирени.

-- Развѣ вы ждете сегодня гостей? -- спросилъ я, замѣтивъ праздничную ленту въ ея волосахъ.

-- Кромѣ васъ, сударь, только доктора Дельтена, -- отвѣчала она, поднимая голову.

Съ такимъ яснымъ спокойствіемъ встрѣтила она мой взглядъ, что я не могъ понять, извѣстенъ ли ей разговоръ мой съ господиномъ Пижо о нашей свадьбѣ или нѣтъ.

Я сѣлъ на другой конецъ качели, тихо раскачивая ее носкомъ. Жозефина казалась погруженной въ работу.

-- Лѣто въ нынѣшнемъ году обѣщаетъ быть очень жаркимъ, -- сказалъ я послѣ нѣкотораго молчанія.

Жозефина согласилась.

Съ боку разсматривая эту дѣвушку, съ миловиднымъ, нѣсколько незначительнымъ личикомъ, съ прекрасными пушистыми косами, которыя навѣрно такъ пріятно трогать, съ еще по-дѣтски неопредѣленнымъ тѣломъ, котораго радости, я зналъ, только мнѣ, я не представлялъ, какъ она будетъ моей, и я вспоминалъ всѣхъ моихъ любовницъ, и ни одна, казалось, не вызывала во мнѣ такого сладострастнаго любопытства, какъ эта бѣленькая простая дѣвочка, дочь чулочнаго мастера, предназначенная стать неразлучной со мной на много, много лѣтъ и сейчасъ мнѣ совсѣмъ чужая.

И всѣ подробности нашей будущей жизни манили меня какимъ-то тихимъ, сладостнымъ свѣтомъ.

Задумавшись, я, неожиданно для себя, такъ сильно качнулъ доску, что Жозефина съ легкимъ "ахъ" пошатнулась и почти упала на меня. Какъ-то машинально я обнялъ ее знакомымъ движеніемъ, но прежде чѣмъ успѣлъ поцѣловать ее, она оправилась отъ испуга и со словами: "Что вы, вѣдь, мы еще даже не обручены", ловко вырвалась изъ моихъ рукъ, такъ что только конецъ косы ея задѣлъ меня по лицу.

И она убѣжала въ домъ, оставивъ меня сконфуженнымъ, какъ провинившагося школьника.

Къ счастью, вскорѣ пришелъ докторъ Дельтенъ, и господинъ Пижо показался въ окнѣ, приглашая насъ въ комнаты и говоря, что въ саду сыро, хотя солнце еще только что сѣло.

Мы заняли свои обычныя мѣста въ гостиной, съ портретами трехъ родственниковъ и самого господина Пижо съ покойной женой. Тетка Августа занимала насъ городскими новостями, пока Жозефина приготовляла чай въ сосѣдней комнатѣ.

-- Господинъ Ледо, наше дѣло, кажется, идетъ на ладъ, -- съ громкимъ смѣхомъ сказалъ Пижо, входя.

Жозефина съ чашками стояла сзади него въ бѣломъ передникѣ.

Глаза ея, все еще невинныя, блестѣли какимъ-то новымъ блескомъ, хотя больше весь вечеръ она не выдала себя ничѣмъ.

Какъ всегда, мы послѣ чая сыграли нашу партію, а Жозефина сидѣла на диванѣ у большой лампы съ своей безконечной работой.

Въ девять часовъ ужасно хотѣлось спать, и господинъ Пижо, зѣвая, смѣшалъ карты.

Жозефина проводила насъ до калитки, и пока докторъ задержался съ хозяиномъ на порогѣ, она шепнула:

-- А я знаю, о чемъ вчера говорилъ съ вами папаша.

Низко свѣшивались вѣтки слегка влажной сирени, и, пожимая ея руку крѣпче, чѣмъ всегда, я спросилъ съ неожиданнымъ волненіемъ:

-- Что же вы скажете объ этомъ разговорѣ?

Докторъ помѣшалъ ей отвѣтить, но улыбка была достаточно ясна.

Мы шли по соннымъ улицамъ, громко стуча палками. Круглая, какъ свадебное блюдо, луна выглядывала изъ-за церкви.

Я, не стучась, отперъ своимъ ключомъ дверь и, зажегши свѣчку, прошелъ по комнатамъ почти готоваго дома, еще разъ повторяя распредѣленіе всѣхъ помѣщеній.

Въ спальнѣ я раздѣлся и легъ въ кровать, которая была слишкомъ велика для одного; у стѣны оставалось свободное мѣсто для ея подушки.

Чтобы немножко успокоиться, я взялся за газету, которую мнѣ приносили отъ нотаріуса. На первой же страницѣ я нашелъ:

-- Вчера Франція избавилась отъ новаго транспорта враговъ. Мужайтесь, граждане! Еще немного и измѣнниковъ больше не останется. Вчера по приговору генеральнаго суда были казнены: Канурэ, Дуке, Коме, Пепетро. Въ числѣ другихъ я прочелъ свое собственное имя: "Лука Бедо".

Я задулъ свѣчу и долго ходилъ безъ сапогъ, обдумывая планы перестройки и вспоминая предметы, которые необходимо было выписать для нашего хозяйства.

Іюнь -- декабрь 1907 г.

Парахино.