[*] - Эту демонстрацию организовали большевики. Меньшевики высказывались против, считая, что подготовления к ней начались слишком поздно и что рабочие кварталы не успеют даже получить в достаточном количестве прокламаций с призывами. Однако, как правильно подчеркивает Авенар, на Невском вместе со студентами оказалось немало рабочих из-за Александро-Невской заставы, то есть из района, самого отдаленного от центра города. (Прим. ред.)
Петербург, понедельник 29 ноября (12 декабря).
Сегодня общественное возмущение доходит до своего апогея под влиянием вчерашних кровавых событий. Уже целую неделю говорили о социал-демократической демонстрации, назначенной на воскресенье, но слухи ходили самые противоречивые. В последний момент, в субботу, казалось, что демонстрация не состоится. В воскресенье утром градоначальник предупреждал, однако, публику в объявлении, напечатанном крупным шрифтом на первой странице больших газет, что на после-обеда назначена демонстрация, и что публика поступит благоразумно, воздерживаясь от всякого в ней участия, ибо полиция прибегнет "к законным мерам", чтобы восстановить порядок. Несмотря на это, около полудня на Невском собралась большая толпа, в особенности на Казанской площади, центральном пункте Петербурга. Меры, принятые полицией, делают весьма затруднительным даже сегодня восстановить точно картину того, что произошло.
Наиболее точные сведения, собранные мной, были мне доставлены очевидцем. Благодаря своей профессии (он доктор) и экипажу, он мог несколько раз в течение после-обеда проникнуть за полицейские оцепления, непроницаемые для публики. Вот что видел этот свидетель: выходя в час дня после завтрака от своих знакомых, живущих недалеко от Казанской площади, он заметил казаков, атаковавших толпу. Быстрым обходным движением они окружили одну группу людей, которые и были арестованы; среди них было много студентов, но также немало рабочих Александро-Невского фабрично-заводского района. Таким образом, демонстрация не имела характера исключительно интеллигентского, как сперва предполагали и утверждали.
Около трех часов на Михайловской улице, недалеко от Гостиного Двора, как раз против Думы, было собрано десятка два дворников, десяток городовых и три или четыре казака; они, казалось, поджидали кого-то: дело в том, что дом на углу Михайловской и Невского был преобразован в тюрьму, и туда запирали демонстрантов по мере того, как они были арестовываемы. Вот ведут студента, уже избитого кулаками и сапогами. И прежде, чем запереть в импровизированной тюрьме, его избивают еще раз.
Три минуты спустя -- такая же возмутительная сцена. Ведут студента гигантского роста; голова его распухла и окровавлена. Его избили саблей плашмя, и он едва держится на ногах или, вернее, его поддерживают окружающие. И вот на избитого, беззащитного, готового упасть в обморок человека бросаются эти звери и бьют его кулаками и сапогами. Из полицейского поста выходит пристав. Знаком он пытается прекратить эту дикую сцену. Напрасно. Он бессилен остановить этих людей, опьяневших от злобы.
Говорят, -- газеты о вчерашнем дне пишут до странности кратко -- говорят, что во время демонстрации никто не был убит. Тем не менее, привожу здесь свидетельство врача, по словам которого в одном из домов, преобразованных во временные тюрьмы, был обнаружен мертвым какой-то студент. И, вероятно, это не единственный случай.
"Journal de Saint-Petersbourg" ["Journal de S.-P." -- петербургская французская газета, зависевшая одновременно и от французского посольства и от русских официальных кругов. Французская республика и российская монархия с начала 90-ых годов мирно сожительствовали друг с другом и даже заключили формальный союз. Французский капитал нашел весьма удобное для себя помещение в российских государственных займах и торгово-промышленных ценных бумагах и был кровно заинтересован в поддержке существующего в России строя. Далее французские имущие классы лелеяли тогда вcе время мысль о возвращении Эльзас-Лотарингии, отошедшей к Германии в результате франко-прусской войны 1870--71 г. Царизм обязался помочь своей союзнице в случае ее новой войны с Германией. Это еще одна причина, почему французское посольство всегда поддерживало у нас старый режим. Из сказанного вполне понятно, что "Journal" в своем "освещении", вернее, затемнении событий 28 ноября вполне преднамеренно лгал, отстаивая в России интересы французских банкиров и прочей французской буржуазии и правильно предчувствуя, что рабочая революция может отнестись без уважения к долговым обязательствам царского правительства. (Прим. ред.)] говорит о "нескольких лицах, получивших легкие ушибы". "Не было", -- продолжает газета, -- "ни убитых, ни раненых, ни искалеченных". Что это: наивность или желание создать иллюзию? Мне уж больше по душе то бесстрастие, которое обнаружили несколько иностранцев, поместившихся на балконе Европейской гостиницы и фотографировавших эти возмутительные сцены. В пять часов еще нельзя было проходить мимо Казанского собора. Демонстрация продолжалась. Старшие дворники стояли еще двойной цепью перед церковью. Подобрали нескольких раненых городовых, а из публики -- одного адвоката. Что касается числа демонстрантов раненых или арестованных, то мне называли разные цифры: и пятьдесят, и сто, и двести. Число лиц, принимавших участие в демонстрации, по словам одних -- 300, другие говорят -- пять тысяч.
Кому верить? Утверждать, что огромные силы полиции были мобилизованы против демонстрации в 300 человек -- это, конечно, вздор, и официальные газеты не лгут, говоря всего о "нескольких тысячах". Но если они считают нужным сообщить приблизительные цифровые данные о демонстрации, почему не говорят они правды о ее результатах. Следствием этой системы умолчания являются самые разнородные слухи, которыми полон город.
Во всяком случае, воскресная демонстрация не была только прогулкой трехсот студентов но Невскому, и рассеяли ее иначе, чем ласковыми словами и отеческими жестами. Увы, в наступающем декабре (он для русских начинается завтра) повторение вчерашних диких сцен весьма и весьма возможно...