Послѣ своего разговора съ Лилли, Самсоновъ нѣкоторое время еще послонялся по иллюминованному саду. Когда же всѣ маскированные вошли во дворецъ, и изъ-за освѣщенныхъ оконъ танцовальнаго зала донеслись звуки торжественнаго марша, онъ рѣшился попытать счастья: не удастся ли ему также пробраться во дворецъ.
Въ дверяхъ параднаго крыльца торчалъ саженный швейцаръ съ золотой булавой, а за нимъ въ вестибюлѣ толпились всевозможныя лакейскія ливреи.
"Этихъ дальше не пустили; значитъ, и мнѣ тутъ нѣтъ ходу, разсуждалъ самъ съ собою Самсоновъ. — Обойдемъ кругомъ.»
Со стороны Фонтанки, дѣйствительно, оказалось заднее крыльцо, оберегаемое единственнымъ сторожемъ-инвалидомъ; но тотъ сперва также остановилъ его:
— Куда прешь? Пошелъ, пошелъ!
Самсоновъ сталъ объяснять, что ему бы только однимъ глазкомъ взглянуть, какъ господа тамъ танцуютъ… Инвалидъ перебилъ его:
— Сказано тебѣ, что дѣло нестаточное. Отойди до грѣха!
— Ну, пусти, дяденька, радѣлецъ, отецъ родной! Тебя отъ того вѣдь не убудетъ. Пусти!
— Сказано разъ: "не пущу", ну, и не пущу!
Такъ Самсоновъ, по всему вѣроятно, и отъѣхалъ бы ни съ чѣмъ, не найди онъ поддержки въ дворцовой служительницѣ, возвращавшейся въ это время съ иллюминаціи тѣмъ же чернымъ ходомъ и узнавшей въ немъ шуваловскаго человѣка.
— Да ублажилъ бы ты старика: сунулъ бы грошъ въ зубы, — вполголоса посовѣтовала она Самсонову.
Онъ пошарилъ y себя по карманамъ: вмѣсто гроша, нашелся тамъ цѣлый алтынъ.
— На-ка-сь вотъ, дяденька, на добрую чарку.
Устоять противъ такого соблазна было уже свыше силъ ворчуна. Пробурчавъ что-то подъ носъ онъ пропустилъ обоихъ.
Хорошо знакомыми ей, видно, закоулками дворца дѣвушка провела Самсонова къ винтовой лѣстницѣ.
— По этой лѣстницѣ, - сказала она, — ты, прямо выйдешь на хоры.
— Ну, спасибо, родная.
На хорахъ, кромѣ придворнаго оркестра Самсоновъ засталъ уже десятка два такихъ же любопытныхъ, скучившихся въ сторонкѣ на двухъ скамейкахъ передъ ажурными перилами.
— Не найдется ли, матушка, и для меня мѣстечка? — обратился онъ къ сидѣвшей съ краю на задней скамьѣ старушкѣ, повидимому изъ придворныхъ приживалокъ.
Та воззрилась на него и тотчасъ съ готовностью отодвинулась къ сосѣдкѣ.
— Какъ не найтись для тебя, касатикъ, — найдется.
Отсюда, между головъ сидѣвшихъ на передней скамьѣ, сквозь прорѣзы въ перилахъ, было видно, какъ на ладони, все, что происходило внизу, въ танцовальномъ залѣ. Отъ пестроты и роскоши мелькавшихъ тамъ маскарадныхъ костюмовъ y Самсонова вначалѣ въ глазахъ рябило. Понемногу онъ, однакожъ, приглядѣлся; а комментаріи, которыми обмѣнивались сидѣвшія около него двѣ кумушки, облегчали ему еще опознаться въ этомъ одушевленномъ калейдоскопѣ. Но, любуясь блестящимъ зрѣлищемъ маскараднаго бала, онъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, не упускалъ изъ виду ни швейцарки, ни рыцаря, хотя тѣ ни променада, ни контрданса не танцовали другъ съ другомъ.
Послѣ контрданса швейцарка на нѣсколько минутъ исчезла съ турчанкой, и когда возвратилась, то на менуэтъ приняла приглашеніе рыцаря. Не подозрѣвая, что швейцаркой одѣта теперь уже не его "молочная сестра", а Скавронская, Самсоновъ не могъ надивиться несвойственной Лилли развязности въ обращеніи съ своимъ кавалеромъ.
Тутъ къ нимъ подлетаетъ опять турчанка. Что она говоритъ рыцарю? Наскоро приложившись къ ручкѣ своей дамы, онъ удираетъ изъ зала. Знать, не спроста!
Самсоновъ такъ стремительно поднялся съ своего мѣста, что привелъ въ сотрясеніе всю скамейку; обѣ кумушки сердито на него оглянулись. Но его и слѣдъ простылъ.
Дверь, за которою исчезъ Воронцовъ, была въ сторону параднаго крыльца. Самсоновъ поспѣшилъ туда же. Благодаря своей ливреѣ, онъ не обращалъ ни чьего вниманія. Въ проходной комнаткѣ около вестибюля онъ столкнулся лицомъ къ лицу съ Воронцовымъ.
— А я къ вамъ, Михайло Ларивонычъ. Васъ, вѣрно, хватились?
— Да, хотятъ, слышно, арестовать. Ожидаютъ только, должно быть, конца бала, чтобы не дѣлать переполоха.
— Такъ вамъ бы крадучись уйти.
— Пытался; но y параднаго хода стоятъ два жандарма; а швейцаръ мнѣ объявилъ, что раньше ужина никого изъ гостей не приказано выпускать.
— Изъ гостей? Такъ намъ, слугамъ, значитъ, выходить не возбранено? Переодѣться бы вамъ въ мою ливрею и утечь съ задняго крыльца.
— А ты самъ-то, братецъ, что же?
— Самъ я надѣну ваши рыцарскіе доспѣхи и останусь тутъ за васъ, чтобы вамъ было время убраться изъ Питера по добру по здорову.
— Ты, видно, о двухъ головахъ! Къ ужину всѣ вѣдь должны будутъ снять маски, и тебѣ придется также показать свое лицо.
— И покажу.
— Но съ тобой чиниться уже не станутъ…
— Богъ милостивъ. Скажу, что нарядился, молъ, въ доспѣхи своего господина сдуру безъ его вѣдома, чтобы побывать тоже разъ на этакомъ придворномъ маскарадѣ. Ну, знамое дѣло, по головкѣ не погладятъ, накажуть, а все же не такъ, какъ вашу бы милость: вамъ, офицеру, всю жизнь бы испортили.
— Это-то вѣрно… Ну, Самсоновъ, золотой ты человѣкъ! Этой услуги я тебѣ во вѣкъ не забуду. Но гдѣ намъ переодѣться?
— А за переборкой въ мужской уборной. Войдемъ вмѣстѣ и выйдемъ вмѣстѣ: никому и не въ домекъ.
Сказано — сдѣлано. Когда, немного погодя, оба вышли опять изъ уборной, никому изъ попадавшихъ имъ навстрѣчу и въ голову не приходило, что шествующій впереди благородный рыцарь — въ дѣйствительности слуга, а скромно плетущійся за нимъ слуга — благородный рыцарь.
Самсоновъ отъ природы былъ очень примѣтливъ и безъ затрудненія нашелъ выходъ изъ дворцоваго лабиринта къ черному крыльцу. Здѣсь, кромѣ дежурнаго сторожа, стояли теперь также два полицейскихъ аргуса съ саблями на-голо. Но ливрейнаго слугу они выпустили въ садъ безъ всякихъ разспросовъ, а настоящій слуга въ образѣ рыцаря возвратился опять, скрѣпя сердце, на парадную половину дворца.