I

Они лежат на столе, покрытом плюшевой скатертью, в каждой гостиной -- пухлые с золоченым обрезом и металлическими застежками, битком набитые бородатыми, безбородыми, молодыми и старыми лицами.

Мнение, что альбом фотографических карточек -- семейная реликвия, сокровище воспоминаний и дружбы, -- совершенно ошибочно.

Альбомы выдуманы для удобства хозяев дома. Когда к ним является в гости какой-нибудь унылый, обворованный жизнью дурак, когда этот дурак садится боком в кресло и спрашивает, внимательно рассматривая узоры на ковре:

-- Ну, что новенького?

Тогда единственный выход для хозяев -- придвинуть ему альбом и сказать:

-- Вот альбом. Не желаете ли посмотреть? И дальше все идет как по маслу.

-- Кто этот старик? -- спрашивает гость.

-- Этот? Один наш знакомый. Он теперь живет в Москве.

-- Какая странная борода. А это кто?

-- Это наш Ваня, когда был маленький.

-- Неужели?! Вот бы не сказал! Ни малейшего сходства.

-- Да... Ему тогда было семь месяцев, а теперь двадцать девять лет.

-- Гм... Как вырос! А это?

-- Подруга жены. Она уже умерла. В Саратове.

-- Как фамилия?

-- Павлова.

-- Павлова? У нее не было брата в Петербурге? В коммерческом банке.

-- Не было.

-- Я знал одного Павлова в Петербурге. А это кто, военный?

-- Черножученко. Вы его не знаете. На даче в прошлом году познакомились.

-- В этом году на даче нехорошо. Дожди.

В этом месте уже можно отложить альбом в сторону: беседа наладилась.

Для застенчивого гостя альбом фотографических карточек -- спасательный круг, за который лихорадочно хватается бедный гость и потом долго и цепко держится за него.

Предыдущий гость, хотя и дурак, обиженный судьбой, но он человек не застенчивый, и альбом ему нужен только для разбега. Разбежавшись с альбомом в руках, он отрывается от земли на каком-нибудь "дождливом лете" и потом уже плавно летит дальше, выпустив из рук альбом-балласт.

Застенчивому человеку без альбома -- гибель.

Мне пришлось быть в обществе одного юноши, который, придя в гости, наступил на собачку, попытался поцеловать хозяину руку и объяснил все это адской жарой (дело было в ноябре). Он чувствовал, что партия его проиграна, но случайно взгляд его упал на стол с толстым альбомом, и бедняга чуть не заплакал от радости.

Он судорожно вцепился в альбом, раскрыл его и, почуяв под ногами землю, спросил:

-- А это кто?

-- Это первый лист. Тут карточки нет... Переверните.

-- А это кто?

-- Это моя покойная тетя, Глафира Николаевна.

-- Ну?! А это?

Он перелистал альбом до конца и -- беспомощно и бесцельно повис в воздухе.

-- Спасите! -- хотел крикнуть он. -- Утопаю!

Но вместо этого снова положил альбом на колени и спросил:

-- Отчего же она умерла?

-- Кто?.. Тетя? От сердечных припадков.

"Почему ты, подлец, -- подумал молодой гость, -- отвечаешь так односложно? Рассказал бы ты мне подробно, как болела тетка и кто ее пользовал... Вот бы времячко-то и прошло".

-- От припадков? Да уж, знаете, наши доктора...

-- А это кто?

-- Лизин крестный отец. Вы уже спрашивали раз.

Он просмотрел альбом до конца, отложил его и взялся за пепельницу.

-- Странные теперь пепельницы делают...

-- Да.

Взоры его обратились снова на альбом. Он протянул к нему руку, но -- альбома не было. Альбом исчез. Хозяин положил его на этажерку.

-- А где альбом? -- спросил гость. -- Я хотел спросить вас насчет одной фотографии. Там еще две барышни сняты.

Нашли альбом, отыскали барышень. Молодой гость, пользуясь случаем, еще раз перелистал альбом, "чтобы составить общее впечатление".

Присутствуя при этом, я носился в вихре веселья и чувствовал себя прекрасно. И вздумалось мне подшутить над гостем. Когда он зазевался, я стащил со стола альбом и сунул его под диван.

Гость привычным жестом протянул руку за альбомом и, не найдя его, чуть не крикнул:

-- Ограбили!

Искоса оглядел этажерку, ковер под столом и, побледнев, поднялся с места:

-- Ну... мне пора.

II

С некоторых пор у меня стали бывать гости. Ясно было, что без альбома мне не обойтись.

К сожалению, человек я не домовитый, родственники почему-то карточек мне не дарили, а если кто-нибудь и присылал свой портрет с трогательной надписью, то портрет этот попадал в руки горничной, тщеславной, избалованной женщины.

Гости стали приходить ко мне все чаще и чаще. Без альбома дело не клеилось.

Я перерыл все ящики своего письменного стола. Были обнаружены три карточки: "самая толстая девочка в мире Алиса 9 пуд. 18 фун.", "вид гавани в Ревеле" и "знаменитый шимпанзе Франц катается на велосипеде".

Даже при самом снисходительном отношении к этим трем карточкам, они не могли быть признаны за мою "семейную реликвию".

Оставалось единственное средство: пошарить на стороне.

И мне повезло!.. После двух дней прилежных поисков я обнаружил на полке у одного торговца разной рухлядью громадный кожаный альбом, битком набитый самыми разнообразными карточками -- как раз то, что мне было нужно.

В альбоме было до двухсот портретов -- все моих будущих родных, друзей и знакомых! Эта вещь могла занять моих гостей часа на два, что давало мне возможность свободно вздохнуть, и я поэтому радовался, как ребенок.

Дома я внимательно пересмотрел альбом, и -- никому в мире до меня не посчастливилось сделать этого -- сам выбрал себе отца, мать, старого дядю и двух красивых братьев. Любимых девушек было три, и я долго колебался между ними, пока не отдал сердце первой по порядку, брюнетке с красивыми чувственными глазами.

В альбоме был один недостаток: случайно не попалось ни одного крошечного ребенка, который бы сумел быть мной в детстве. А дети 13--14 лет, к сожалению, совершенно не были на меня похожи.

Пришлось ограничиться тем, что сделал все приятные симпатичные лица родственниками, а безобразные, некрасивые, отталкивающие (таких -- увы -- было немало) -- простыми знакомыми...

В тот же вечер ко мне пришли гости, народ все тоскливый и молчаливый.

Меня, впрочем, это не смутило.

-- Не желаете ли взглянуть на семейный альбомчик? -- предложил я. -- Очень интересно.

Все оживились, обрадовались, ухватились за альбом.

-- Кто это?

-- Это моя бедная любимая матушка... Она умерла от сердечных припадков... Земля ей пухом!

Гости притихли и, благоговейно покачав головами, перевернули страницу.

-- А это кто?

-- Мой папа. Мы с ним большие друзья и частенько переписываемся. Это брат. Он теперь имеет хорошее дело и зарабатывает большие деньги. Не правда ли, красивый? Это просто знакомые. А вот, господа, эта девушка... Как она вам нравится?

-- Хорошенькая.

-- Вы говорите -- хорошенькая... Красавица! Моя первая любовь.

-- Да? А она вас любила?

-- Она?! Я для нее был солнцем, воздухом, без которого она не могла дышать... Эту карточку она подарила мне, когда уезжала за границу. Когда она делала на карточке надпись, то так плакала, что с ней сделалась истерика!.. Такой любви я больше не видел. И... ее я больше не видел...

Лицо мое было печально... На ресницах повисли две непрошеные предательские слезинки.

-- Давно это было? -- тихо спросил один гость, с тайным сочувствием пожимая мне руку.

-- Давно ли? Семь лет тому назад... Но мне кажется, что прошла вечность.

-- И с тех пор, вы говорите, ее не видели?

-- Не видел. Куда она исчезла -- неизвестно. Это странная, загадочная история.

-- Что же она вам написала на обороте карточки?

-- Не помню, -- осторожно отвечал я. -- Это было так давно...

-- Разрешите взглянуть? Я думаю, раз девушка исчезла, мы не делаем ничего дурного.

-- Не помню -- на этой ли карточке она сделала надпись или на другой...

-- Все-таки разрешите взглянуть, -- попросил один господин с романтической натурой, сантиментально улыбаясь, -- первый любовный лепет невинной девической души -- что прекраснее этого?

-- Что прекраснее этого? -- как эхо, повторил другой гость и вынул карточку из альбома.

Он обернул карточку другой стороной, всмотрелся в нее и вдруг вскрикнул:

-- Что за черт?

-- Не смейте касаться того, что для меня "святая святых", -- испуганно закричал я. -- Зачем вы вынимаете карточку?

-- Странно... -- не обращая на меня внимания, прошептал гость. -- Очень странно.

-- Что такое?!!

-- Вот что здесь написано: "Пелагея Косых, по прозвищу Татарка. Родилась в 1880 году. В 1898 году за воровство присуждена к месяцу тюрьмы. В 1899 году занялась хипесничеством. Рост средний, глаза синие, за правым ухом -- родинка".

-- Что такое -- хипесничество? -- спросила какая-то гостья.

-- Хипесничество? -- промямлил я. -- Это такое... вроде телефонистки.

-- Нет, -- сказал один старик. -- Это заманивание мужчины женщиной в свою квартиру и ограбление его с помощью своего любовника-сутенера.

-- Хорошая первая любовь! -- иронически заметила дама.

-- Это недоразумение, -- засмеялся я. -- Позвольте карточку... Ну, конечно! Вы не ту вынули. Нужно эту -- видите, полная блондинка. Первая моя благоуханная любовь.

Благоуханную любовь извлекли из альбома, и сентиментальный господин прочел:

-- "Катерина Арсеньева (прозв. Беленькая) род. в 1882 году. 1899--1903 занималась проституц., с 1903 г. -- магазинная воровка (мануфактурн. товар)".

III

Гости пожимали плечами, а некоторые (самые нахальные) осмелились даже хихикать.

-- Интересно, -- сказал старик, -- что написано на обороте карточки вашего отца?

-- Воображаю, -- отозвалась дама.

-- Не смейте оскорблять этого святого человека! -- крикнул я. -- Он выше всяких подозрений. Это светлая, сияющая добротой и любовью душа!

Я вынул отца из альбома и благоговейно поднес карточку к губам. Целуя ее в припадке сыновней любви, я потихоньку взглянул на обратную сторону и прочел:

-- "Иван Долбин. Род. 1862 г. 1880 -- мелкие кражи, 1882 -- кража со взломом (1 г. тюрьмы), 1885 -- убийство семьи Петровых -- каторга (12 л.), 1890 -- побег. Разыскивается. Особые приметы: густой голос, на правую ногу прихрамывает. Указательный палец левой руки искалечен в драке".

За столом, где лежал альбом, послышался смех и потом восклицания -- насмешливые, негодующие.

Я отшвырнул портрет отца и бросился к альбому... Несколько карточек уже было вынуто, и я, смущенный, растерянный, без труда узнал, что моя бедная матушка сидела в тюрьме за вытравление плода у нескольких девушек, а любимые братья, эти изящные красавцы, судились в 1901 году за шулерство и подделку банковских переводов. Дядя был самый нравственный член нашей семьи: он занимался только поджогами с целою получения премии, да и то поджигал собственные дома. Он мог бы быть нашей семейной гордостью!

-- Эй, вы! Хозяин! -- крикнул мне гость, старик.

-- Говорите правду: где вы взяли альбом? Я утверждаю, что этот старый альбом принадлежал когда-то сыскному отделению по розыску преступников.

Я подбоченился и сказал с грубым смехом:

-- Да-с! Купил я его сегодня за 2 рубля у букиниста. Купил для вас же, для вашего развлечения, проклятые вы, нудные человечишки, глупые мучные черви, таскающиеся по знакомым, вместо того чтобы сидеть дома и делать какую-нибудь работу. Для вас я купил этот альбом: нате, ешьте, рассматривайте эти глупые портреты, если вы не можете связно выражать человеческие мысли и поддерживать умный разговор. Ты там чего хихикаешь, старая развалина?! Тебе смешно, что на обороте карточек моих родителей, родственников и друзей написано: вор, шулер, проститутка, поджигатель?! Да, написано! Но ведь это, уверяю вас, честнее и откровеннее. Я утверждаю, что у каждого из вас есть такой же альбом, с карточками таких же точно лиц, да только та разница, что на обороте карточек не изложены их нравственные качества и поступки. Мой альбом -- честный откровенный альбом, а ваши -- это тайное сборище тайных преступников, развратников и распутных женщин... Пошли вон!

Оттого ли, что было уже поздно, или оттого, что альбом был просмотрен и впереди предстояла скука, -- но гости после моих слов немедленно разошлись.

Я остался один, открыл форточки, напустил свежего воздуха и стал дышать. Было весело и уютно.

Если бы у моего альбома выросла рука -- я пожал бы ее. Такой это был хороший, пухлый, симпатичный альбом.