Въ этомъ мѣстѣ рѣка дѣлала излучину, тактъ что получалось нѣчто въ родѣ полуострова. Выйдя изъ лѣсной чащи и увидѣвъ вдали блестѣвшіе на солнцѣ куски рѣки, разорванной силуэтами древесныхъ стволовъ. Стрекачевъ перебросилъ ружье на другое плечо и отеръ платкомъ потъ со лба.
Тутъ-то онъ и наткнулся на коряваго мужиченку, который, сидя на пнѣ сваленнаго дерева, весь ушелъ въ чтеніе какого-то обрывка газеты.
Мужиченка, заслышавъ шаги, отложилъ въ сторону газету, вздѣлъ на лобъ громадные очки и, стащивъ съ головы неопредѣленной формы и вида шляпченку, поклонился Стрекачеву.
-- Драсти.
-- Здравствуй, братецъ. Заблудился я, кажется.
-- А вы откуда будете?
-- На дачѣ я. Въ Овсянкинѣ. Оттуда.
-- Верстовъ восемь будетъ отселева...
Онъ пытливо взглянулъ на усталаго охотника и спросилъ:
-- Ничего вамъ не потребуется?
-- А что?
-- Да, можетъ, что угодно вашей милости, такъ есть.
-- Да ты кто такой?
-- Арендатель, -- солидно отвѣчалъ мужиченка, переступивъ съ ноги на ногу.
-- Эту землю арендуешь?
-- Такъ точно.
-- Что жъ, хлѣбъ тутъ сѣешь, что ли?
-- Гдѣ ужъ тутъ хлѣбъ, ваша милость! И въ заводѣ хлѣбовъ не было. Всякой дрянью поросло, -- ни тебѣ дерева настоящія, ни тебѣ луга настоящіе. Буреломъ все, валежникъ, сухостой.
-- Да что-жъ ты тутъ... грибы собираешь, ягоды?
-- Нѣту тутъ настоящаго гриба. И ягоды тоже, къ слову сказать, чортъ-ма.
-- Вотъ чудакъ, -- удивился Стрекачевъ. -- Зачѣмъ же ты тогда эту землю арендуешь?
-- А это, какъ сказать, ваше благородіе, всяка земля человѣку на потребу дана и ежели произрастаніе не происходить, то, какъ говорится, человѣкъ не мытьемъ, такъ катаньемъ должонъ хлѣбъ свой соблюдать.
Эту невразумительную фразу мужиченка произнесъ очень внушительно и даже разгладилъ корявой рукой крайне скудную бороду, напоминавшую своимъ видомъ унылое "арендованное" мѣсто; ни тебѣ полосу, ни тебѣ гладкаго мѣста, -- одинъ буреломъ да сухостой.
-- Такъ съ чего жъ ты живешь?
-- Дачниками кормлюсь.
-- Работаешь на нихъ, что ли?
Хитрый смѣющійся взглядъ мужиченки обшарилъ лицо охотника, и ухмыльнулся мужиченка лукаво, но добродушно.
-- Зачѣмъ мнѣ на нихъ работать! Они на меня работаютъ.
-- Врешь ты все, дядя, -- недовольно пробормоталъ охотникъ Стрекачевъ, вскидывая на плечо ружье и собираясь уходить.
-- Намъ врать нельзя, возразилъ мужиченка. -- За чѣмъ врать! За это тоже не похвалятъ. Бабъ обожаете?
-- Что?
-- Нѣкоторые изъ нашего полу до удивленія бабъ любятъ.
-- Ну?
-- Такъ вотъ я, можно сказать, по этой бабьей части.
-- Кого?!!
-- А это мы вамъ сейчасъ скажемъ -- кого...
Мужиченка вынулъ изъ-за пазухи серебряные часы, открылъ ихъ и, приблизивъ къ глазамъ, погрузился въ задумчивость... Долго что-то соображалъ.
-- Шестаковская барыня, должно, больны нынче, потому уже пять денъ, какъ не показываются, значить, что же сейчасъ выходитъ? Такъ что, я думаю, время сейчасъ Маслобоевымъ-дачницамъ и Огрызкинымъ; у Маслобоевыхъ-то вамъ кромѣ губернанки профиту никакого, потому сама худа, какъ палка, a дочки опять же такая мелкота, что и вниманія не стоющія. А вотъ Огрызкиной госпожой довольны останетесь. Дама въ самой красотѣ и костюмчикъ я имъ черезъ горничную Агашу подсунулъ такой, что отдай все да и мало. Раньше-то у нея что-то такое надѣвывалось, что и не разберешь: не то армячекъ со сборочкой, не то какъ въ пальтѣ оно выходило. А ежели безъ обтяжки -- мои господа очень даже какъ обижаются. Не антиресно, вишь. А мнѣ что?... Да моя бы воля, такъ я безо всего, какъ говорится. Убудетъ ихъ, что ли? Вѣрно я говорю?
-- Чортъ тебя разберетъ, что ты говоришь, -- разсердился охотникъ.
-- Дѣйствительно, -- согласился мужиченка. -- Вамъ не понятно, какъ вы съ дальнихъ дачъ, a наши Окромчедѣловскіе меня ни въ жисть не забываютъ. "Еремѣй, нѣтъ ли чего новенькаго? Еремѣй, не освѣжился ли лепретуарчикъ. Да я на эту, можетъ, хочу глянуть, a на ту не хочу, да куда дѣлась та, да что дѣлаетъ эта?" Однимъ словомъ, первый у нихъ я человѣкъ.
-- У кого?
-- А у дачниковъ.
-- Вотъ у тѣхъ, что за рѣкой?
-- Зачѣмъ у тѣхъ? Тѣ ежели бы узнали -- такую бы мятку мнѣ задали, что до зеленыхъ вѣниковъ не забудешь. А я опять же говорю объ Окромчедѣловскихъ. Тутъ за этимъ бугромъ ихъ штукъ сто, дачъ-то. Вотъ и кормлюсь отъ нихъ.
-- Да чѣмъ же ты кормишься, шутъ гороховый?!
Мужиченка почесалъ затылокъ.
-- Экой ты непонятный! Какъ да что... Посадишь барина въ яму -- ну, значитъ и живи въ свое удовольствіе. Смотря, конешно, за что и платятъ. За Огрызкинскую барыню я, братъ, меньше цѣлковаго никакъ не возьму; Шестеренкины дѣвицы тоже -- на всякій скусъ потрафютъ, -- рупь съ четвертакомъ грѣхъ взять за этакую видимость али нѣтъ? Дрягина госпожа, Семененко, Косогорова, Лякина... Мало ли.
-- Ты что же, значить, -- сообразилъ Стрекачевъ, -- купальщицъ на своей землѣ показываешь?
-- Во-во. Ихъ, значитъ, тотъ берегъ, a мой, значитъ, этотъ. Имъ убытку никакого, a мнѣ хлѣбъ.
-- Вотъ, каналья, -- разсмѣялся Стрекачевъ. -- Какъ же ты дошелъ до этого?
-- Да вѣдь это, господинъ, кому какіе мозги отъ Бога дадены... Иду я о прошломъ годѣ къ рѣкѣ рыбку поудить -- гляжу, что за оказія! Подъ однимъ кустомъ дачникъ бѣлѣется, подъ другимъ кустомъ дачникъ бѣлѣется. И у всякаго бинокль изъ глазъ торчитъ. Сдурѣли они, думаю, что ли. Тогда-то я еще о бинокляхъ и не слыхивалъ. Ну, подхожу, значитъ къ рѣкѣ по ближе... Эге-ге, вижу. Тутъ тебѣ и блюнетки, и брондинки, и толстыя, и тонкія, и старыя, и малыя. Вотъ оно что! Ну, какъ значить, я во всю фигуру на берегу объявился -- онѣ и подняли визгъ: "Убирайся, такой-ся кой, вонъ, какъ смѣешь!.." И-и разстрекотались! Съ той поры я, значить, умомъ и вошелъ въ соображеніе.
-- Значитъ, ты спеціально для этого и землю за арендовалъ?
-- Спецыяльно. Шестьдесятъ рублей въ лѣто отвалилъ. Ловко? Да биноклей четыре штуки выправилъ, да кустовъ насажалъ, да ямъ нарылъ -- прямо удобство во какое. Сидишь эт-то въ прохладѣ, въ ямѣ на скамеечкѣ, слѣва пива бутылка (отъ себя держу: не желаете ли? Четвертакъ всего разговору), слѣва, значить, пива бутылка, справа папиросы... -- живи не хочу!
Охотникъ Стрекачевъ постучалъ ружьемъ о свѣсившуюся вѣтку дерева и какъ будто вскользь, спросилъ:
-- А хорошо видно?
-- Да ужъ ежели съ биноклемъ, прямо вотъ -- рукой достанешь! И кто только это бинокли выдумалъ, -- памятникъ бы ему!.. Можетъ, полюбопытствуете?
-- Ну, ты скажешь тоже, -- ухмыльнулся конфузливо охотникъ. -- А вдругъ увидятъ оттуда?
-- Никакъ это невозможно! Потому такъ ужъ у меня пристроено. Будто кустъ; a за кустомъ яма, a въ ямѣ скамеечка. Чего жъ, господинъ... попробуйте. Всего разговору (онъ приложилъ руку щиткомъ и воззрился острымъ взглядомъ на противоположный берегъ, гдѣ желтѣла купальня)... всего и разговору на рупь шестьдесять?!
-- Это еще что за разсчетъ?!
-- Разсчеты простые, ваше благородіе: Огрызкинская госпожа теперь купается -- дамы замѣчательныя сами извольте взглянуть -- рупь, потомъ Дрягина съ дочкой на пятиалтынный разговору, ну и за губернанку Лавровскую дешевле двухъ двугривенныхъ положить никакъ не возможно. Хучь онѣ и губернанки, a благороднымъ ни въ чемъ не уступятъ. Костюмишко такой что, все равно, его бы и не было...
-- А ну-ка... ты... тово...
-- Вотъ сюда, ваше благородіе, пожалуйте, здѣсь двѣ ступенечки внизъ... Головку тутъ наклоните, чтобъ оттелева не примѣтили. Вотъ-съ такъ. А теперь можете располагаться... Пивка не прикажете ли молодненькаго? Сей минутой бинокль протру, запотѣлъ что-то... Извольте взглянуть.
Смеркалось...
Усталый, проголодавшійся, выползъ Стрекачевъ изъ своего убѣжища и, отыскавъ ружье, спросилъ коряваго мужиченку, сладко дремавшаго на поваленномъ деревѣ:
-- Сколько съ меня?
-- Шесть рублей двадцать, ваше благородіе, да за пиво полтинничекъ.
-- Шесть рублей двадцать? ! Это за что же такое столько? Навѣрно, жульничаешь.
-- Помилуйте-съ... Огрызкинскую госпожу положимъ рупь, да губернанка въ полтинникѣ у насъ завсегда идетъ, да Дрягины -- я ужъ мелюзги и не считаю, -- да Синяковы трое съ бабушкой, да...
-- Ну, ладно, ладно... Пошелъ высчитывать всякую чепуху!.. Получай!
-- Счастливо оставаться! Благодаримъ покорниче!..
И подмигнувъ очень интимно, корявый мужиченка шепнулъ:
-- А въ третьемъ и пятомъ номерѣ у меня съ обѣда наши Окромчеловскіе сидятъ. Ужъ и темно совсѣмъ, a ихъ никакъ не выкуришь. Веселые люди, дай имъ Богъ здоровья. Счастливо оставаться!