Однажды в витрине книжного магазина я увидел книгу... По наружному виду она походила на солидный, серьезный каталог технической конторы, что меня и соблазнило, так как я очень интересуюсь новинками в области техники.
А когда мне ее показали ближе, я увидел, что это не каталог, а литературный ежемесячный журнал.
-- Как же он... называется? -- растерянно спросил я.
-- Да ведь заглавие-то на обложке!
Я внимательно всмотрелся в заглавие, перевернул книгу боком, потом вниз головой и, заинтересованный, сказал:
-- Не знаю! Может быть, вы будете так любезны посвятить меня в заглавие, если, конечно, оно вам известно?.. Со своей стороны, могу дать вам слово, что если то, что вы мне сообщите, секрет, -- я буду свято хранить его.
-- Здесь нет секрета, -- сказал приказчик. -- Журнал называется "Аполлон" ["Аполлон" -- художественно-литературный журнал; издавался в 1909--1917 гг.; последний номер вышел с опозданием уже в 1918 г. Редактором-издателем был художник, поэт и критик С. К. Маковский (1878--1962). Журнал поддерживал в живописи модернизм и другие близкие ему по духу течения, в поэзии -- акмеизм и символизм.], а если буквы греческие, то это ничего... Следующий номер вам дастся гораздо легче, третий еще легче, а дальше все пойдет как по маслу.
-- Почему же журнал называется "Аполлон", а на рисунке изображена пронзенная стрелами ящерица?..
Приказчик призадумался.
-- Аполлон -- бог красоты и света, а ящерица -- символ чего-то скользкого, противного... Вот она, очевидно, и пронзена богом света.
Мне понравилась эта замысловатость.
Когда я издам книгу своих рассказов под названием "Скрежет", то на обложке попрошу нарисовать барышню, входящую в здание зубоврачебных курсов...
Заинтересованный диковинным "Аполлоном", я купил журнал и ушел.
* * *
Первая статья, которую я начал читать, -- Иннокентия Анненского [Анненский Иннокентий Федорович (1856--1909) -- поэт, критик, переводчик античной литературы, педагог; был близок к символизму; автор двух сборников лирических стихотворений и двух сборников критических статей "Книги отражения". "О современном лиризме" -- статья, помещенная в первом номере "Аполлона"; вышедшем в октябре 1909 г., посвящена поэзии русских символистов. Ирония Аверченко объясняется его неприятием всех модернистских течений как в поэзии, так и в живописи.], -- называлась "О современном лиризме". Первая фраза была такая:
"Жасминовые тирсы [Тирс -- древнегреческое название прямого жезла, обвитого плющом или виноградом; принадлежность Вакха (Диониса) и его гпутникоз; символ буйной поэзии.] наших первых мэнад [Мэнада (фр.) -- вакханка.] примахались быстро..."
Мне отчасти до боли сделалось жаль наш бестолковый русский народ, а отчасти было досадно: ничего нельзя поручить русскому человеку... Дали ему в руки жасминовый тирс, а он обрадовался и ну -- махать им, пока примахал этот инструмент окончательно.
Фраза, случайно выхваченная мною из середины "лиризма", тоже не развеселила меня:
"В русской поэзии носятся частицы теософического кокса, этого буржуазнейшего из Антисмертинов..."
Это было до боли обидно.
Я так расстроился, что дальше даже не мог читать статьи "О современном лиризме"...
* * *
Неприятное чувство сгладила другая статья: "В ожидании гимна Аполлону" ["В ожидании гимна Аполлону" -- статья в этом же журнале Александра Николаевича Бенуа (1870--1960), художника, критика, историка искусства, одного из идеологов художественного объединения "Мир искусства" (1898--1924).].
Я человек очень жизнерадостный, и веселье бьет во мне ключом, так что мне совершенно по вкусу пришлось предложение автора:
"Так как танец есть прекраснейшее явление в жизни, то нужно сплетаться всем людям в хороводы и танцевать. Люди должны сделаться прекрасными, непрестанно во всех своих действиях, и танец будет законом жизни".
Последующие слова автора относительно зажжения алтарей, учреждения обетных шествий и плясов привели меня в решительный восторг.
"Действительно! -- думал я. -- Как мы живем... Ни тебе удовольствия, ни тебе веселья. Все ползают на земле, как умирающие черви, уныние сковывает костенеющие члены... Нет, решительно, обетные шествия и плясы -- вот то, что выведет нас на новую дорогу".
Дальше автор говорил:
"Не случайно происходит за последние годы повышение интереса к танцу..."
"Вот оно! -- подумал я. -- Начинается!"
У меня захватило дыхание от предвкушения близкого веселья, и я должен был сделать усилие, чтобы заставить себя перейти к следующей статье: "О театре" ["О театре" -- статья в этом же журнале Всеволода Эмильевича Мейерхольда (1874--1940), актера и режиссера, реформатора театра.].
* * *
Автор статьи о театре видел единственное спасение и возрождение театра в том, чтобы публика участвовала в действии наравне с актерами.
Идея мне понравилась, но многое показалось неясным: будет ли публика на жалованье у дирекции театра, или актеры будут уравнены с публикой в правах тем, что им придется приобретать в кассе билеты "на право игры"... И как отнесутся актеры к той ленивой, инертной части публики, которая предпочтет участию в игре -- простое глазение на все происходящее?..
Впрочем, я вполне согласен с автором, что важна идея, а детали можно разработать после.
* * *
Вечером я поехал к одним знакомым и застал у них гостей.
Все сидели в гостиной небольшими группами и вели разговор о бюрократическом засилье, указывая на примеры Англии и Америки.
-- Господа! -- предложил я. -- Не лучше ли нам сплестись в радостный хоровод и понестись в обетном плясе к Дионису?!
Мое предложение вызвало недоумение.
-- То есть?..
-- В нашей повседневности есть плясовой ритм. Сплетенный хоровод должен нестись даже в будничной жизни, перейдя с подмостков в жизнь... Позвольте вашу руку, мадам!.. Вот так... Господа! Ну, зачем быть такими унылыми?.. Возьмите вашу соседку за руку. Что вы смотрите на меня так недоумевающе? Готово? Ну, теперь можете нестись в радостном хороводе. Господа... Нельзя же так!..
Гости растерянно опустили сплетенные по моему указанию руки и робко уселись на свои места.
-- Почему вам взбрела в голову такая идея -- танцевать? -- сухо спросил хозяин дома. -- Когда будет танцевальный вечер, там молодежь и потанцует. А людям солидным ни с того ни с сего выкидывать козла -- согласитесь сами...
Желая смягчить неловкую паузу, хозяйка сказала:
-- А поэта Бунина в академики выбрали [Писатель и поэт Иван Алексеевич Бунин (1870--1953) в 1909 г. был избран почетным академиком по разряду изящной словесности. ]... Слышали?
Я пожал плечами.
-- Ах, уж эта русская поэзия! В ней носятся частицы теософического кокса, этого буржуазнейшего из Антисмертинов...
Хозяйка побледнела.
А хозяин взял меня под руку, отвел в сторону и сурово шепнул:
-- Надеюсь, после всего вами сказанного вы сами поймете, что бывать вам у нас неудобно...
Я укоризненно покачал головой и похлопал его по плечу:
-- То-то и оно! Быстро примахались жасминовые тирсы наших первых мэнад. Вам только поручи какое-нибудь дело... Благодарю вас, не беспокойтесь... Я сам спущусь! Тут всего несколько ступенек...
* * *
По улице я шагал с тяжелым чувством.
-- Вот и устраивай с таким народом обетные плясы, вот и води хороводы! Дай ему жасминовый тирс, так он его не только примахает, да еще, в извозчичий кнут обратив, тебя же им и оттузит! Дионисы!
Огорченный, я зашел в театр.
На сцене стоял, сжав кулаки, городничий, а перед ним на коленях купцы.
-- Так -- жаловаться?! -- гремел городничий.
Я решил попытаться провести в жизнь так понравившуюся мне идею слияния публики со сценой.
-- ...Жаловаться? Архиплуты, протобестии...
Я встал с места и, изобразив на лице возмущение, со своей стороны, продолжал:
-- ...Надувалы морские! Да знаете ли вы, семь чертей и одна ведьма вам в зубы, что...
Оказалось, что идея участия публики в актерской игре еще не вошла в жизнь...
Когда околоточный надзиратель, сидя в конторе театра, писал протокол, он поднял на меня глаза и спросил:
-- Что побудило вас вмешаться в действие пьесы?..
Я попытался оправдаться:
-- Тирсы уж очень примахались, господин околоточный...
-- Знаем мы вас, -- скептически сказал околоточный. -- Напьются, а потом -- тирсы! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .