I
В то время я стоял во главе одного сатирического журнала и по обязанности редактора мне приходилось ежедневно просматривать уйму рукописей, присылаемых со всех концов.
Произведения, которые присылались авторами с прямой и бесхитростной целью увидеть свое имя в печати, были в большинстве случаев удивительными образчиками российской безграмотности, небрежности и наивности. Мотивы присылки рукописей были по большей части одни и те же, и излагались они всегда в начале препроводительного письма:
-- "Говорят -- попытка не пытка... Поэтому посылаю, в надежде, что"... и т. д.
-- "Не имея средств к существованию, решил выступить на поприще литературы и поэтому посылаю"... и т. д.
-- "Не Боги горшки обжигают, а поэтому прилагаемые стихи прошу напечатать"...
-- "Будучи обременен многочисленным семейством, хотя и дьякон, хотел бы подработать на стороне, стишками или чем"...
-- "Ввиду того, что все знакомые находят мои произведения недурными и даже великолепными, я посылаю их вам для печати. Гонорар -- на ваше усмотрение"...
-- "Очень бы хотелось видеть себя в печати. Поэтому посылаю стишки и, если поместите, со своей стороны обещаю способствовать художественному и литературному успеху издания".
А стихи были такие:
Скоро спомнил я зимнее время,
Как гулял с тобой по горам,
Кругом снег, пелену расстилая,
Не давал нам гулять по горам.
Так что автор, даже при самом сильном, искреннем желании "способствовать литературному успеху издания", не мог этого сделать...
Однажды среди всего этого потока вздорных рассказов, безграмотных стихов и нелепых претензий мое внимание остановило письмо из каких-то Степанцов, сопровождавшее стихи. И то и другое было так удивительно, что я расхохотался, позвал сотрудников, секретаря и прочел послание из Степанцов еще раз.
Вот какое оно было:
"Мы -- я и брат -- пишем вам об этом. Наша цель не столь строиться к славе своих ранних творений, сколько в получении авторитетных анализов наших с братом недосугов, что открыло бы нам альтернативы сокровищ в литературных подвигах грядущих сочинений. Мы с братом встречаем в наших юных корпусах моментов много невыносимых -- даже до боли приведших дефектов, что много повредило нам в плавном сообразовании со всей литературной корпорацией. Мы запоздали. Но ничего! Нам еще нельзя упускать листву на безнадежное высушение и неозеленение. К сожалению, нравоучительной использованности в Степанцах нам не найти. Так что посылаем с братом свои произведения, и ежели ваш уважаемый журнал отнесется к нам инертно и напечатает -- то посвятим свою жизнь великой литературе поэтических сообразовании... Ответьте в "почтовом ящике" под фирмой "Абраму и Бенциону Самуйловым из м. Степанцов".
При письме прилагались стихи обоих братьев, причем Абрам, обладавший, очевидно, пылким сангвиническим темпераментом, писал так:
СТИХИ
Тебя безумною любовью любя,
Готов отважиться на подвиг я опасный,
Но если ты обманываешь меня,
То знай, что мститель я ужасный!
Как ягуар, я кровожаден, зол,
Тебя я буду мучить пыткою смертельной,
Потом, вонзив в сердце тебе топор --
Расчет покончу с жизнью твоей изменной!!
Меланхолик Бенцион был прямой противоположностью своему порывистому брату... Тона у него были элегические, нежные, и даже стихи так и назывались: "Элегия".
Ты пела в сладостном томленья:
"Милый мой, люблю тебя!"
Внимали сим речам в сомненьт
И звезды, лес, шептавшийся с природой...
* * *
Теперь же все прошло... на век...
Нет больше этих чудных снов,
И так исчезнет всякий человек:
Бесследно также, как все это.
Письма и стихи очень потешили секретаря и сотрудников.
-- Какой же вы ответ дадите этим чудакам? -- спросил секретарь.
-- Увидите, -- рассмеялся я.
На другой день я ответил в "почтовом ящике" в ряду других юмористических шутливых ответов неудачникам пера и карандаша -- и братьям Абраму и Бенциону Самуйловым из м. Степанцов:
-- "Братья писатели! Приводим ваши стихи, представляя их на суд публики... Очень талантливо! Я думаю, все согласятся с нами, что самое лучшее для вас -- это забросить ваши степанцовские дела и приехать в Петербург, чтобы такие гениальные дарования развивались и совершенствовались в благоприятных условиях. Довольно ли вам по 500 рублей в месяц заработку?"
В ближайшем номере журнала "почтовый ящик" был напечатан, и журнал разлетелся по всей необъятной России, вплоть до безвестного м. Степанцов.
II
Однажды, когда я, сидя у себя, просматривал последнюю корректуру, мне сообщили:
-- Вас на лестнице спрашивают каких-то двое.
Я вышел.
На площадке лестницы действительно стояли два худых грустных господина, обремененных чемоданом, парой подушек и какими-то коробками и сверточками.
-- Что т-такое? -- отшатнулся я в удивлении. -- В чем дело? Вы, вероятно, не ко мне?
-- Ну, если вы редактор, так к вам, а если вы не редактор -- так не к вам, -- сказал, дружелюбно улыбнувшись, старший человек.
-- Мы прямо к нему, так сказать, к редактору, -- подтвердил господин помоложе.
-- Кто вы такие?
-- Конечно, он нас не узнал, -- обернулся один к другому.
-- Конечно, раз они нас никогда не видели. Хе-хе! Мы братья. Братья Самуйловы. Он Абрам, а уж я -- так Бенцион.
-- Что же вам от меня угодно?
-- Смотрите! -- сказал Бенцион. -- Этот человек так занят, что даже все забыл. Мы же из Степанцов, которые стихи вам присылали, а вы еще написали -- приезжайте -- можно склеить гениальное дельце.
Бенцион толкнул Абрама в бок, и тот одобрительно, полный радужных перспектив, захохотал. Я похолодел.
-- И вы потому, что прочли мой ответ в почтовом ящике, -- потому и приехали?!
-- Ну конечно, -- кивнул курчавой головой Абрам.
-- Зря на что мы бы не поехали... А так -- отчего же!
-- Сделайте милость! -- подтвердил Бенцион.
Я стоял бледный, растерянный.
-- Где же вы... остановились?
-- А нигде. Прямо, как с вокзала, то -- к вам. Стихов привезли -- кучу! Три недели писали.
-- Ну хорошо... заходите через... четыре дня. Я подумаю.
Братья схватили свой чемодан, подушки, взялись за руки и послушно повернули к дверям.
-- Постойте, -- остановил я их. -- А деньги-то у вас пока есть?
-- Абрам, -- с любопытством обратился Бенцион к брату, -- а деньги у нас пока есть?
Тот полез в карман.
-- Есть. Рупь с мелочью. Билеты стоят, извините, до черта дорого. Ну, мы как-нибудь пока.
-- Постойте! -- нетерпеливо вскричал я. -- Нате вам, пока, а там увидим.
-- Зачем? -- удивился Абрам. -- Ведь мы же еще не заработали.
-- Это так принято -- называется: аванс. Берите!
-- Называется аванс, -- подтвердил Бенцион. -- Бери, Абрам. Отработаем!
Они застенчиво взяли деньги и ушли, а я весь день чувствовал себя в глупом положении неопытного, растерявшегося спирита, который вызвал духов, а что с ними делать -- не знает...
Когда я рассказал в редакции об этом случае -- весь день во всех углах стоял гомерический хохот.
III
Братья пришли ровно через четыре дня.
-- Здравствуйте, -- сказал Бенцион. -- Как поживаете? Нечего сказать -- большой город Санкт-Петербург. А?
-- Нечего отнимать время у них, -- перебил его деловым тоном Абрам. -- Вынимай стихи!
Оба, как по команде, вынули из карманов по пачке стихов и положили передо мной.
-- Эти еще лучше, чем те, -- сказал Бенцион.
-- Ого! -- захохотал Абрам, подталкивая ободрительно брата в бок. -- Гораздо более!
Я развернул одну пачку, с тайной бессмысленной и беспочвенной надеждой -- найти в ней что-нибудь мало-мальски годное для печати.
Первое стихотворение начиналось так:
Будет осень, но будет не время,
Скажут: милый знакомиться с ней,
С той красивой, пухлявой девчуркой.
Чей глазки печальны, как ночь!
-- Хорошо, -- нерешительно сказал я. -- Зайдите через неделю. Мы их прочтем, посоветуемся.
-- А? -- торжествующе вскричал Абрам, подмигивая Бенциону. -- Уже нас читают! Уже об нас советуются. Недурно, а?
-- У вас еще есть деньги? -- спросил я Абрама.
-- Есть, -- отвечал он, -- но по лицам братьев я видел, что денег у них нет.
Чтобы не слышать возражений, я сказал:
-- Получите деньги! Это так принято. Всякий писатель, давая вещь для печати, еще раз получает аванс.
-- Хорошее дело быть писателем, -- удивился Бенцион. -- Какой дурак Гришка Конухес, что он сидит в своей галантерее! Что такое, я спрошу вас -- галантерея в Степанцах?.. Ха-ха!
Они раскланялись и ушли, а я схватил сам себя за волосы и заскрежетал зубами.
Через неделю они опять пришли, взявшись под руку, сияющие, полные самых радужных надежд.
-- Ну?
-- Пока ничего, -- пожал я плечами. -- Деньги у вас есть?
-- Нет, -- покачал головой Абрам. -- Деньги мы у вас больше не возьмем. Мы узнали: таких правилов нет -- чтобы деньги брать, да брать, а что же дальше?
Опустив голову, Бенцион тихо добавил:
-- Ну, нам некоторые тут знакомые сказали, что стихи наши не такие гениальные, как мы думали.
Сердце мое сжалось.
-- Ну что вы! Стишки ничего себе, да только...
В это время у меня сидел заведующий нашей конторой -- грубоватый, мрачный старик.
-- Да что, в самом деле, -- стихи да стихи! Стихов у нас и так -- хоть залейся!.. Вы бы лучше объявление хорошее принесли.
-- Объявление? -- удивился Бенцион. -- Какое?
-- Публикацию от какой-нибудь фирмы для нашего журнала. А то стишки -- эка невидаль!
Братья стояли молча. Вздохнули и дружно сказали друг другу:
-- Ну, идем.
-- Ну, идем.
-- Возьмите еще аванс, -- крикнул я, хватая Бенциона за руку.
Он деликатно высвободился и ушел.
IV
Однажды, когда я сидел, полный черных мыслей о своем легкомысленном поступке и о судьбе исчезнувших братьев, ко мне постучались.
-- Ну? Кто там?
-- Извините, -- сказал Бенцион, протискивая вперед Абрама. -- Мы еще раз к вам. Вот: не надо ли?
Протиснутый вперед Абрам положил мне на стол какую-то бумагу и застенчиво отскочил. Его место занял Бенцион, положил какую-то бумагу и, глупо улыбаясь, тоже отскочил.
-- Еще стихи, -- усмехнулся я про себя и робко заглянул в подсунутые мне бумаги...
-- Что это?
-- Объявления, -- ухмыляясь, сказал Бенцион. -- Вы хотели иметь объявления, так мы вам достали. Он -- табачная фабрика, а я -- корсеты и "друг человека -- желудок".
Фирмы были солидные. Я позвал заведующего конторой и дал ему принесенные объявления.
-- Молодцы! -- похвалил их старик, будто они именно и сделали то, что от них требовалось. -- Так и надо! Тащите еще. Принесли вы, приблизительно, полтораста двойных -- значит, следует вам около 22 рублей, что ли. Хотите получить?
Глаза Абрама сверкнули голодным огоньком, но он потушил его и, опустив голову, сказал:
-- Мы должны.
-- Должны, -- как эхо, подтвердил Бенцион. -- Ой, мы еще много должны!
-- Пустяки. Это был аванс, -- усмехнулся я. -- Выдайте им. После сосчитаемся.
Братья просияли, подтолкнули друг друга, засмеялись и вышли вслед за стариком.
Я чувствовал себя на седьмом небе.
V
Изредка я наводил в конторе справки об удивительных братьях Самуйловых. Мне сообщили, что сначала они показывались редко, объявления, очевидно, давались им туго, но потом -- способности экс-поэтов развернулись пышным цветком.
Однажды, зайдя в конфектный магазин, я имел случай наблюдать братьев на их трудной, неблагодарной работе.
Не замечая меня, Бенцион стоял перед старшим приказчиком и убежденно говорил:
-- Реклама есть двигатель торговли. Ни одна копейка, брошенная на рекламу, не пропадет даром. Все солидные фирмы сознали необходимость широкой рекламы, тем более в таком распространенном журнале, как...
-- Мы никому вообще не даем объявлений, -- сказал приказчик. -- Наша фирма не публикуется.
Он ушел за перегородку, а Бенцион развел руками и обратился к продавщице:
-- Помилуйте! Реклама -- это двигатель торговли... Копейка не пропадает! Все солидные фирмы, которые коммерческие...
Барышня улыбнулась и занялась каким-то покупателем. Абрам взял за пуговицу господина в пальто и сказал:
-- Вы не можете себе представить преимущества рекламы! Это двигатель торговли, и я удивляюсь...
-- Да я покупатель! -- сказал господин. -- Ей-Богу, мне нечего рекламировать.
-- Нечего? -- удивился Абрам. -- Очень жаль!
Он увидел меня и радостно поздоровался.
-- Здравствуйте! Поймите, пожалуйста, что всякая коммерческая фирма, понимающая рекламу как двигатель торговли...
-- Это вы не мне объясните, -- засмеялся я. -- А им.
-- Я им уже объяснял... Чудаки! Не понимают... Имейте в виду -- каждая копейка, потраченная на рекламу...
Мы все втроем вышли из магазина. Я простился с ними, сел на извозчика и, уезжая, расслышал, как Бенцион говорил Абраму:
-- Вы понимаете, что разумно данная реклама, которая есть двигатель торговли, должна оправдывать каждую истраченную копей...
VI
Недавно я получил записку без подписи, гласившую:
-- "Если бы вы приехали сегодня вечером к Контану, то это было бы очень хорошо. А если бы вы спросили там, где кабинет номер двенадцать? -- то это было бы еще лучше... Не кушайте много за обедом. Ну? Приедете? Приезжайте..."
Я усмехнулся и решил поехать.
В кабинете, как и можно было предполагать, находились братья Самуйловы. Увидев меня, Бенцион подтолкнул локтем Абрама, засмеялся и воскликнул:
-- Он таки приехал! Он выпьет с нами рюмочку-другую шампанского за всеобщее процветание и за альтернативы сокровищ в литературных недосугах. Вы, может быть, думаете, что сделали глупость, выписав нас для работы в журнале? Позвольте вас удостоверить, что глупости здесь не было ни малейшей... Мы, ей-Богу, катаемся, как какие-нибудь сыры в маслах.
-- Ого-го! -- одобрительно сказал Абрам. -- Этот редактор знает, что он делает. Он с расчетом делает.
Я засмеялся и крепко пожал повеселевшим братьям руки.
И начался наш веселый пир... Хорошо пить, когда небо безоблачно.