АРКАДИЙ АВЕРЧЕНКО В "ПРАГЕР ПРЕССЕ"

Нам удалось привлечь известного русского писателя Аркадия Аверченко, постоянно проживающего в Праге, к постоянному сотрудничеству с нашим изданием.

С этого воскресенья в постоянной рубрике "Аверченко и мир" мы будем представлять читателям ранее нигде не опубликованные произведения Аверченко. Кроме того, на наших страницах будут публиковаться фельетоны этого автора.

Поскольку сейчас нашим читателям приходится сталкиваться с этим именем почти каждое утро, мы решили напечатать это интервью, чтобы ближе представить Аверченко.

Писатель, среднего возраста, еще недавно брюнет, мужчина с ярким, открытым лицом, охотно ответил на все наши вопросы:

-- Ваша национальность?

-- До революции одесские евреи говорили обо мне: "Аверченко так хорошо пишет, потому что он еврей", а черносотенцы писали: "Аверченко пишет хорошо, хотя он еврей". Я должен сознаться в том, что я ввел в заблуждение и тех, и других: я русский.

-- Давно ли вы пишете?

-- С тех пор, как меня печатают.

-- Вы женаты?

-- Я холост. Да, и настолько одинок, что у меня даже нет детей. Довольно редкое явление для человека, который их так любит.

-- Чем вам больше всего нравится заниматься?

-- Курить.

-- Но ведь курение сокращает жизнь...

-- Вы совершенно правы. Вы видите, я курю и мне 38 лет. Если бы не курил, мне было бы 50.

-- Где вы учились?

-- В прямом смысле этого слова -- нигде. Мальчишкой я видел слишком много плачущих школьников, и это произвело на меня такое сильное впечатление, что я заявил родителям: "У меня слабое зрение. Если вы отправите меня учиться -- я ослепну". Опасаясь за мое здоровье, родители после этого разговора оставили меня под севастопольским солнцем, и я впитал столько его лучей, что их хватит и для уважаемых читателей "Prager Presse". Если угодно, их достаточно даже для вечернего выпуска...

-- Как вы относитесь к большевикам?

-- С восхищением. Если бы не они, я никогда бы не смог работать в такой симпатичной газете, как ваша.

-- Вы очень добры. А как большевики относятся к вам?

-- Они тоже очень любят меня. Как гурман устрицы. Увидев перед собой устрицы, он их глотает. Но, как и все устрицы, я скользкий. И вот -- я здесь. Я вам более того скажу: большевики девять раз приговорили меня к смерти. Был бы и десятый раз, но я терпеть не могу юбилеев.

-- Последний вопрос: Какой режим вы бы желали в будущем России?

-- Такой, при котором мне можно было бы больше не писать.

* * *

Вот, в основном, идеи, привычки и вкусы человека, с которым читатель "Prager Presse" теперь будет часто встречаться на страницах этой газеты.

Еще один проект

Я сидел в ресторане и задумчиво пил пиво. Ко мне подсели два чеха и спросили: "Вы, вероятно, русский?"

"Как вы угадали?"

"Вы совершенно не умеете пить пиво. Если вам приносят свежую кружку пива, вы должны сразу отпить столько, чтобы с одной стороны пиво доходило до края кружки, а с другой -- до верхнего ребра донышка. И только потом вы можете пить его так, как вам нравится".

"Благодарю вас. Такой способ мне очень подходит".

"Ну а как дела у вас в России?"

"Спасибо, отвратительно".

"Но ведь много русских было репатриировано?"

"Я знаю. А с другой стороны, советское правительство выслало много русских за границу".

"Это невозможно".

"Вполне возможно. Месяц назад за границу были высланы профессора и ученые, и совсем недавно последовала вторая группа, численностью в полроты".

Первый чех скептически махнул рукой.

"Почему же из России высылают ученых и профессоров и приглашают туда казаков?"

"Этого я не могу знать".

"Эти перевозки, должно быть, стоят очень дорого. Какой же тогда в них смысл?"

Второй чех хлопнул меня по плечу и заговорил, озаренный идеей.

"Послушайте! Чем, с точки зрения советского правительства, профессор отличается от казака?"

"Для советского правительства разница только в том, что профессора носят черные костюмы, а казаки одеты в мундиры и голубые брюки с зелеными лампасами. Во всем остальном перед советским правительством они равны".

"Замечательно! Это очень сильно упрощает все дело. И для чего тогда нужно терять время с пересылкой туда-сюда и тратить на нее столько усилий? Достаточно бы было, если бы с профессоров сняли их костюмы и послали их за границу. Казакам за границей нужно только снять мундиры и голубые брюки с лампасами и репатриировать их в Россию. В России профессора только наденут голубые брюки, а заграничные казаки наденут черные костюмы... Это же так просто!"

Первый чех поджал губы, подумал и энергично покачал головой.

"Твой проект невыполним".

"Почему?"

"С одних снимут голубые брюки, с других черные и отошлют их... А что будут делать казаки и профессора все это время!? Ведь и у одних, и у других только по одной паре".

Вот так в ночь с 24 на 25 ноября развалился замечательный проект, который был бы в состоянии упорядочить коммунистический хаос.

Мой визит в Берлин

Один коллега из газеты мне советовал: "Поезжайте в Берлин, вам нужно развлечься".

Сейчас, когда я побывал в Берлине, мне этот коллега напоминает кладбищенского сторожа, который в повести Джерома К. Джерома советует одному господину: "Молодой человек, вам необходимо развлечься: сходите на наше кладбище и полюбуйтесь моей великолепной коллекцией черепов..."

* * *

В Берлине скучно.

"Неладно что-то в Датском королевстве", говаривал покойный Шекспир.

Все кругом унылые, все чего-то ждут... Чего?

Сначала я решил, что все ждали моего приезда, но потом понял, что, наоборот, все с нетерпением ожидают, когда я уеду, потому что, в самом деле, своим прекрасным настроением я выделялся на общем фоне, как распущенный павлиний хвост среди хмурых сов и сычей.

* * *

Я сидел в цирке Буша. Цирк как-то побледнел, облез. На арене -- клоун. Шутит. А шутки такие угрюмые, будто у него за полгода квартира не оплачена. И общество похихикивает так скучно, так уныло, что сразу видно: сегодня хлеб подорожал еще на десять марок.

Сравниваю Прагу с Берлином: в Праге все стремится снизу вверх, от грусти и тоски к бодрости, к расцвету, к красоте живой жизни; в Берлине все ползет вниз, все рушится: валюта, настроение, надежды.

* * *

Впервые за два года я увидел в Берлине живого русского коммуниста...

"Смотри-ка, -- схватил я за руку приятеля, -- настоящий коммунист из Чека. Я знал его еще в России".

"Ну и что же? Что ты так разволновался?"

"Прости, но он ведь свободно ходит по улице! Как это возможно? У нас в Праге бы этого не позволили!.."

"Ага! Зато здесь их больше, чем блох на собаке. И вот перед нами коммунист, и вон тот, и тот, что идет с нами рядом..."

"Но как на это смотрят немцы? Ведь эти красные парни все в крови..."

"Знаешь... Немцы стали дальтониками!"

* * *

Впервые, выехав из Чехии, я оценил прелести чешской валюты.

Чешская крона... Все кругом называли меня кронпринцем, а себя скромно маркграфами.

Я действительно жил, как принц: на автомобиле на другой конец города за две кроны? Пожалуйста! Сто сигарет за три кроны? Будьте добры! Однажды я по неопытности попросил в ларьке спичек на крону... (ну много ли их будет? три или четыре коробка?) Мне вручили сто пятьдесят коробков, так что я ушел, прогибаясь под тяжестью приобретенного и три дня потом освещал и топил весь Шарлоттенбург своими спичками. Своей квартирной хозяйке я платил в марках... Но однажды в приступе вполне объяснимой гордости я издалека помахал перед ней стокроновой банкнотой.

Он побледнела, покачнулась, как громом ударенная, издала невразумительный стон и бросилась прочь из комнаты, схватившись за голову руками...

Потом она вернулась. На лице ее еще были следы пережитого потрясения; в руках она держала бумажку.

"Что это?"

"Простите, господин, я совсем забыла: с вас причитается еще 260 марок за свет".

Я сдержанно улыбнулся (что значат для меня, чехословака, две кроны).

"Пожалуйста, возьмите".

Она снова покачнулась, застенала, снова выбежала из комнаты, снова вернулась... На лице у нее отражалась робкая боязнь -- не огрею ли я по нему стулом, -- в руках она держала бумажку...

"Что еще?"

"Простите, я забыла, за смену перины на обычное одеяло -- 130 марок".

Я улыбнулся еще сдержаннее.

"Не бегайте так часто туда-сюда, это дурно скажется на вашем здоровье и подсадит сердце. Давайте я лучше помогу вам и заплачу за все сразу. Пишите: за пропитывание потолка табачным дымом -- 150; за хождение по ковру -- 100; за пение вальса из "Баядеры" по утрам -- 200; за 15 нажатий электрического звонка по пять марок -- 75; за два подмигивания служанке -- 50, всего 575 марок... Вот вам 1000 марок -- и исчезните".

Огромными скачками вылетела радостная квартирная хозяйка из комнаты... Судя по всему, побежала купить дом на Курфюрстенштрассе.

Так живут в Берлине кронпринцы.

* * *

Я уезжал -- и те же серые осунувшиеся лица бурлили и бессильно оседали вокруг меня.

А вот и пограничная станция Подмокли -- родная сторона! Смех, шутки. Таможенный чиновник останавливает меня у выхода...

"Vezete nĕco zakázaného? Cigarety, tabák?!" {* "Везете что-нибудь запрещенное? Сигареты, табак?!" (чешск.).}

"Извините, я русский".

"Русский?! Боже мой! Я сам говорю по-русски, я был легионером. Русские -- прекрасные люди, идите! Счастливого пути!"

Да будет благословенна страна, где настоящую здоровую политику делают не только дипломаты, но и простые люди.

КОММЕНТАРИИ

Аркадий Аверченко в "Прагер прессе"

Arkadij Awertschenko in der "Prager Presse" // Prager Presse, 16.9.1922, перевод с немецкого языка Анны Хлебиной.

Вы видите, я курю и мне 38 лет. -- В 1922 году писателю, родившемуся в 1880-м, было 42 года. По неизвестной причине с момента прибытия в Чехословакию он намеренно занижал свой возраст на четыре года -- как в многочисленных заявлениях для прессы, так и в официальных документах.

-- Где вы учились?

-- В прямом смысле этого слова -- нигде. -- Еще один из мифов, распространявшихся Аверченко вокруг своей биографии. В действительности, он учился в реальном училище, но вынужден был его оставить по семейным обстоятельствам.

... большевики девять раз приговорили меня к смерти. -- Еще один миф, видимо, специально для европейских читателей.

Еще один проект

Ark. Awertschenko. Noch ein Projekt // Prager Presse, 12.1922, перевод с немецкого языка Софии Осиповой.

Почему же из России высылают ученых и профессоров и приглашают туда казаков? -- Репатриация в Россию казаков из частей Русской армии при ликвидации лагерей на территории Турции и на острове Лемнос состоялась в 1921 году. Высылка интеллигенции, получившая название "Философский пароход", началась в июне 1922 г., в сентябре и ноябре того же года из Петрограда в Штетин были отправлены специальными рейсами два парохода, часть пассажиров которых вместе с семьями обосновалась в Праге.

Мой визит в Берлин

Arkadij Awertschenko. Mein Besuch in Berlin // Prager Presse, 11.1922, перевод с чешского языка Анны Хлебиной по: Praha a Berlin / Arkadij Avercenko. Praha a Cechové, Praha, Stanislav Minarik. 1923, S. 42-45.

...в повести Джерома К. Джерома -- юмористическая повесть Джерома Клапка Джерома "Трое в лодке, не считая собаки", далее цитируется по переводу с английского М. Салье.

Я сидел в цирке Буша. -- Пауль Буш (1850-1927) -- знаменитый немецкий артист цирка, дрессировщик и успешный предприниматель. Ему принадлежали четыре цирка, в том числе в Берлине и Вене.

Прости, но он ведь свободно ходит по улице! Как это возможно? У нас в Праге бы этого не позволили!.. -- В Праге в начале и середине 1920-х годов коммунистическое движение не поощрялось, были скандалы с поимкой советских шпионов и провокаторов.

...Все... называли меня кронпринцем, а себя скромно маркграфами. -- Кронпринц -- титул пристолонасдия в Германии и Австро-Венгрии. Маркграф -- граф марки пограничного округа -- марки в Франкском государстве VIII-IX вв., занимавшем в раннем Средневековье почти всю западную часть Центральной Европы. Разумеется Аверченко просто иронизирует, используя названия валют Чехии и Германии.

...пограничная станция Подмокли. -- Чешек. Podmokly, нем. Bodenbach -- когда-то городок, с 1942 года один из районов приграничного чешского города Дечин, первая станция при въезде в Чехию со стороны Дрездена.