Многие находят, что катанье на колесных коньках -- очень трудная вещь... Конечно, в наш слабый развинченный век, когда многие не умеют даже как следует кататься на простом извозчике -- этот спорт представляет некоторые трудности, но, конечно, не такого сорта, чтобы, отправляясь впервые на скетинг-ринг, попрощаться с родственниками, написать завещание и затвердить наизусть последние предсмертные слова.
-----
Я стоял у буфетного столика, опираясь на мягкие перила вокруг асфальтовой площадки, по которой носились с треском и веселым гамом оживленные парочки, -- стоял и думал:
-- Только-то и всего? Да ведь сущий пустяк -- покатиться на этих колесиках! Мне кажется, я открыл главный секрет этого спорта: стоит только стараться не упасть -- и дело наполовину сделано. А если вы не рухнули на пол сразу, то последующие шаги не представляют никаких затруднений... Чтобы сдвинуться с места, необходимо попросить кого-либо из находящихся вблизи толкнуть вас легонько в спину. А коньки уж -- такая подвижная штука, что мигом домчат вас до противоположной стороны площадки. Попробуем.
Я подошел к служителю, сел на диван, протянул ноги и сказал тоном лихого, безрассудно смелого спортсмена:
-- Парочку коньков! Да получше!! Чтобы они обязательно были на колесиках!
-- Да они и так все на колесиках, -- возразил служитель, завинчивая какие-то винты на моей ноге.
-- Да? -- смутился я. -- Это прекрасный обычай.
-- Готово, господин!
Я опустил на пол оседланные ноги и потихоньку подвигал ими... Увы, твердой земли я не ощутил: мои ноги как будто болтались в воздухе.
-- Это... всегда так? -- робко спросил я.
-- Что всегда?
-- Так... скользко.
-- А как же: колесики! Пожалуйте на площадку.
Я поднялся с дивана, но нога моя стремительно юркнула куда-то в сторону, и я снова опустился на свое место. Мне часто до того приходилось сиживать на диванах, но никогда я не получал такого искреннего удовлетворения от этого, как теперь.
Никогда бы раньше я не мог поверить, что можно так привязаться и полюбить простую дешевую, набитую шерстью подушку. Ни за какие деньги не хотел бы я расстаться с ней...
-- Что же вы? Пожалуйте.
-- Хи-хи, -- засмеялся я. -- Хи-хи... Я, голубчик, еще немножко посижу здесь. Устанешь, знаешь ли, за день... Тут у вас очень мило: тепло, уютно.
Он отошел от меня, а я остался сидеть, томительно вздыхая и изредка осторожно постукивая скользкой ногой по полу.
Рядом со мной надевали коньки господину, который был в таком же положении, как я. Но в этом человеке был дух героя! При Иоанне Грозном он, вместо Ермака, мог бы завоевать Сибирь; при встрече с тигром он ударил бы его кулаком в темя и, ошеломив этим изумленного зверя, притащил бы его на веревке домой... В этом человеке помещался дух героя! Он не сидел полчаса на диване, не мямлил, как я, а сразу встал, выпрямился смело во весь рост и -- грохнулся на буфетный стол всей своей тяжестью.
Если заразительны дурные примеры, то заразительны и хорошие: я встал и, прижимаясь к служителю со всей порывистостью и лаской, на которую способна моя привязчивая натура, направился к барьеру.
И вот -- я остался один, судорожно уцепившись за барьер и делая вид, что меня страшно заинтересовало устройство потолка.
-- Отчего же вы не катаетесь? -- дружески спросил меня кто-то из сидевших за столиками.
-- Да я... катаюсь.
-- Вы бросьте барьер! не держитесь за него -- тогда легче.
Я послушался совета. Но мои ноги (никогда я не подозревал в своих собственных конечностях столько хитрости и ехидства) заметили этот маневр и сразу разбежались в обе стороны так далеко, что мне стоило большого труда снова собрать их воедино. При этом я сделал движение, напоминающее самую популярную фигуру в кэк-воке, и снова с судорожною поспешностью уцепился за барьер.
-- Смелее, смелее! -- кричал мне доброжелатель.-- Не льните так к барьеру, как к любимой женщине. Свободнее руки, отъезжайте от барьера.
-- Очевидно, он знает, что нужно делать, -- подумал я и отъехал от барьера.
И тут я оказался будто висящим в воздухе. Коньки сами ерзали по асфальту, как живые, я откидывался назад, изгибался, как угорь, и, наконец, видя, что позорное падение неизбежно -- с молниеносной поспешностью схватил за обе руки какого-то подвернувшегося конькобежца.
-- Что такое? -- изумился он. -- В чем дело?
Стискивая его руки, я тряс их, изгибался и, чтобы загладить свой бестактный поступок, сказал трясущимися губами:
-- А, здравствуйте!.. Как поживаете? Вы... меня не узнаете?
-- Первый раз вижу. Пустите мои руки!
Он вырвался. Ноги мои не упустили удобного случая сделать гадость их хозяину, разъехались в стороны, и я тяжело опустился боком на асфальт.
-- Упали? -- участливо спросил мой доброжелатель.
Я сделал вид, что поправляю коньки.
-- Нет, это я так сел. Затянул ремни. Они, знаете, от катанья ослабевают.
Повозившись с каким-то ремнем, я тихонько подполз к барьеру и -- снова нашел в нем старого, верного, испытанного друга.
-- Если вы замечаете, что падаете, -- сказал человек, сидевший за столом (теперь я подозреваю, что он был -- случайный зритель, впервые зашедший полюбоваться на новый спорт), -- если вы замечаете, что падаете, -- то немедленно поднимайте одну ногу... Равновесие установится, таким образом, сразу.
Снова я с тяжелым сердцем расстался с барьером... Исполнить совет моего доброжелателя было тем легче, что я поскользнулся сразу. И совет был исполнен даже в двойной дозе. Он советовал при падении поднять одну ногу, а я поднял обе. Правда, это было после падения, и для этого пришлось коснуться спиной асфальта, но я увидел, что в падении, в сущности, нет ничего страшного.
Мимо меня пролетел изящный господин, грациозно наклонившись вперед и легко, без усилия скользя по асфальтовой глади.
-- Попробую и я так, -- подумал я. -- Ну, упаду! Эка важность!
Положив руки назад, я неожиданным ураганом ринулся в толпу катающихся. Я упал всего два раза, но сбил с ног человек десять, опрокинул неизвестного толстяка на барьер и, сопровождаемый разными пожеланиями и комплиментами, усталый, довольный собой отправился снимать коньки.
-----
На второй день я опрокинул всего двух человек и к барьеру прикасался лишь изредка, большей частью покровительственно похлопывая его по упругой спине... На третий день я не опрокинул уже ни одного человека (опрокинули меня -- какой-то неуклюжий медведь,-- чтоб его черт побрал, -- и неизвестная девица, бездарная до обморока), на барьер смотрел с презрением, как на нечто смешное, ненужное, и демонстративно держался подальше от этого пережитка старинной неуклюжести и страха... Пролетая мимо напуганных, искаженных ужасом лиц, кричал им покровительственно: "смелее!", и теперь -- если бы мне предложили приз за катанье, -- я взял бы его без всякого колебания, отнекиваний и ненужной скромности.