План у меня был такой: зайти в близлежащий ресторан, наскоро позавтракать, после завтрака прогуляться с полчаса по улице, потом поехать домой и до обеда засесть за работу. Кроме того, за час до обеда принять ванну, вздремнуть немного, а вечером поехать к другу, который в этот день праздновал какой-то свой юбилей. От друга постараться вернуться пораньше, чтобы выспаться как следует и на другое утро со свежими силами засесть за работу.
Так я и начал: забежал в маленький ресторан и, не снимая пальто, подошел к буфетной стойке.
Сзади меня послышался голос:
-- Освежиться? На скорую руку?
Оглянувшись, я увидел моего юбилейного друга, сидевшего в углу за столиком в компании с театральным рецензентом Буйносовым.
Все мы обрадовались чрезвычайно.
-- Я тоже зашел на минутку, -- сообщил юбилейный друг. -- И вот столкнулся с этим буйносным человеком. Садись с нами. Сейчас хорошо по рюмке хватить.
-- Можно не снимая пальто?..
-- Пожалуйста!
Юбиляр налил три рюмки водки, но Буйносов схватил его за руку и решительно заявил:
-- Мне не наливай. Мне еще рецензию на завтра писать нужно.
-- Да выпей! Какая там еще рецензия...
-- Нет, братцы, не могу. Мне вообще пить запретили. С почками неладно.
-- Глупости, -- сказал я, закусывая первую рюмку икрой. -- Какие там еще почки?
-- Молодец, Сережа! -- похвалил меня юбилейный друг. -- За что я тебя люблю: за то, что никогда ты от рюмки не откажешься.
Именно я и хотел отказаться от второй рюмки. Но друг с таким категорическим видом налил нам по второй, что я безропотно чокнулся и влил в себя вторую рюмку.
И сейчас же мне чрезвычайно захотелось, чтобы и Буйносов тоже выпил.
-- Да выпей! -- умоляюще протянул я. -- Ну, что тебе стоит? Ведь это свинство: мы пьем, а ты не пьешь!
-- Почему же свинство? У меня почки...
-- А у нас нет почек? А у юбиляра нет почек? У всякого человека есть почки. Это уж, брат, свыше...
-- Ну, я только одну...
-- Не извиняйся! Можешь и две выпить.
Буйносов выпил первую, а мы по третьей.
Я обернулся направо и увидел свое лицо в зеркале. Внимательно всмотрелся и радостно подумал: "Какой я красивый!"
Волна большой радости залила мое сердце. Я почувствовал себя молодым, сильным, любимым друзьями и женщинами -- и безудержная удаль и нежность к людям проснулась в душе моей.
Я ласково взглянул на юбиляра и сказал:
-- Я хочу выпить за тебя. Чтобы ты дождался еще одного юбилея и чтобы мы были и тогда молоды так же, как теперь.
-- Браво! Спасибо, милый. Выпьем. Спасибо, Буйнов! Пей -- не хами.
-- Я не хам... хамлю, -- осторожно произнес странное слово Буйносов. -- А только мне нельзя. Рецензию нужно писать со свежей головой.
-- Вздор! После напишешь.
-- Когда же после... Ведь ее в четверть часа не напишешь.
-- Ты?! -- с радостным изумлением воскликнул юбилейный друг. -- Да ты в десять минут отхватаешь такую рецензию, что все охнут!
-- Где там... -- просиял сконфуженный Буйносов и, чтобы отплатить другу любезностью за любезность, выпил вторую рюмку.
-- Ай да мы! Вот ты смотри: скромненький, скромненький, а ведь он потихонечку нас за пояс заткнет...
-- А вы что же думали, -- засмеялся Буйносов. -- И заткну. Эх, пивали мы в прежнее время! Чертям тошно было! Э-э!.. Сережа, Сережа! А ты почему же свою не выпил?
-- Я... сейчас, -- смутился я, будто бы меня поймали на краже носового платка. -- Дай ветчину прожевать.
-- Не хами, Сережа, -- сказал юбилейный друг. -- Не задерживай чарки.
Я вспомнил о своей работе.
-- Мне бы домой нужно... Дельце одно.
К моему удивлению, возмутился Буйносов:
-- Какое там еще дельце? Вздор -- дельце! А у меня дела нет?! А юбиляру на вечере хлопот мало? Посидим минутку. Черт с ним, с дельцем.
"А действительно, -- подумал я, любуясь в зеркало на свои блестящие глаза. -- Черт с ним, с дельцем!.." Вслух сказал:
-- Так я пальто сниму, что ли. А то жарко.
-- Вот! Молодец! Хорошо, что не хамишь. Снимай пальто!
-- ...И пива я бы кружку выпил...
-- Вот! Так. Освежиться нужно.
Мы выпили по кружке пива и разнеженно посмотрели друг на друга.
-- Сережа... милый... -- сказал Буйносов. -- Я так вас двух люблю, что черт с ней, с рецензией. Сережа! Стой! Я хочу выпить с тобой на "ты".
-- Да ведь мы и так на "ты"! -- засмеялся я.
-- Э, черт. Действительно. Ну, давай на "вы" выпьем.
Затея показалась такой забавной, что мы решили привести ее в исполнение.
-- Графинчик водки! -- крикнул Буйносов.
-- Водку? -- удивился я. -- После пива?
-- Это освежает. Освежимся!
-- Неужели водка освежить может? -- удивился я.
-- Еще как! Об этом даже где-то писали... Сгорание углерода и желтков... Не помню.
-- Обедать будете? -- спросил слуга.
-- Как? Разве уже... обед?..
-- Да-с. Семь часов.
Я вспомнил, что потерял уже свою работу, небольшой сон и ванну. Сердце мое сжалось, но сейчас же я успокоился, вспомнив, что и Буйносов пропустил срочную рецензию. Никогда я не чувствовал так остро справедливости пословицы: "На миру и смерть красна".
-- Семь часов?! -- всплеснул руками юбиляр. -- Черт возьми! А мой юбилей?
Буйносов сказал:
-- Ну куда тебе спешить? Времени еще вагон. Посидим! Черт с ней, с рецензией.
-- Да, брат... -- поддержал и я. -- Ты посиди с нами. На юбилей еще успеешь.
-- Мне распорядиться нужно...
-- Распорядись! Скажи, чтобы дали нам сейчас обед и белого винца.
Юбиляр подмигнул.
-- Вот! Идея... Освежает!
Лицо его неожиданно засияло ласковой улыбкой.
-- Люблю молодцов. Люблю, когда не хамят.
Когда нам подали кофе и ликер, я бросил косой взгляд на Буйносова и сказал юбиляру:
-- Слушай! Плюнь ты на сегодняшний юбилей. Ведь это пошлятина: соберутся идиоты, будут говорить тривиальности. Не надо! Посиди с нами. Жена твоя и одна управится.
-- Да как же: юбилей, а юбиляра нет.
Буйносов задергался, заерзал на своем месте, засуетился:
-- Это хорошо! Это-то и оригинально! Жизнь однообразна! Юбилеи однообразны! А это свежо, это молодо: юбилей идет своим чередом, а юбиляра нет. Где юбиляр? Да он променял общество тупиц на двух друзей... которые его искренне любят.
-- Поцелуемся! -- вскричал воодушевленно юбиляр.
-- Верно! Вот. Будем освежаться бенедиктином.
-- Вот это яркий человек! Вот это порыв, -- воодушевился Буйносов. -- В тебе есть что-то такое... большое, оригинальное. Правда, Сережа?
-- Да... У него так мило выходит, когда он говорит: "Не хами!"
-- Не хамите! -- с готовностью сказал юбиляр.
-- Сейчас бы кюрасо был к месту.
-- Почему?
-- Освежает.
Я уже понимал всю беспочвенность и иллюзорность этого слова, но в нем было столько уюта, столько оправдания каждой новой рюмке, каждой перемене напитка, что кюрасо был признан единственным могущим освежить нас напитком.......
-- Извините, господа, сейчас гасим свет... Ресторан закрывается.
-- Вздор! -- сказал бывший юбиляр. -- Не хами!
-- Извините-с. Я сейчас счет подам.
-- Ну, дай нам бутылку вина.
-- Не могу-с. Буфет закрыт.
Буйносов поднял голову и воскликнул:
-- Ах, черт! А мне ведь сегодня вечером нужно было в театр на премьеру...
-- Завтра пойдешь. Ну, господа... Куда же мы? Теперь бы нужно освежиться.
В мою затуманенную голову давно уже просачивалась мысль, что лучше всего -- поехать домой и хоть отчасти выспаться.
Мы уже стояли на улице, осыпаемые липким снегом, и вопросительно поглядывали друг на друга.
Есть во всякой подвыпившей компании такой психологический момент, когда все смертельно надоедают друг другу и каждый жаждет уйти, убежать от пьяных друзей, приехать домой, принять ванну, очиститься от ресторанной пьяной грязи, от табачной копоти, переодеться и лечь в чистую, свежую постель, под толстое уютное одеяло... Но обыкновенно такой момент всеми упускается. Каждый думает, что его уход смертельно оскорбит, обездолит других, и поэтому все топчутся на месте, не зная, что еще устроить, какой еще предпринять шаг в глухую темную полночь.
Мы выжидательно обернули друг к другу усталые, истомленные попойкой лица.
-- Пойдем ко мне, -- неожиданно для себя предложил я. -- У меня еще есть дома ликер и вино. Слугу можно заставить сварить кофе.
-- Освежиться? -- спросил юбиляр.
"Как попугай заладил, -- с отвращением подумал я. -- Хоть бы вы все сейчас провалились -- ни капельки бы не огорчился. Все вы виноваты... Не встреть я вас -- все было бы хорошо, и я сейчас бы уже спал".
Единственное, что меня утешало, это -- что Буйносов не написал рецензии, не попал на премьеру в театр, а юбиляр пропьянствовал свой юбилей.
-- Ну, освежаться так освежаться, -- со вздохом сказал юбиляр (ему, кажется, очень не хотелось идти ко мне), -- к тебе так к тебе.
Мы повернули назад и побрели. Буйносов молча, безропотно шел за нами и тяжело сопел. Идти предстояло далеко, а извозчиков не было. Юбиляр шатался от усталости, но тем не менее в одном подходящем случае показал веселость своего нрава; именно разбудил дремавшего ночного сторожа, погрозил ему пальцем, сказал знаменитое: "Не хами!" -- и с хохотом побежал за нами...
-- Вот дурак, -- шепнул я Буйносову. -- Как так можно свой юбилей пропустить?
-- Да уж... Не дал Господь умишка человеку.
"А тебе, -- подумал я, -- влетит завтра от редактора... Покажет он, как рецензии не писать. Будет тебе здорово за то, что я пропустил сегодняшнюю работу и испортил завтрашнее утречко"
Я долго возился в передней, пока зажег электричество и разбудил слугу. Буйносов опрокинул и разбил какую-то вазу, а юбиляр предупредил слугу, чтобы он вообще не хамил.
Было смертельно скучно и как-то особенно сонно... противно. Заварили кофе, но он пах мылом, а я, кроме того, залил пиджак ликером. Руки сделались липкими, но идти умыться было лень.
Юбиляр сейчас же заснул на новом плюшевом диване. Я надеялся, что Буйносов последует его примеру (это развязало бы, по крайней мере, мне руки), но Буйносов сидел запрокинув голову и молчаливо рассматривал потолок.
-- Может, спать хочешь? -- спросил я.
-- Хочу, но удерживаюсь.
-- Почему?
-- Что же я за дурак: пил-пил, а теперь вдруг засну -- хмель-то весь и выйдет. Лучше уж я посижу.
И он остался сидеть, неподвижный, как китайский идол, как сосуд, хранящий в себе драгоценную влагу, ни одна капля которой не должна быть потеряна.
-- Ну а я пойду спать, -- сухо проворчал я.
Проснулись поздно.
Все смотрели друг на друга с еле скрываемым презрением, ненавистью, отвращением.
-- Здорово вчера дрызнули, -- сказал Буйносов, из которого уже, вероятно, улетучилась вся драгоценная влага.
-- Сейчас бы хорошо освежиться!
Я сделал мину любезного хозяина, послал за закуской и вином. Уселись трое с помятыми лицами...
Ели лениво, неохотно, устало.
"Как они не понимают, что нужно сейчас же встать, уйти и не встречаться! Не встречаться, по крайней мере, дня три!!!"
По их лицам я видел, что они думают то же самое, но ничего нельзя было поделать: вино спаяло всех троих самым непостижимым, самым отвратительным образом...