В восемь часов вечера Ляписов заехал к Андромахскому и спросил его:
-- Едете к Пылинкиным?
-- А что? -- спросил, покривившись, Андромахский. -- Разве сегодня четверг?
-- Конечно, четверг. Сколько четвергов вы у них бывали, и все еще не можете запомнить.
Андромахский саркастически улыбнулся.
-- Зато я твердо знаю, что мы будем там делать. Когда мы войдем, m-me Пылинкина сделает радостно-изумленное лицо: "Господи! Андрей Павлович! Павел Иванович! Как это мило с вашей стороны!" Что мило? Что мило, черт ее возьми, эту тощую бабу, меняющую любовников, -- не скажу даже, как перчатки, потому что перчатки она меняет гораздо реже! Что мило? То ли мило, что мы являемся всего один раз в неделю, или то, что мы, войдя, не разгоняем сразу пинками всех ее глупых гостей? "Садитесь, пожалуйста. Чашечку чаю?" Ох, эта мне чашечка чаю! И потом начинается: "Были на лекции о Ведекинде [Ведекинд Франк (1864--1918) -- немецкий писатель-драматург и артист, предшественник экспрессионистов; В начале XX в. его драмы с успехом шли на русской сцене;... новой босоножки. -- В начале XX в. на эстрадах России проходили выступления танцовщиц, отказавшихся от балетных костюмов и обуви; одной из основоположниц новой школы танца была Айседора Дункан (1878--1927); ее многочисленных последовательниц иронически называли "босоножками".]?" А эти проклятые лекции, нужно вам сказать, читаются чуть ли не каждый день! "Нет, скажешь, не был". -- "Не были? Как же это вы так?" Ну, что, если после этого взять, стать перед ней на колени, заплакать и сказать: "Простите меня, что я не был на лекции о Ведекинде. Я всю жизнь посвящу на то, чтобы замолить этот грех. Детям своим завещаю бывать от двух до трех раз на Ведекинде, кухарку вместо бани буду посылать на Ведекинда и на смертном одре завещаю все свое состояние лекторам, читающим о Ведекинде. Простите меня, умная барыня, и кланяйтесь от меня всем вашим любовникам!"
Ляписов засмеялся:
-- Не скажете!
-- Конечно, не скажу. В том-то и ужас, что не скажу. И еще в том ужас, что и она и все ее гости моментально и бесследно забывают о Ведекинде, о лекциях и с лихорадочным любопытством набрасываются на какую-то босоножку. "Видели танцы новой босоножки? Мне нравится". А другой осел скажет: "А мне не нравится". А третий отвечает: "Не скажите! Это танцы будущего, и они мне нравятся. Когда я был в Берлине, в кафешантане..." -- "Ах, -- скажет игриво m-me Пылинкина, -- вам, мужчинам, только бы все кафешантаны!" Конечно, нужно было бы сказать ей -- кафешантаны. А тебе бы все любовники да любовники? "Семен Семеныч! Чашечку чаю с печеньицем, а? Пожалуйста! Читали статью о Вейнингере [Вейнингер Отто (1880--1903) -- австрийский философ и психиатр; автор книги "Пол и характер"; покончил с собой в день выхода книги в свет.]?" А чаишко-то у нее, признаться, скверный, да и печеньице тленом попахивает... И вы замечаете? Замечаете? Уже о босоножке забыто, танцы будущего провалились бесследно до будущего четверга, разговор о кафешантане держится две минуты, увядает, осыпается и на его месте пышно расцветает беседа о новой пьесе, причем одному она нравится, другому не нравится, а третий выражает мнение, что она так себе. Да ведь он ее не видел?! Не видел, уверяю вас, шут этакий, мошенник, мелкий хам!! А ты должен сидеть, пить чашечку чаю и говорить, что босоножка тебе нравится, новая пьеса производит впечатление слабой, а кафешантаны скучны, потому что все номера однообразны.
Ляписов вынул часы:
-- Однако уже скоро девять!
-- Сейчас. Я в минутку оденусь. Да ведь там только к девяти и собираются... Одну минуточку.
* * *
В девять часов вечера Андромахский и Ляписов приехали к Пылинкиным.
M-me Пылинкина увидела их еще в дверях и с радостным изумлением воскликнула:
-- Боже ты мой, Павел Иваныч! Андрей Павлыч! Садитесь. Очень мило с вашей стороны, что заехали. Чашечку чаю?
-- Благодарю вас! -- ласково наклонил голову Андромахский. -- Не откажусь.
-- А мы с мужем думали, что встретим вас вчера...
-- Где? -- спросил Андромахский.
-- Как же! В Соляном Городке. Грудастов читал о Пшебышевском [Пшибышевский Станислав (1868--1927) -- польский писатель. Его декадентские романы "Заупокойная месса" (1893), "Дети сатаны" (1897), "Homo sapiens" (1895--1898) и другие пользовались популярностью в России нач. XX в.].
На лице Андромахского изобразилось неподдельное отчаяние.
-- Так это было вчера?! Экая жалость! Я мельком видел в газетах и, представьте, думал, что она будет еще не скоро. Я теперь газеты вообще мельком просматриваю.
-- В газетах теперь нет ничего интересного, -- сказал из-за угла чей-то голос.
-- Репрессии, -- вздохнула хозяйка. -- Обо всем запрещают писать. Чашечку чаю?
-- Не откажусь, -- поклонился Ляписов.
-- Мы выписали две газеты и жалеем. Можно бы одну выписать.
-- Ну, иногда в газетах можно натолкнуться на что-нибудь интересное... Читали на днях, как одна дама гипнотизмом выманила у домовладельца тридцать тысяч?
-- Хорошенькая? -- игриво спросил Андромахский.
Хозяйка кокетливо махнула на него салфеточкой.
-- Ох, эти мужчины! Им бы все только -- хорошенькая! Ужасно вы испорченный народ.
-- Ну, нет, -- сказал Ляписов. -- Вейнингер держится обратного мнения... У него ужасное мнение о женщинах...
-- Есть разные женщины и разные мужчины, -- послышался из полутемного угла тот же голос, который говорил, что в газетах нет ничего интересного. -- Есть хорошие женщины и хорошие мужчины. И плохие есть там и там.
-- У меня был один знакомый, -- сказала полная дама. -- Он был кассиром. Служил себе, служил и -- представьте -- ничего. Потом познакомился с какой-то кокоткой, растратил казенные деньги и бежал в Англию. Вот вам и мужчины ваши!
-- А я против женского равноправия! -- сказал господин с густыми бровями. -- Что это такое? Женщина должна быть матерью! Ее сфера -- кухня!
-- Извините-с! -- возразила хозяйка. -- Женщина такой же человек, как и мужчина! А ей ничего не позволяют делать!
-- Как не позволяют? Все позволяют! Вот одна на днях в театре танцевала с голыми ногами. Очень было мило. Сфера женщины -- все изящное, женственное.
-- А, по-моему, она вовсе не изящна. Что это такое -- ноги толстые, и сама скачет, как козел!
-- А мне нравится! -- сказал маленький лысый человек. -- Это танцы будущего, и они открывают новую эру в искусстве.
-- Чашечку чаю! -- предложила хозяйка Андромахскому. -- Может быть, желаете рюмочку коньяку туда?
-- Мерси. Я вообще не пью. Спиртные напитки вредны.
Голос из угла сказал:
-- Если спиртные напитки употреблять в большом количестве, то они, конечно, вредны. А если иногда выпить рюмочку -- это не может быть вредным.
-- Ничем не надо злоупотреблять, -- сказала толстая дама.
-- Безусловно. Все должно быть в меру, -- уверенно ответил Ляписов.
Андромахский встал, вздохнул и сказал извиняющимся тоном:
-- Однако я должен спешить. Позвольте, Марья Игнатьевна, откланяться.
На лице хозяйки выразился ужас.
-- Уже?!! Посидели бы еще...
-- Право, не могу.
-- Ну, одну минутку!
-- С наслаждением бы, но...
-- Какой вы, право, нехороший... До свиданья. Не забывайте! Очень будем рады с мужем видеть вас.
Ласковая, немного извиняющаяся улыбка бродила на лице Андромахского до тех пор, пока он не вышел в переднюю. Когда нога его перешагнула порог -- лицо приняло выражение холодной злости, скуки и бешенства.
Он оделся и вышел.
* * *
Захлопнув за собой дверь, Андромахский остановился на полутемной площадке лестницы и прислушался. До него явственно донеслись голоса: его приятеля Ляписова, толстой дамы и m-me Пылинкиной.
-- Что за черт?
Он огляделся. Над его головой тускло светило узенькое верхнее окно, выходившее, очевидно, из пылинкинской гостиной. Слышно было всякое слово -- так отчетливо, что Андромахский, уловив свою фамилию, прислонился к перилам и застыл...
-- Куда это он так вскочил? -- спросил голос толстой дамы.
-- К жене, -- отвечал голос Ляписова.
M-me Пылинкина засмеялась.
-- К жене! С какой стороны?!
-- Что вы! -- удивилась толстая дама. -- Разве он такой?..
-- Он?! -- сказал господин с густыми бровями. -- Я его считал бы добродетельнейшим человеком, если бы он изменял только жене с любовницей. Но он изменяет любовнице с горничной, горничной -- с белошвейкой, шьющей у жены, и так далее. Разве вы не знаете?
-- В его защиту я должен сказать, что у него есть одна неизменная привязанность, -- сказал лысый старичок.
-- К кому?
-- Не к кому -- а к чему... К пиву! Он выпивает в день около двадцати бутылок!
Все рассмеялись.
-- Куда же вы? -- послышался голос хозяйки.
-- Я и так уже засиделся, -- отвечал голос Ляписова. -- Нужно спешить.
-- Посидите еще! Ну, одну минуточку! Недобрый, недобрый! До свиданья. Не забывайте нашего шалаша.
* * *
Когда Ляписов вышел, захлопнув дверь, на площадку, он увидел прислонившегося к перилам Андромахского и еле сдержал восклицание удивления.
-- Тесс!.. -- прошептал Андромахский, указывая на окно. -- Слушайте! Это очень любопытно...
-- Какой симпатичный этот Ляписов, -- сказала хозяйка. -- Не правда ли?
-- Очень милый, -- отвечал господин с густыми бровями. -- Только вид у него сегодня был очень расстроенный.
-- Неприятности! -- послышался сочувственный голос толстой дамы.
-- Семейные?
-- Нет, по службе. Все игра проклятая!
-- А что, разве?..
-- Да, про него стали ходить тревожные слухи. Получает в месяц двести рублей, а проигрывает в клубе в вечер по тысяче. Вы заметили, как он изменился в лице, когда я ввернула о кассире, растратившем деньги и бежавшем в Англию?
-- Проклятая баба, -- прошептал изумленный Ляписов. -- Что она такое говорит!
-- Хорошее оконце! -- улыбнулся Андромахский.
-- ...Куда же вы?! Посидели бы еще!
-- Не могу-с! Время уже позднее, -- послышался голос лысого господина. -- А ложусь-то я, знаете, рано.
-- Какая жалость, право!
* * *
На площадку лестницы вышел лысый господин, закутанный в шубу, и испуганно отшатнулся при виде Ляписова и Андромахского.
Андромахский сделал ему знак, указал на окно и в двух словах объяснил преимущество занятой ими позиции.
-- Сейчас о вас будет. Слушайте!
-- Я никогда не встречала у вас этого господина, -- донесся голос толстой дамы. -- Кто это такой?
-- Это удивительная история, -- отвечала хозяйка.
-- Я удивляюсь, вообще... Представили его мне в театре, а я и не знаю: кто и что он такое. Познакомил нас Дерябин. Я говорю Дерябину, между разговором: "Отчего вы не были у нас в прошлый четверг?" А этот лысый и говорит мне: "А у вас четверги? Спасибо, буду". Никто его и не звал, я даже и не намекала. Поразительно некоторые люди толстокожи и назойливы! Пришлось с приятной улыбкой сказать: пожалуйста! Буду рада.
-- Ах ты дрянь этакая, -- прошептал огорченно лысый старичок. -- Если бы знал -- никогда бы к тебе не пришел. Вы ведь знаете, молодой человек, -- обратился он к Андромахскому, -- эта худая выдра в интимных отношениях с тем самым Дерябиным, который нас познакомил. Ей-богу! Мне Дерябин сам и признался. Чистая уморушка!
-- А вы зачем соврали там, в гостиной, что я выпиваю 20 бутылок пива в день? -- сурово спросил старичка Андромахский.
-- А вы мне очень понравились, молодой человек, -- виновато улыбнулся старичок. -- Когда зашел о вас разговор -- я и думаю: дай вверну словечко!
-- Пожалуйста, никогда не ввертывайте обо мне словечка. О чем они там сейчас говорят?
-- Опять обо мне, -- сказал Ляписов. -- Толстая дама выражает опасение, что я не сегодня завтра сбегу с казенными деньгами.
-- Проклятая лягушка! -- проворчал Андромахский.
-- Если бы вы ее самое знали! Устраивает благотворительные вечера и ворует все деньги. Одну дочку свою буквально продала сибирскому золотопромышленнику!
-- Ха-ха! -- злобно засмеялся старичок. -- А вы заметили этого кретиновидного супруга хозяйки, сидевшего в углу?..
-- Как же! -- усмехнулся Андромахский. -- Он сказал ряд очень циничных афоризмов: что в газетах нет ничего интересного, что женщины и мужчины бывают плохие и хорошие и что если пить напитков много, то это скверно, а мало -- ничего...
Старичок, Ляписов и Андромахский уселись для удобства на верхней ступеньке площадки, и Андромахский продолжал:
-- И он так глуп, что не замечал, как старуха Пылинкина подмигивала несколько раз этому густобровому молодцу. Очевидно, дело с новеньким лямиделямезончиком на мази!
-- Хе-хе! -- тихонько засмеялся Ляписов. -- А вы знаете, старче, как Андромахский сегодня скаламбурил насчет этой Мессалины: она не меняет любовников как перчатки только потому, что не меняет перчаток.
Лысый старичок усмехнулся:
-- Заметили, чай у них мышами пахнет! Хоть бы людей постыдились...
* * *
Когда госпожа Пылинкина, провожая толстую даму, услышала на площадке голоса и выглянула из передней, она с изумлением увидела рассевшуюся на ступеньках лестницы компанию...
-- Я уверен, -- говорил увлеченный разговором Ляписов, -- что эта дура Пылинкина не только не читала Ведекинда, но, вероятно, путает его с редерером [Редерер -- одна из лучших немецких марок шампанского.], который она распивает по отдельным кабинетам с любовниками.
-- Ну да! -- возражал Андромахский. -- Станут любовники поить ее редерером. Бутылка клюквенного квасу, бутерброд с чайной колбасой -- и madame Пылинкина, соблазненная этой царской роскошью, готова на все!..
Госпожа Пылинкина кашлянула, сделала вид, что вышла только сейчас, и с деланным удивлением сказала:
-- А вы, господа, еще здесь! Заговорились? Не забудьте же -- в будущий четверг!..