ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Пылинкин, Пылинкина, хозяева.
Палаша, горничная.
Андромахский, Ляписов, Мушкин, Слякин, Его жена, Хохряков, гости
Очутившись в гостинной, ходят деревянными несгибающимися ногами, говорят механически, без интонаций.
Дешевого вида гостиная в квартире Пылинкиных; обставлена с большими пр е тензиями на аристократизм и изысканность. Из гостиной дверь налево в пере д нюю, которой не видно. Из передней дверь налево же, на лестницу; видна часть площадки, перила лестницы. Правая сторона площадки, огибая переднюю, подходит вплотную к стене гостиной; из гостиной на площадку выходит небольшое окно с открытой форточкой.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
На сцене при поднятии занавеса муж и жена Пылинкины. Передвигают мебель, приводят на столах вещи в порядок...
Пылинкина. Решительно не понимаю: кому нужны эти дурацкие четверги!
Пылинкин. Во всяком случае -- не мне, матушка!
Пылинкина. Да ведь и не мне же! Сплошная тоска зеленая: соберется десяток кретинов и начнут разговор, словно клещами хомут натягивают: "Бываете ли вы в опере, слушали ли последнюю лекцию, видели ли босоножку?" [В начале XX в. На эстрадах России проходили выступления танцовщиц, отказавшихся от балетных костюмов и обуви; одной из основоположниц новой школы танца были Айседора Дункан (1878-1927); ее последовательниц иронически называли босоножками.]... Выпьют весь чай, слопают все печенье, потом станут на задние лапы и расползутся по своим берлогам. (С ненавистью.) Так бы и трахнула по голове!
Пылинкин. Потому что ты, глупая женщина, выдумала эти четверги устраивать по четвергам...
Пылинкина. А что же нужно?
Пылинкин. Назначила бы четверги в воскресенье. Все ходят в этот день в театр -- никто бы и не притёпался.
Пылинкина. Ты научишь... Кто же четверги по воскресеньям устраивает? В крайнем случае, во вторник бы можно.
Пылинкин. От этого не легче -- вторник или четверг. Все равно придут и опять, как в прошлый раз, -- всю бутылку коньяку высосут.
Пылинкина. А ты не покупай...
Пылинкин. Это неудобно... А мы знаешь что лучше сделаем? (Задумывается.)
Пылинкина. Ну?
Пылинкин. Возьмем пустую бутылку из-под коньяку, нальем чаем, горничная вынесет ее на подносе и как будто нечаянно споткнется. Бутылка упадет и разобьется. Все и будут видеть, что коньяк-то был, да только несчастье случилось.
Пылинкина. Это идея! Пойду сейчас сделаю. А ты положи альбом на видное место... Пусть наших родственников посмотрят...
Уходит, за ней Пылинкин.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
На площадке лестницы показываются Андромахский и Ляписов. Звонят.
Андромахский (желчный, раздражительный человек, лысоват, в очках). Ффу! Живут чуть ли не в десятом этаже, да еще четверги устраивают!..
Ляписов (он толст, добродушен). А ты бы не ходил!
Андромахский. Как же так -- не ходить? Они, я думаю, обидятся. Нет, уж лучше прийти, полчаса помучиться и убежать скорей. Как сейчас вижу, что мы будем делать... Только войдем, Пылинчиха сделает радостно-изумленное лицо: "Господи! Андрей Павлович! Павел Иванович! Как это мило с вашей стороны!" (С раздражением.) Что мило? Что мило, черт ее возьми, эту фальшивую бабу (нете р пеливо звонит), меняющую любовников, не скажу даже, как перчатки, потому что перчатки она меняет гораздо реже! Что мило? То ли мило, что мы являемся всего один раз в неделю, или то, что мы, войдя, не разгоняем сразу пинками всех ее гостей?! "Садитесь, пожалуйста! Чашечку чаю!" Да я, может быть, наплевать хотел в эту чашечку чаю!.. И потом начинается: "Были на лекции о кризисе русской литературы?" А эти проклятые лекции, нужно вам сказать, читаются чуть ли не каждый день! Нет, скажешь, не был. "Не были? Как же вы это так? Ай-я-яй!.." Ну, что, если после этого укоризненного покачивания головой взять, стать перед ней на колени, заплакать и сказать: "Простите меня, что я не был на лекции о кризисе литературы! Я всю жизнь посвящу на то, чтобы замолить этот грех. Детям своим завещаю бывать на лекциях об упадке литературы, кухарку вместо бани буду посылать на лекции об упадке, собачку свою пошлю, глухонемую тетку! Простите же меня, умная барыня, за то, что я не был на лекции об упадке литературы, и кланяйтесь от меня всем вашим любовникам!"
Ляписов (смеется). Не скажете!
Андромахский. Конечно, не скажу... в том-то и ужас, что не скажу... И еще в том ужас, что и она, и все ее гости моментально и бесследно забывают о лекциях, об упадке литературы и с лихорадочным любопытством набрасываются на какую-то босоножку. "Видели танцы новой босоножки? Мне нравится". А другой осел скажет: "А мне не нравится". А третий отвечает: "Не скажите! Это танцы будущего, и они мне нравятся. Когда я был в Париже в одном шантане..." "Ах, -- скажет игриво Пылинчиха, -- вам, мужчинам, только бы все кафешантаны!" Конечно, нужно было бы сказать ей, -- кафешантаны. А тебе бы все любовники да любовники?.. "Семен Семеныч! Чашечку чаю с печеньицем, а? Пожалуйста. Читали статью об упадке русской литературы?" А чаишко-то у нее, признаться, скверный, да и печеньице тленом попахивает... Хорошо еще, если коньяк дадут. (Зв о нит с ожесточением.) У-у, проклятые! И вы замечаете? Замечаете? Уже о босоножке, о танцах будущего забыто -- до будущего четверга, и уже говорят о новой пьесе, причем одному она нравится, другому не нравится, а третий говорит, что она так себе. Почему "так себе"? Да ведь он ее не видел!! (Через гостиную б е жит горничная в переднюю.) Не видел, уверяю вас, плут этакий. (Кричит во все горло.) Мошенник этакий, мелкий хам!!!
Дверь неожиданно открывается перед носом Андромахского. Он, осекшись, г о ворит другим тоном.
А-а, Палаша! Здравствуй, милочка. Ваши принимают?
Палаша. Пожалуйте.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
В гостиную выходят Пылинкины.
Пылинкин. Кого это принесло?
Пылинкина. Тссс! Услышат.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Входят, раздевшись в передней, Андромахский и Ляписов.
Пылинкина. А-а! Боже ты мой! Павел Иваныч! Андрей Палыч! Садитесь! Очень мило с вашей стороны. Чашечку чаю?
Андромахский. Благодарю вас. Не откажусь.
Пылинкина. А мы с мужем думали, что встретим вас вчера...
Андромахский. Где?
Пылинкина. Как же? В Соляном городке [Соляный городок -- район Петербурга между улицами Фонтанка и Гагаринская, против Летнего сада, где в начале XX в. устраивались театральные представления и читались модные публичные лекции.]. Брадастов читал лекцию о кризисе современной литературы... Были?
Молчат.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
На площадке лестницы показывается еще гость -- Му шкин. Он одет во все че р ное, вид угрюмый. Ходит не сгибая колен, говорит методично, без интонаций. Звонит. Горничная бежит открывать дверь.
Пылинкина. Вот кто-то пришел.
Пылинкин (с деревянным, видом). Да, пришел.
Андромахский. Да, пришел. Кто бы это мог быть?
Ляписов. Наверное, какой-нибудь гость.
Пылинкина. Сейчас узнаем.
Мушкин (входя в гостиную). А, здравствуйте.
Пылинкина. А-а! Кого я вижу. Это мило, что вы пришли. Садитесь. Чашечку чаю?
Мушкин. Не откажусь. (Отходит в сторону и садится в углублении гостиной за портьерой, так что его и не видно.)
Ляписов. Так вчера была лекция о кризисе в литературе? Жалко, я и не знал. Газету-то вчера не прочел.
Голос Мушкина (из-за портьеры). В газетах сейчас нет ничего интересного.
Пылинкина. Да уж, эти газеты.
Молчат.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
На площадке показывается чиновник Слнякин. Звонит.
Пылинкина. О! Звонок. Кто-то, значит, пришел.
Пылинкин. Да, пришел.
Все повторяют то же уныло, без интонаций.
Ляписов. Интересно, кто бы это?
Голос Мушкина. Это, наверное, гость пришел.
Горничная бежит открывать.
Слякин (входя с женой). А-а, здравствуйте.
Пылинкина (целуется со Слякиной). Боже, кого я вижу. Очень мило, что зашли. Садитесь, пожалуйста. Чашечку чаю?
Слякин. Спасибо.
Жена Слякина. Не откажусь.
Пылинкина. Были вчера на лекции?
Слякин. Нет, не был. Такая жалость.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
На площадке показывается старик Хохряков, вид потертый, молчалив. Звонит.
Пылинкина. Кто-то звонит...
Все повторяют.
Слякина. Ах, кто бы это мог быть?
Слякин. Наверное, гость. Сейчас, впрочем, узнаем.
Хохряков, входя, молча кланяется.
Пылинкина (быстро, мужу). Как его имя-отчество? А? Не помнишь? Как же я с ним разговаривать буду, с этой кочергой! (Меняя тон, Хохрякову.) А-а, дорогой брр... былк... р... Очень мило с вашей стороны, что вспомнили! Садитесь, пожалуйста. Чашечку чаю?
Хохряков молча со всеми здоровается, садится к столу, берет альбом фот о графий, начинает перелистывать.
Как на дворе? Холодно?
Хохряков. Нет.
Голос Мушкина. Холода завернут туда, дальше, а теперь еще рано быть холодам. Настоящие холода зимой.
Пауза.
Слякина. А мы вчера смотрели босоножку. Не понимаю, за что только люди деньги берут?
Голос Мушкина. Все эти босоножки рассчитаны на легковерие дураков.
Слякина. Да и верно! Прыгает, как коза.
Пылинкина. Ах, нет, дорогая Марья Антоновна, не скажите. Эти танцы -- искусство будущего.
Слякина. По-моему, это неприлично.
Ляписов. А она хорошенькая?
Пылинкина. Ох, эти мужчины. Им бы все только хорошенькое! Ужасно вы испорченный народ.
Ляписов. А вот Вейнингер [Соляный городок -- район Петербурга между улицами Фонтанка и Гагаринская, против Летнего сада, где в начале XX в. устраивались театральные представления и читались модные публичные лекции.] держится обратного мнения... У него ужасное мнение о женщинах...
Голос Мушкина (все время он говорит торжественно, будто вещает). Есть разные женщины и разные мужчины. Есть хорошие женщины и хорошие мужчины. И плохие есть -- женщины и мужчины.
Пылинкина. Впрочем, теперь женщины начинают жить сознательной жизнью. Вы были на лекции о равноправии женщин?
Пауза.
Голос Мушкина. А я против женского равноправия. Женщина должна быть матерью. Должна заниматься кухней.
Хохряков (встает с альбомом, подходит к хозяйке). Кто это?
Пылинкина. Это тетя моей подруги. Хохряков. А-а! (Снова отходит, перели с тывает альбом.)
Пылинкина (кричит в дверь). Палаша! Что же чай?
Палаша вносит чай.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Те же и Палаша, раздает всем чашки с чаем.
Пылинкина. А коньяк? Подай, Палаша, коньяк. Тот, знаешь, самый лучший.
Палаша уходит.
Хохряков (подходит снова к Пылинкиной с альбомом). Кто это?
Пылинкина. Это полковник один, Леденцов. Мы с ним рядом на даче жили в прошлом году.
Хохряков. А-а! (Отходит.)
Слякина. Вы говорите, душечка, в прошлом году?
Пылинкина. Да, да, как же.
Голос Мушкина. На дачах люди как-то быстрее сходятся, а в городе медленнее сходятся...
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Входит Палаша с бутылкой коньяку на подносе и рюмками. Спотыкается, будто нечаянно, роняет бутылку и несколько рюмок.
Пылинкина. Ах, дурища! Зачем ты и рюмки сюда же ставила? Не могла уронить одну бутылку? Простите, господа... Эта противная девчонка такая неловкая... Вот взяла -- и разбила коньяк. Ну, да ничего -- купим сейчас другой.
Пылинкин. Ты забываешь, моя милая, что сейчас больше десяти часов и магазины уже закрыты. Вы уж извините, господа, что так вышло... Все. Пожалуйста, пожалуйста!.. Не стесняйтесь.
Андромахский. Мы, в сущности, и не хотели коньяку. Мне вредно.
Пауза.
Голос Мушкина. Если спиртные напитки употреблять в большом количестве, то они вредны. А если в малом, то они не вредны.
Слякин. Ничем не надо злоупотреблять.
Андромахский. Безусловно. Да. Не надо.
Голос Мушкина. Пьянство отражается на почках.
Хохряков (с альбомом. Пылинкиной.) А это кто? Родственница?
Пылинкина. Нет, это девочка Алиса Вуд, самая толстая девочка в мире -- восемь пудов тридцать фунтов.
Хохряков (отходит от Пылинкиной). Ага.
Андромахский (встает). Ну, многоуважаемая Марья Игнатьевна, я должен откланяться.
Пылинкина. Уже?! Куда ж вы?! Посидели бы еще.
Андромахский. Нет, нет. Никак не могу.
Пылинкина. Ах, какая жалость! Ну одну минутку. Вы расстраиваете веселье.
Андромахский. Да я бы и сам хотел посидеть -- тут так весело, -- да не могу!
Пылинкин. Ах, какая жалость!
Андромахский (прощаясь со всеми). Имею честь кланяться! Имею честь. Имею честь... (Уходит в переднюю.)
Горничная следует за ним. Все сидят в ряд, молча, выпрямившись, как н а крахмаленные. Андромахский выходит на площадку лестницы, застегивает пальто.
Слякина. Куда это он так выскочил? Как будто его кто булавкой уколол...
Ляписов. Куда? К жене.
Пылинкина. Да это верно, что к жене. Только с какой стороны она ему жена, спрашивается?
Слякина. Что вы! Неужели он такой?
Пылинкин. Он? Я его считал бы святым, если бы он изменял только жене с любовницей, но он изменяет любовнице с горничной, горничной с белошвейкой, шьющей у жены, и так далее. Неужели вы первый раз слышите?
Андромахский, по мере того как о нем говорят, поднимает голову, прислуш и ваясь. Потом подходит к окну, выходящему из гостиной.
Голос Мушкина. Разврат вреден. Он расстраивает здоровье.
Хохряков. Напрасно вы говорите о непостоянстве Андромахского. У него есть одна неизменная привязанность.
Пылинкина. К кому?
Хохряков. Не к кому, а к чему... К водке! Он каждый день, как только проснется, выпивает полбутылки водки и закусывает куском сахара.
Все. Однако! Ха-ха-ха!
Ляписов (вставая). Ну, я, знаете, уж пойду. Всего хорошего.
Пылинкина. Уже?! Посидели бы еще.
Ляписов. Право, не могу.
Пылинкина. Ну одну минутку.
Ляписов. С наслаждением бы, но...
Пылинкина. Ах, какой вы, право, нехороший... До свиданья. Не забывайте. Мы с мужем всегда так рады.
Ляписов (прощаясь со всеми). Всего хорошего. До свиданья! (Уходит.)
Слякина. Какой симпатичный этот Ляписов.
Пылинкина. Очень, очень милый. Только вид у него сегодня расстроенный.
Хохряков. Да. Будто украл что-то.
Пылинкина. Ну уж и украл.
В это время Ляписов выходит на площадку, сталкивается с Андромахским, к о торый, грозя ему пальцем, шепчет: "Тссс! Послушай!.."
У него просто большие неприятности.
Слякина. Семейные?
Пылинкина. Нет, вероятно, по службе. Все игра проклятая! Про него стали ходить тревожные слухи. Посудите сами: получает в месяц двести рублей, а проигрывает по тысяче. А у него в руках чужие деньги. Ну, вы сами понимаете...
Хохряков (с альбомом). А это кто?
Все рассматривают альбом.
Ляписов. Проклятая баба! Что она такое говорит... Вот дрянь-то.
Андромахский. Ну, что... хорошее оконце, а?
Хохряков. Ну, я пойду.
Пылинкина. Уже?!! Господи, да посидели бы еще. Мы так рады...
Хохряков. Нет, нет. (Прощаясь со всеми, уходит.)
Все рассматривают альбом. Хохряков, выйдя на лестницу, в изумлении ната л кивается на Ляписова и Андромахского.
Ляписов. Сейчас, старче, о вас будет. Слушайте.
Слякина. Кто этот мрачный господин, который сейчас ушел? Я его у вас никогда не встречала.
Пылинкина. Это вообще удивительное дело. Удивляюсь я таким людям! Представили мне его в театре, а я и не знаю: кто и что он такое. Познакомил нас Дерябин. Я вскользь говорю Дерябину: "Отчего вы у нас не были в прошлый четверг?" А этот лысый и говорит мне: "А, у вас четверги? Спасибо, буду!" Никто его и не звал, сам навязался. Удивительно, как некоторые люди толстокожи и назойливы. Пришлось с приятной улыбкой сказать: "Пожалуйста, буду рада".
Наклоняются над альбомом.
Хохряков. Ах ты, дрянь этакая. Вот лошадь-то! Если бы знал, -- никогда бы к тебе не пришел. Вы ведь знаете, молодой человек, -- эта худая выдра в интимных отношениях с тем самым Дерябиным, который нас познакомил. Ей-Богу! Он мне сам и признался. Чистая уморушка!
Рассаживаются на верхней ступеньке. Ляписов тащит снизу стул; усаживае т ся.
Андромахский (сурово). А вы зачем соврали, там в гостиной, что я утром выпиваю бутылку водки и закусываю кусочком сахару, а?
Хохряков. А вы мне очень понравились, молодой человек. Когда пошел о вас разговор, я и думаю, дай вверну словечко.
В это время Мушкин выходит из-за портьеры, прощается со всеми. Пылинкина умоляет его остаться. Немая сцена. Он уходит.
Андромахский. Пожалуйста, больше никогда не ввертывайте обо мне словечек. Свинство этакое.
Ляписов. Хорош тоже, старичок! И обо мне сказал, что я что-то украл.
Хохряков. Разве сказал? Не помню.
Мушкин (выходя на площадку, в удивлении). Боже мой! Целое общество!
Все делают ему знаки, указывая на окно.
Пылинкина. Вот тебе! Пригласили эту мумию, полагали, веселье будет, -- так что ж вы думаете: только и гудел из-за портьеры: алкоголь вреден, зимой холодно, женское дело -- кухня. Мухи от него подохли!
Рассматривают альбом.
На площадке все четверо удобно рассаживаются, начинается оживленный ра з говор.
Ляписов. Так она говорила, что я трачу казенные деньги?.. Вот дрянь-то! На себя бы посмотрела!.. Устраивает благотворительные вечера и ворует все деньги. Одну дочку буквально продала старику золотопромышленнику.
Мушкин. Что вы говорите?!
Ляписов. Ей-Богу.
Хохряков. Я думаю, она живет с этим чиновником, который там сидит. Такой у него вид!...
Андромахский. Наверное! Не иначе.
Хохряков. А заметили? Ковер в двух местах заштопан.
Андромахский. Да уж! Мелкота. Туда же... четверги.
Смеются.
Ляписов. Что-то подозрительна мне эта история с коньяком. Разбили бутылку -- и никакого запаха коньяку не слышно...
Супруги Слякины прощаются. Хозяева провожают их в переднюю.
Пылинкина. Куда же вы? Уже! Посидели бы еще. Слякина. Ах, нет, нет, уж мы пойдем.
Скрываются в передней.
Дверь на площадку открывается, показывается Пылинкина со свечой. Все с и дящие на площадке, увлеченные разговором, не замечают ее.
Мушкин. А вы заметили, у них чай мышами пахнет.
Андромахский. И эта дура, Пылинчиха -- туда же еще... О литературе говорит! Я думаю, она Метерлинка с редерером путает [Морис Метерлинк (1862-1949) -- бельгийский поэт и драматург, лауреат Нобелевской премии (1911); его символистские пьесы пользовались огромным успехом в России; его сказка "Синяя птица" (1908) более ста лет идет на сцене МХАТ. Редерер -- одна из лучших марок немецкого шампанского.]. Наверное, по отдельным кабинетам тянет редерер, как гусар.
Хохряков. Да станут ее возлюбленные редерером поить. Поставят бутылку клюквенного квасу, бутерброд с колбасой -- ей и это в диковинку.
Мушкин. А вы заметили -- у них ложечки с чужим вензелем. (Смеется.) Наверно, украла где-нибудь.
Пылинкина. Кхе-кхе! (Любезно.) А вы... еще здесь, господа?.. Заговорились?
Слякины выходят.
До свиданья, до свиданья. Все. Всего хорошего. Спасибо. (Уходят.)
Пылинкина (наклоняясь вниз). Так не забудьте же... В будущий четверг, слышите? Жду обязательно.
Снизу голоса. Обязательно. Будем.
Пылинкина. Обязательно. Приходите... Чтоб вас черт побрал!!.
Занавес
В основе пьесы рассказ "Четверг" (впервые опубликованный в книге "Веселые устрицы" (1910).