I
-- Миленький мой, -- сказала госпожа Принцева. -- Вот уже почти месяц, как мы с тобой признались, что любим друг друга. По-моему, мы должны быть счастливы (я, конечно, и счастлива...), но ты -- ты меня беспокоишь! Что с тобой? Ты задумчив, молчалив, часто, сидя в уголку, что-то шепчешь, на вопросы отвечаешь невпопад... Милый! Может быть, ты разлюбил меня? Может быть, я тебе за один месяц надоела? Или другую встретил? Конечно, если ты меня разлюбил -- против этого ничего не поделаешь... сердцу не прикажешь. И я требую только одного -- откровенности. Встретил другую -- что ж делать... Нужно сказать... Только имей в виду -- если это правда, я этого так не оставлю. Слава Богу, серную кислоту еще можно достать, когда хочешь...
Действительно, у Глыбовича было задумчивое, рассеянное лицо и глаза смотрели грустно-грустно не на Принцеву, а куда-то в угол.
Он вздохнул.
-- Конечно, то, что ты говоришь о другой женщине, -- неправда. Я люблю только тебя, и, может быть, это-то меня и угнетает.
-- Угнетает? Почему?
-- Скажи, тебе никогда не приходила в голову мысль о твоих детях?
-- При чем тут дети?
-- Дети -- это ангелы на земле. Дети -- цветочки алые на сожженной солнцем ниве. У тебя есть два таких прекрасных цветочка...
-- Ну и что же?
Чувствительный Глыбович закрыл руками глаза и прошептал:
-- Я их люблю, как своих родных детей... Меня пугает их будущее...
-- О Боже мой... Почему?
-- Тебе никогда не приходило в голову -- что будет, если твой муж узнает о наших отношениях?
-- Что будет? Скандал будет.
-- О, -- сказал Глыбович со стоном. -- Я боюсь другого... Убийства!
-- Ты думаешь, он тебя убьет?
-- Как ты меня мало знаешь... Стал бы я о себе думать! Не меня... Я боюсь, что безумная карающая рука опустится на тебя!
Госпожа Принцева прижалась к Глыбовичу и спросила то, что, наверное, уже несколько тысяч лет спрашивается в подобных случаях:
-- Тебе будет жалко, если я умру?
-- О, можешь ли ты спрашивать! Но не забывай, после тебя останутся дети -- двое невинных крошек... Что с ними будет? Убийца-отец или пойдет на каторгу, или, в лучшем случае, оправданный, начнет пить, чтобы алкоголем заглушить муки совести и раскаяния... Пьяный, опустившийся, будет приходить он в холодную, нетопленную комнату и будет он колотить и терзать безвинных детей своих. "Папочка, -- будут спрашивать они, складывая на груди исхудалые ручонки. -- За что ты нас бьешь?" -- "Молчите, проклятое отродье", -- заревет отец.
Припав к плечу рассказчика, госпожа Принцева тихо плакала.
-- А потом он умрет в белой горячке около трепещущих испуганных детей. С ужасом будут взирать они на его искаженное злобой и безумием лицо... Кстати, у него есть что-нибудь в банке?
-- Что?
-- Я спрашиваю, у него есть что-нибудь? В процентных бумагах или на текущем счету?
-- Что ты! Откуда?.. Мы все проживаем. А почему ты это вдруг спросил?
-- Потому что дети в таком случае останутся выброшенными на улицу. Что их ждет? Карманный воришка и падшая женщина.
-- О, не говори так! -- вскричала госпожа Принцева, хватаясь за голову...
-- Вот видишь, -- сказал Глыбович, торжественно простирая руку. -- Вот что гнетет меня и мучает меня! Имеем ли мы право строить все счастье на трупиках малых сих?
-- Что же делать? Боже, что же делать? -- ломая руки, вскричала госпожа Принцева. -- Где же выход? Слушай... А почему ты думаешь, что он непременно меня убьет?
-- Он? Конечно убьет. О, милая моя... Плохо же ты знаешь мужчин, которые любят... Никакие законы и никакие дети их не остановят...
-- Значит -- что же? Из твоих слов ясно, что мы должны расстаться?
-- Боже сохрани! Но я хочу быть уверенным за судьбу твоих детей. Пусть они его дети -- все равно, я привязался к ним за этот месяц и люблю, как собственных.
-- Но... им все-таки что-нибудь останется! У меня есть бриллианты...
-- О, бриллианты! Отец отнимет их и пропьет... Как их застрахуешь от этого?
-- Вот что... у меня есть одна старая тетка. Правда, небогатая...
-- Она застрахована на случай смерти?
-- Кажется, нет.
-- Ну, вот видишь. Чем ты застрахована, что у нее нет других родственников? Ну, скажи... Чем ты застрахована?
-- Застрахована... -- машинально сказала Принцева. -- А что, если мне застраховаться?
-- Тебе? Гм... Это, пожалуй, идея. Если, конечно, полис завещать детям. Чтобы не узнал только муж об этом...
Долго еще слышался шепот влюбленных в маленьком будуаре госпожи Принцевой.
II
Однажды, когда госпожа Принцева в изящной позе полулежала на кушетке, а сидевший на низенькой скамеечке чувствительный Глыбович осыпал поцелуями ее руки -- вошел муж, господин Принцев.
-- Извините, -- сухо сказал он. -- Я, кажется, помешал?
-- Нет, ничего, -- возразил Глыбович, сохраняя редкое присутствие духа. -- Я как раз благодарил Ольгу Николаевну за одно доброе дело, которое она сделала.
-- Да? -- сказал муж ледяным тоном. -- Вот что, господин Глыбович... Мне нужно серьезно поговорить кое о чем с вами. Не пройдете ли вы в мой кабинет?
-- О, сделайте одолжение!
Мужчины ушли.
С искаженным ужасом лицом вскочила с кушетки госпожа Принцева и прислушалась. Резкий разговор, какой-то удар, потом выстрел, сдавленный крик и глухое падение тела -- чудились ей. Но, нет! В кабинете все было сравнительно тихо.
-- Объясняются, -- подумала госпожа Принцева и, держась рукой за бешено бьющееся сердце, вышла в столовую к вечернему чаю.
Дверь из столовой вела в кабинет. Оттуда доносился разговор, но слов не было слышно. Долетал только резкий протестующий голос господина Принцева и отрывочные слова Глыбовича: "Вы не правы! Это несправедливо! Если вы о ней не хотите думать, то подумайте хоть о детях!"
-- Странно! -- подумала госпожа Принцева. -- Он о моих детях думает больше, чем обо мне. Вот-то размазня!
Снова прислушалась...
-- "Конечно, кто первый умрет, это еще вопрос!" -- "А я вам говорю..." -- "Вы должны допустить, что она женщина молодая!" -- "А мне-то какое дело!" -- "И что семейное счастье вещь очень непрочная"...
Дальше ничего нельзя было разобрать...
Зажгли лампу. Пришли дети -- пятилетний Игорь и семилетняя Катя, -- предводительствуемые гувернанткой.
Пили чай. Дети уже напились, поблагодарили мать и сели рассматривать картинки. Покончили и с этим делом и уже отправились спать, а господин Принцев все спорил с Глыбовичем о чем-то, то повышая, то понижая голос.
С одной стороны, госпоже Принцевой было приятно, что дело кончилось без шума, выстрелов и убийств, а с другой -- тяжелое чувство какой-то неудовлетворенности и обманутого ожидания язвило сердце неверной жены.
Только-то? О, другие мужчины, вступившие в борьбу друг с другом за обладание ею, не поступали бы так, будто бы они обсуждают какое-то коммерческое предприятие. Или она не такой уж предмет раздора и спора, чтобы из-за нее стрелялись или вступали в единоборство?!
И кончилось тем, что госпожа Принцева с самым жадным любопытством стала прислушиваться -- не раздастся ли наконец: "выстрел, подавленный крик и глухой стук падения тела"...
Тогда, может быть, ей бы сделалось легче.
Выстрелов не было.
Вместо этого в десятом часу вечера дверь из кабинета наконец распахнулась и вылетел красный, вспотевший Принцев. Он шатался от усталости и смотрел на все потускневшими глазами.
Глыбович, наоборот, был свеж, как всегда; он вышел корректный, застегнутый на все пуговицы, от чаю отказался, поцеловал хозяйке дома руку, простился с хозяином и, шепнув что-то на ходу гувернантке, исчез.
-- Что это у вас за разговоры с Глыбовичем были?-- с наружным спокойствием спросила госпожа Принцева, наливая мужу чаю.
-- Негодяй он, твой Глыбович, -- сурово сказал муж.
Жена вспыхнула.
-- Во-первых, что это за "твой", а во-вторых, я прошу с моими знакомыми быть вежливее!
-- Знакомый! Хороший знакомый!..
-- Я с вами не совсем согласна, -- сказала гувернантка, неожиданно вступая в разговор. -- Господин Глыбович очень милый человек...
-- Да-с? Почему же это вы им так очарованы, позвольте осведомиться?
-- Он с такой любовью отнесся к моей матушке, которой даже и не знает... Так сочувствовал. Посоветовал мне даже застраховаться, чтобы она не осталась без куска хлеба в случае, если я...
Господин Принцев поднял голову.
-- Как?! Он и вас застраховал?!
-- Как это так -- "и вас"?
-- Потому что он меня тоже сейчас застраховал. Целый час я от него отбивался, но разве от этого чувствительного репейника отделаешься? О детях, о жене такое развел мне, что я чуть не заплакал. Что поделаешь -- застраховался. Вообще, знаете, эти агенты по страхованию жизни -- такой ужас!