РУМЫНСКИЙ ФЛОТ

I

Никогда еще румынский совет министров (или, как говорят румыны -- "румынский оркестр министров") не был в таком приподнятом настроении, как на текущем заседании.

-- Господа румыны! -- сказал председатель совета министров, нервно вертя в руках вынутый из кармана кусок канифоли. -- Мы должны дать отпор России, должны дать внушительный щелчок этому зазнавшемуся северному медведю! Мы им покажем славянство!..

-- Господин капельмейстер ("капельмейстер" по-румынски -- председатель совета министров), -- перебил его кто-то. -- Значит, война решена?

-- Без сомнения!! Но это ничего! Мы почти готовы. Я говорю "почти" потому, что, хотя армия и стоит под ружьями...

-- Надо говорить: "под ружьем", -- поправил сидевший за вторым пультом министр.

-- Извинитесь-с! Я знаю, что говорю. Если бы у нас было одно ружье -- армия стояла бы "под ружьем", а так как у нас их больше -- армия (я это подчеркиваю!) стоит "под ружьями". Но, кроме армии, важен и флот, и о флоте-то мы должны позаботиться! Нам нужен сильный, могущественный флот, который бы навел ужас на врага!

-- Где же он?

-- Он?..

Пауза была торжественная.

-- Он?!

Пауза была еще более торжественная. Председатель взял канифоль, машинально потер ручку кресла, на котором сидел, и раздельно отчеканил:

-- Он? Флот? Он почти готов! Знаете ли вы, господа, сколько дала патриотическая национальная румынская всеобщая подписка на флот? Двадцать тысяч фра н ков!!!

Все остолбенели.

-- Это не может быть! Такой и цифры не бывает -- двадцать тысяч!!

-- Это неслыхано!

-- Колоссально!

Один министр, призадумавшись, спросил:

-- А что, если все эти деньги собрать и внести в эту комнату -- они войдут?

-- Едва ли! Тысяч семь войдет. Но дело не в этом. Ведь флот больше же этой комнаты!

-- Господин капельмейстер!.. Хорошо ли охраняется это национальное сокровище?

-- Я позаботился об этом! Вся армия охраняет его в одном из казнохранилищ.

-- Прямо не понимаю: откуда румыны могли набрать столько денег?

-- О! Вы забываете взрыв патриотического чувства.

II

-- Итак, многоуважаемый оркестр министров! Мы на эти деньги должны завести небольшой, но грозный флот... Я думаю, пара дредноутов, штук пять крейсеров, десяток-другой миноносцев... Все это, конечно, должно быть основательно вооружено пушками...

-- Смету! Составим смету!

-- Вот, извольте: прейскурант фирмы Виккерс [Виккерс -- имеется в виду английский военно-промышленный концерн Vickers Limited.]!

-- Сколько стоит дредноут?

-- От пятидесяти до семидесяти миллионов франков.

-- Боже ты мой! Вот дерут-то!

-- Креста на них нет!

-- Вы подумайте: самый лучший контрабас стоит не более тысячи франков.

-- Контрабас! А возьмите тромбон...

-- Тссс! Господа! От дредноутов придется отказаться. Почем нынче крейсера?

-- Крейсера? К крейсерам, милые, приступу нет: от двадцати пяти до пятнадцати миллионов! Миноносцы дешевле, но... нам нужно сто таких патриотических подписок для одного миноносца.

-- Ужасно все вздорожало! А сделаем мы так: закажем хорошую яхту, поставим на нее двенадцатидюймовое орудие и начнем палить так, что небу станет жарко.

-- Почем яхты?

-- Сейчас... Средняя яхта -- двести тысяч франков.

-- С ума они посходили! Купим, господа, просто пушку без яхты. Хоть какой-нибудь, а все-таки флот.

-- Верно! Суда только связывают. Одни расходы: топливо, матросы, бинокли... Почем пушка?

-- Пушка? Вот тут есть морские пушки: от ста тысяч франков до миллиона четырехсот... Нет! Это грабители на большой дороге!

-- Позвольте, -- перебил мудрый седой старик. -- Что же там, в этом прейскуранте есть такое, что стоило бы не дороже 20.000 франков?

-- Что? Гм... Такелаж... нет, это не то... приборы для измерения широты... складные ботики... тоже не то... гм...

-- Да нет! Вы посмотрите такое, что стреляло бы.

-- Чтоб стреляло? А! Есть: заряд для двенадцатидюймовой пушки -- двадцать тысяч франков.

-- Вот! сегодня же посылайте заказ. Таким образом, мы будем иметь небольшой, но вооруженный с головы до ног флот.

-- Да ведь он потонет?

-- Кто?

-- Заряд-то. Ежели без броненосца.

-- А зачем нам его на воду пускать? Спрячем его тут и будем ждать, пока враг войдет в Бухарест.

-- Ну, а если войдет?

-- Наткнется и взлетит.

-- Уррра! верно! Пусть попробует это русское мужичьё сунуться!..

-- Телеграмма на орудийный завод послана! Теперь что мы должны делать?

-- Ясно что: сочинить румынский морской марш!

-- Ну, это любой румын сделает.

РОЖДЕСТВО В ПЕТЕРБУРГЕ

Бедным малюткам-витмеровцам посвящаю... [В 1912-1917 гг. в Петербурге существовала межученическая организация -- витмеровцы; некоторые называли ее революционным союзом. Однако у этой организации не было ни четкой программы, ни определенной цели. Единственное требование витмеровцев: чтобы к ним относились как к полноправным членам общества. Происхождение названия связано с тем, что в декабре 1912 г.в частной женской гимназии Витмер состоялась конференция учащихся средних учебных заведений Петербурга. Участников этой конференции, арестованных во время налета полиции (по доносу провокатора), впоследствии и назвали витмеровцами.]

Нет ничего лучше и радостнее тех минут, когда учеников распускают на рождественские каникулы.

Веселые, как котята, розовощекие, быстроглазые, с ручонками, измазанными чуть не до локтей чернилами и мелом, с радостным предвкушением грядущей радости и вереницы удовольствий -- они напоминают стаю быстрых воробьев, которых кто-то спугнул с одного места, и они, беззаботно шелестя крыльями, перепархивают на другое место.

Дети -- это наш праздник!

-----

Господин в мундире положил локти на стол и проницательно взглянул на стоящего перед ним Колю Четыркина.

Два рослых усача, стоявших по бокам Коли, тоже взглянули на Колю, нагнувшись к нему и поощрительно подмигивая:

-- Отвечайте, господин.

Господин выставил голову с блестящими глазенками из-за края стола и смущенно посмотрел на другого господина, сидящего за столом.

-- Я польше не пуду, -- прошептал он.

-- Ага! Больше не будете... Это хорошо, молодой человек. Чего же вы больше не будете?

-- Ничего...

-- Нет, как же так -- ничего! Выходит так: что вы делали что-то такое, чего вы уже впредь не будете делать. Что же вы делали?

-- Над... сона читали [Семен Яковлевич Надсон (1862-1887) -- поэт и критик; его стихи, проникнутые гражданской скорбью и осуждающие серую действительность, призывавшие к борьбе за светлое будущее, пользовались огромной популярностью. Его книга "Стихотворения" (1885) получила Пушкинскую премию и выдержала десятки изданий до революции. Чехов называл его лучшим поэтом 1880-х годов. В рассказе приводится много фрагментов из стихотворений Надсона.].

-- Огарки? [В 1906 г. писатель Скиталец (наст. имя Степан Гаврилович Петров, 1868-1941) выпустил повесть "Огарки. Типы русской богемы", где опоэтизировал анархию, стихийный бунт люмпен-пролетариев. Повесть высоко оценил А. Блок. Однако большинство критиков отнеслись к ней враждебно. Популярность ее была велика. Распространились слухи о собраниях молодых людей, которые при свете свечей устраивали оргии. Дошло до того, что даже П. Столыпин дал указание расследовать случаи разгула и оргий учащихся, которые вместо игры в революцию перешли к распутству, пьянству и разврату. Слово "огарок", означавшее в повести "бедняга", приобрело значение "распутник".]

-- Чего?

-- Я говорю: огарки?! Вы! -- огарки?!

-- Нет, лампы.

-- Чего, лампы?

-- При лампах. А если днем, так без лампов. Читали... Мы больше никогда не будем.

Господин, сидевший за столом, взял книгу и стал ее перелистывать.

-- Гм!.. "Стихотворения С. Я. Надсона с портретом факсимиле" [Факсимиле (лат.) -- точное воспроизведение каким-либо способом документа, фотоснимка, рукописи, чьей-либо подписи.]... Это что такое "факсимиле"? А?

-- Я не знаю. Издание.

-- Какое издание?! Почему?

-- Не знаю.

-- Тут написано "собственность литературного фонда" [В 1859 г. в Петербурге было основано Общество для пособия нуждающимся литераторам и ученым. К 1910 г. число членов равнялось 400, а общая сумма капиталов достигла 700 тыс. рублей. Кроме того, Фонду принадлежала недвижимая собственность на 150 тыс. руб. и права собственности на произведения некоторых авторов. Все издатели были обязаны перечислять Фонду некоторый процент доходов от издания литературных и научных книг. Благодаря этому Фонд имел возможность на свои средства осуществлять издания произведений многих авторов и пополнять тем самым свой капитал. В частности, в данном случае имеется в виду книга Стихотворения С. Я. Надсона. С портр., факсимиле и биографическим очерком. Изд. 18-е. Спб., 1900.]. Книга ваша?

-- Н... наша.

-- Значит, в фонде состоите?

-- Больше никогда не будем... Это Голубков 3-й на меня свалил.

-- Голубков третий будет допрошен особо. Значит, вы занимались революцией и порнографией?

-- Нет... я не знаю. Мы Надсона больше в красненьком таком переплете... С гвоздичкой.

-- С гвоздичкой? Недурно!! А революцией зачем занимались?

-- Это не мы.

-- Как не вы! А Надсона-то, небось, читали? (Он перелистывает книгу). Вот:

Мне душен этот мир разврата

С его блестящей мишурой!

Здесь брат рыдающего брата

Готов убить своей рукой. [Цитируется стихотворение Надсона "О, если там..." (1878).]

-- Это как по-вашему называется -- не революция? Не призыв к ниспровержению? Или это:

С каждым шагом вперед

все черней и грозней

Рать суровых врагов надвигается,

С каждым шагом все меньше

надежд и друзей,

Все мучительней сердце сжимается... [Цитируется не вполне точно первая строфа стихотворения Надсона "С каждым шагом вокруг все черней и черней..." (1881).]

-- Ведь это что же? "Вы жертвою пали в борьбе роковой" [Первая фраза революционной песни рабочих, написанной неизвестным автором середины 1870-х годов. Существует несколько вариантов.]? Что за цинизм?

-- Польше не путу.

-- Знаем мы, как вы не будете... А это:

Я молился сегодня о ней,

Утро тихим покоем дыш...

-- Ну, это, впрочем, не то. А это:

С тех пор, как я прозрел,

разбуженный грозою,

С тех пор, как детских грез

проникнул я обман... [Цитируется начало стихотворения Надсона 1883 г.]

-- Это разве можно?

-- Действительно...-- вздохнули с огорчением два бравых усача...

-- Вон видите -- даже им неловко. Однако, вы, кроме этих митинговых стихов, занимались еще порнографией. Правда это?

-- Я... ее... учил. Старался...

-- Что учили?

-- Географию.

-- Я вас не про географию спрашиваю. Порнографией занимались, говорят.

-- Мы... немножко.

-- Что же вы делали?

-- Надсона читали.

-- Нечего сказать -- красиво!

Он снова нервно схватил книгу со стола и перелистал ее.

-- Действительно... Стишки тут. Прямо как будто специально для лиги свободной любви... [В первое десятилетие XX в., в России в среде интеллигенции распространилась проповедь свободной любви, снятия всяческих табу с половых отношений, создавались и общества, где проповедовались свободные взгляды на отношения между полами.] Вот эта штука, к примеру:

О любви твоей, друг мой, я часто мечтал --

И от грез этих сердце так радостно билось.

Но едва я приветливый взор твой встречал,

И тревожно, и смутно и груди становилось... [Начало стихотворения, датированного Надсоном 20.09.1881 г.]

Как это вам покажется?

Бравые усачи вспыхнули до корней волос и застенчиво отвернулись.

-- Видите, даже они покраснели. А это:

Постой, говорил он, моя дорогая,

Постой, не целуй, не ласкай...

Измучился ум мой, в потемках блуждая... [Начало стихотворения Надсона 1880 г.]

"В потемках"?! Очень мило, нечего сказать. Вот что вы читаете! А это! Мне сорок пять лет, а я краснею:

Здравствуй, ночь, молодая вакханка! Взгляни:

Мир заждался объятий твоих.

Усачи покраснели и потупились.

-- Однако!

-- Женатые мы, вашбродь, а все стыдно.

-- Стыдно? А вот ему не стыдно. Вы знаете, что такое вакханка [Вакханка -- участница оргии, дикого разгула, название произошло от древнеримского праздника в честь Вакха -- бога вина и веселья.]?

Коля промолчал. Он был уверен, что вакханка -- ошибка. Что правильнее было бы что-нибудь вроде лоханки, что такого слова "вакханка" совсем и нет. Но боялся это сказать. Молчал.

-- Молчите? А "обуреваем знойной страстью" -- это знаете, что такое?

-- Это когда... жених ее целует.

-- Кого?

-- Невесту.

-- Какая пошлость, -- болезненно поморщились усачи. -- Сейчас рождественский пост, а мы слушаем.

-- Уведите его.

II

Что может быть лучше и радостнее Рождества? Что может быть ближе молодому любопытному сердечку, которое бьется восторженно и задорно-весело при виде зажженной елки, сверкающей тысячью огней, и игрушек, соблазнительно разложенных на столе в углу... Вот рыжий лохматый медведь; вот каска и сабля; вот заманчивая обложка "Приключений капитана Гаттераса" [популярный роман "Путешествия и приключения капитана Гаттераса" французского писателя Жюль Верна (1825-1905). Написан в 1886 г.]. Вот...

-----

-- Господин надзиратель! В камере номер семь арестант буйствует.

-- Как буйствует? Пьян, что ли?

-- Никак нет. К маме просится. Я, говорит, к маме хочу.

-- Эх, Господи! Чистое с ними наказание! Скажите ему, что свидание по пятницам; пусть подождет.

-- Я говорил. А воны орут: к маме. Буйствуют.

-- Как же он там буйствует?

-- Плачет. Хлеб по камере разбросал, в воду наплевал.

-- Гм... скверно. Дай ему лист бумаги и карандаш.

-- Для прошения, котора бумага?

-- Все равно. Пусть нарисует что-нибудь. Авось успокоится. Скажи -- надзиратель просили дом с садиком нарисовать... И чтобы из трубы дым шел.

-- Слушаю-с...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

-- Господин надзиратель! Из шашнадцатого номера арестант буйствует.

-- О, Господи! Чего там еще? Что ему надо?

-- Боится.

-- Чего еще?

-- Спать один боится. Так, что, говорят, в углу домовой сидит.

-- Скажи ему, что никакого домового нет.

-- Та я им говорил, а оны кричат: "домовой сидыть и пальцами сестрицу Аленушку ухватили за волосья".

-- Эй, эй, ты, Корнеенко! Ты опять, каналья, я вижу, арестанту сказки рассказывал? Опять напугал арестанта так, что он спать не может.

-- Та я, вашбродь, им только про бабу-ягу и казав. А шо касательно домового, так то им из пьятнадцатого номера товарищ выстукали.

-- Сколько раз я говорил, чтобы не перестукивались!! Ты еще чего хочешь? Тебе чего надо?

-- Примочки нет ли, ваше благородие? Для девьятаго номера.

-- Что с ним? Болен?

-- Губу расшибли, прыгамши. Я им говорю: не нужно, паныч, через стул прыгать. У тюрьме не полагается. А оны прыгнули и расшиблись.

-- Скажи ему, что я его на хлеб и на воду за это посажу!

-- Оны уже посажены! За то, что на стене што-с написалы.

-- "Что-с написали". Что он написал?

-- Який-с стих:

Ходыть по коридору часовой.

С очень рыжей головой,

С огромадными усами --

Поглядыть его вы сами.

-- Какие глупости. Что за мальчишество!

-- Именно, что мальчишество, вашбродь. Двенадцатый год, а совсем, как дитё, ведут себя.

-- А ты чего? Что это у тебя в руках?

-- Петухи яки-с.

-- Что за петухи?

-- Арестант з двадцатого просили вам передать. Говорят: "кланяйся, передай петухов в подарок, с бумаги сробленных -- и скажи господину надзирателю от арестанта собственная работа Николая Четыркина".

-- Куда они мне?.. Положи их там в угол. Вот что... Снеси-ка ему эти какрамельки... Пять штучек. Да чего ты все с барбарисом берешь?

-- Они кисленькие любят.

-- А ты откуда знаешь?

-- Говорили... Как о елке ихней рассказывали, то говорили.

-- А ты опять с арестантами в разговоры вступаешь? Ты разве не знаешь -- уставом это запрещено.

-- Да оны, ваше благородие, такие чудные... Я к ним в камеру захожу за чаем, а они мне: "здравствуйте" -- да и поцалували. Прямо, что с ними делать -- ума непостижимо.

-- Я тебе дам "ума непостижимо". Какая тут будет, к черту, дисциплина, когда конвойная команда с арестантами целуется. Кто там еще?

-- Елку привезли.

-- Ну, тащите ее в пустую камеру в двадцать девятый.

-- Нельзя, не влезет. Потолки низкие.

-- "Потолки, потолки". Что ж мне, черти, из-за вас елку резать? И так разрываться надо!

-- ...Для девятого номера примочку пожалуйте и для одиннадцатого пластырь.

-- С ума они там посходили! Опять расшиблись? Шалят?!

-- Да они не шалят. А только в халатах им неспособно ходить. Сами посудите -- халаты-то у нас -- во, а они -- во.

-- Так я же говорил: перешейте халаты! Отошлите их в швальню.

-- Эконом говорит -- нельзя. Этак, говорит, мы перешьем, а потом их выпустят -- куда халаты девать? И матерьял и работа к черту пропадут.

-- Э, заболтался я с вами! Поверка была?

-- Сейчас делают. Кончают...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

-- Ваше благородие! Беда!! Арестант сбежал!

-- Как сбежал?! Ах, черти вы анафемские!! Хорошее Рождество мне устраиваете! Какой арестант?!

-- Четыркин Николай! Был все время в камере и на прогулку ходил, а как вечернюю проверку стали делать -- ичез.

-- В камере нет?

-- Нет. И в коридоре нет, и на дворе.

-- Эх, вы! Растяпы. Самый важный был, а вы упустили. Гайда в камеру!

Камера Коли Четыркина была пуста.

Осмотрели окно -- оно было цело. Осмотрели стены -- ни одного кирпича не было вынуто.

Арестант -- как сквозь землю провалился.

Когда стали перетряхивать койку -- оттуда что-то вывалилось.

-- Что это упало?

-- Эх, вы! Да это он же... арестант! Заснул на койке да и завалился за край.

-- Как же вы его не заметили?

-- Заметь-ка его сразу, коли в ем не больше аршина длины.

-- Чудасия!

-- Прямо-таки рождественска история...