Меняла Вилкин запер свою лавчонку, которая среди его знакомых носила громкое название банкирской конторы, и, подергав замок, сказал сам себе:
-- Сегодня я в "Черный лебедь" не пойду. Ну его! Каждый день -- надоело. Не все же дома оставлять молодую жену без мужа. Хе-хе!
Подходя к дому, он обратил внимание на то, что в окне спальни жены света не было.
-- Неужели спит? Странно!
Все происшедшее дальше было так обычно, что противно рассказывать.
Конечно, он прошел через незапертую дверь черного хода в столовую, оттуда в спальню и, конечно, увидел жену не одну, а с каким-то молодым господином, который, по ближайшем рассмотрении, оказался знакомым Вилкинд -- Грохотовым. Конечно, для менялы все это было очень неожиданно, но читающую публику такие вещи должны утомлять. Об этом так часто писали и еще чаще это делали.
Профессия менялы -- очень редкая профессия, и только, может быть, именно поэтому развязка навязшей всем в зубах истории о явившемся неожиданно домой муже, который застает жену с другом дома, получила несколько оригинальную, чуждую шаблона, окраску.
Заметив, что костюм Грохотова изменил свое обычное местопребывание и, вместо того, чтобы покоиться на плечах и ногах владельца, беспомощно висел на стуле, Вилкин всплеснул руками и вскричал злобно-торжествующе:
-- Ага, голубчики! Попались... Нет! не пытайтесь отпираться...
Грохотов сел на кровати и, зевая, хладнокровно сказал:
-- Вот дурак старый! Никто и не думает отпираться. Подумаешь, тоже.
Вилкин сделал грозное лицо, но втайне почувствовал, что теряет под собой почву.
Все вышло как-то не по-настоящему: жена не упала перед ним на колени, с мольбой о пощаде, и любовник, вместо того чтобы спасаться бегством, сидел, зевая, на его супружеском ложе и равнодушно болтал босыми ногами.
-- Да как вы смеете?!
-- Что такое?
-- С чужой женой, в квартире, за которую платит ее муж...
-- У вас со своими дровами квартирка? -- с явной насмешкой спросил Грохотов.
Вилкин метался по комнате, скрежеща зубами от злобы, и мучительно старался вспомнить, как вообще поступают мужья в таких случаях...
Нечаянно он нащупал в кармане пальто револьвер, который всегда носил от жуликов, и, выхватив его, осененный непоколебимым решением, вскричал:
-- На колени, несчастный! Молись, пока не поздно! Даю тебе минуту сроку!!
-- Не строй дурака! -- уже сердито рявкнул Грохотов и, вскочив с кровати, бросился к несчастному мужу.
Он ловко поймал его за руку, державшую револьвер, и между ними завязалась недолгая борьба, на которую хорошенькая Вилкина смотрела, приподнявшись с подушек, с плохо скрытым любопытством и удовольствием...
Через минуту атлетически сложенный Грохотов подмял под себя тщедушного Вилкина, отнял у него револьвер и, вставая, неизвестно для чего пребольно ударил его три раза сзади в спину, затылок и в оба уха.
-- А, так ты... драться!! Вот я сейчас кликну дворников -- они тебе покажут!
Поправляя дрожащей рукой оторванный галстук, Вилкин в бессильном бешенстве двинулся к дверям, но Грохотов предупредил его.
-- Э, нет, милый. Ты еще, в самом деле, сдуру накличешь дворников -- ведь я твою подлую натуришку знаю! Никуда я тебя не выпущу.
Повернувши ключ в дверях, Грохотов выдернул его и крепко зажал в кулаке.
Вилкин постоял у запертых дверей, потом обернулся и сдавленно прошипел:
-- Убирайтесь отсюда!
-- Да, надо будет. Ничего не поделаешь. Кстати, мне и пора... Вилкин, который час?
Вилкин хотел сказать что-то очень обидное для Грохотова, но, покосившись на дверной ключ, зажатый в могучий кулак его бывшего приятеля, только заскрипел зубами и, нервно выдернувши часы, поднес к глазам.
-- Пять минут десятого.
-- Ого! Время-то как летит... Надо собираться.
Грохотов собрал разбросанные части своего туалета и стал неторопливо одеваться.
Вилкин, не говоря ни слова, ходил из угла в угол, сопровождаемый молчаливым взглядом жены, ходил, пока Грохотов не сказал досадливо:
-- Не мотайся ты, ради Бога, перед глазами. Мешаешь только. Сядь вон там в углу на диван и сиди...
После возбужденного состояния духа у менялы наступила полная реакция... Чувствуя в спине и затылке сильную ноющую боль, он вздохнул и, потоптавшись на месте, с наружно независимым видом исполнил желание своего мучителя.
Сел на диван, закурил папиросу и стал уныло следить за туалетом Грохотова.
-- Ну, вот... Ах ты, Господи! Проклятые воротнички! Прачка их крахмалит совсем, как дерево... Ого! А где же это запонка? Выскочила, анафемская... Вилкин, ты не видал моей запонки?
-- Отстаньте вы от меня с вашей запонкой, -- угрюмо проворчал Вилкин.
-- Чудак-человек! Как же я оденусь без запонки?!
-- На полу обронили, наверно! Тоже кавалеры, подумаешь...
Вилкин горько усмехнулся.
-- Однако ты, Вилкин, не очень-то... У меня характер, сам знаешь, скверный... Ты, может, поискал бы ее, мой бледнолицый брат, а?
-- Можете сами.
-- Н-но!!
Вилкин в отчаянии схватился руками за голову и застонал.
-- Навязались вы на мою голову!!
Впрочем, тут же опустился на колени и стал шарить руками по полу.
Жена, свесившись с постели, указала ему рукой:
-- Посмотри под комодом... Не там... дальше, левее... Ох, какой ты бестолковый.
-- Вот!
Вилкин, торжествующий, поднял запонку и, отирая с лица пот, протянул Грохотову.
-- Скажите мне спасибо! Если бы не я -- ни за что не нашли бы.
-- Молодец, Вилкин. Старайся.
По мере того как Вилкин морально слабел и опускался, Грохотов все наглел, командуя Вилкиным, без зазрения совести...
Он оделся, поцеловал галантно у madame Вилкиной руку, а мужу сказал фамильярно:
-- Возьми, Ножиков, свечу и выпусти меня в парадную дверь.
Меняла зажег свечу, сумрачно ворча:
-- Ножиков! Будто не знает, что моя фамилия -- Вилкин.
-- Хорошо, хорошо! Назову тебя хоть целым Сервизом -- только проводи меня.
В передней Грохотов потребовал, чтобы меняла подал ему пальто, а когда он выпускал Грохотова в дверь, тот дружеским жестом протянул ему руку. Вилкин, растерявшись, хотел пожать ее, но, вместо этого, ощутил в своей руке какой-то предмет.
Затворивши дверь, он разжал кулак и увидел на ладони потертый двугривенный...
От обиды даже слюна во рту у него сделалась горькой. Он погрозил в пространство кулаком, опустил монету в карман и, пройдя в спальню, где жена уже спала, посмотрел на нее искоса и стал потихоньку раздеваться.