Перед маленькой, сухонькой женщиной с молитвенным выражением лица сидела пожилая толстая иоаннитка и благоговейно говорила:
-- Деньги, матушка, от дьявола!
-- Так, так... От дьявола, говоришь?
-- От его.
-- Поди ж ты!
-- Ими он, злокозненный, смущает христианскую душу...
-- Смущает?!
-- Смущает. В грех, в блуд, в пьянство вводит...
Хозяйка всплеснула руками:
-- Этакий ведь паршивец!
-- То-то вот и оно. А ты, матушка, люди говорят, тысчонку в сундуке прячешь. Ты б ее отдала.
-- Да кому же ее отдать, это дьяволово сотворение?
-- Нам бы внесла... И благодати бы сподобилась.
-- Это какой же такой благодати?
-- Да разной. Мало ли...
-- Оно-то правда, только одно меня смущает, коли они от дьявола, так что же я сделаю -- себя-то очищу, благодати сподоблюсь, а вас под дьявола подведу.
Гостья пожевала губами.
-- Ну не всю тысячу -- восемьсот можно дать.
-- Да что ж... Оно бы можно восемьсот -- так ведь двести все равно останется, душеньку мою грешную смущать.
-- Вот видишь! Тысячу бы и отдала.
-- Милые вы люди! Неужто я ж вас захочу под монастырь подвести: отдать их вам, а потом чтобы вы от дьявола искушенье имели.
-- А мы тогда вот что сделаем... Мы их, матушка, на процентные бумаги переведем...
-- Нешто тогда от них вреда не будет?
-- Ни-ни. Какой же вред, ежели процентными бумажками.
-- Ведь вот поди ж ты! Всякую мудрость знать сподобились. Уж божьему человеку всегда такое от Бога пошлется, чтоб понять: как и что. А только ведь я свою тысчонку и сама бы могла на бумаги перевести. А?
-- Можешь и сама. Уж мы все приемлем по христианскому смирению -- кредитками ли, процентными ли...
-- Чего ж там -- приемлем... Раз дьявольской печати на них нет -- могут и у меня полежать.
Гостья вздохнула:
-- Так-то так...
-- То-то и оно.
-- А все-таки, если жалко тебе их для божьего дела, благодати не получишь.
-- Да куда мне с ней на всю тысячу! Ведь это выйдет целая уйма благодати. Баба же я, будем говорить, мелкая, тихая... Куды мне столько.
-- Грехи!.. -- сокрушенно прошептала собеседница хозяйки и обвела взглядом комнату.
Увидела на шкафу самовар и сказала:
-- Чай-то пьешь! Дьяволово зелье!! Нечистым духом выращенный злак из живота блудницы!
-- Да неужто?!
-- Истинный бог! Дьявол посеял на людскую слабость.
-- Гм... Этакий мошенник!
Гостья помолчала.
-- Нехорошо держать такую вещь в доме. Хочешь сподобиться благодати духа свята -- избавься от него.
-- Да как же мне от него избавиться?
-- Отдала бы нам на скит. Божье дело!
-- Нешто это возможно -- отдать самовар на ваш скит? Я избавлюсь от него -- спасу свою душу, а вы опоганитесь.
-- Устав церковный гласит, что, ежели окропить машину дьяволову четверговой водой, всякая нечисть от нее отходит.
-- Мерси вас.
-- Видишь!.. Самоварчик-то... сегодня можно забрать?
-- Как забрать?
-- Яко жертвенный дар ко престолу...
-- Экая ты какая! Да зачем же мне его отдавать, ежели он по окроплении мне безопасно служить может?
-- Ну ладно, -- саркастически сказала гостья. -- Самовар окропишь -- зелье чайное по-прежнему от дьявола останется.
-- Ты бы, матушка, порылась в церковном уставе: может, и к чаю есть какое окропление?
Гостья встала.
-- Пойду я. А только если хочешь благодать заслужить, пожертвовала бы что-нибудь божьим угодникам от щедрот вдовьих.
-- Это можно. Так бы и сказала. Вот тебе, помолись за здравие рабы божьей Лизаветы.
-- Да ты что ж, мать моя, гривенник-то мне в руку суешь? Шутки шутишь? Да я на одного извозчика, к тебе едучи, семь гривен истратила.
Хозяйка развела руками:
-- Убыток, значит. Что делать... не знаешь, где потеряешь, где найдешь.
И когда гостья вышла, хлопнув дверью, хозяйка крикнула ей вслед:
-- Я сама, милая моя, на Песках пятнадцать лет в гадалках состояла. Дураками и без меня пруд пруди!