Вызванные в участок обыватели, сидели на деревянном диванчике, тесно прижавшись друг к другу, и недоумевали.
-- Может, налог новый хотят объявить?
-- Хватили. Для этого и вызывать не станут. Просто -- возьмут.
-- А то, может, распоряжение какое-нибудь... Что, мол, на основании чрезвычайной охраны, предлагается жителям не иметь при себе и употреблять в пищу -- ничего круглого. Вроде, как на праздник Иоанна Крестителя.
-- Да зачем же это?
-- Мало ли. А то еще: при наличии признаков, кои знаменуют приращение семейства -- заблаговременно выбирать на этот предмет из соответствующих учреждений необходимые документы, как-то: метрику, пачпорт и всякое такое.
-- Вы скажете! А пол как же? А возраст?
-- Можно беленькие штучки такие в пачпорте оставлять, пробельчики...
Во взорах виднелась тоска неизвестности.
-- Господи! Скорее бы уж...
-- Васятка! Ты, может быть, грешен чем?
-- Чем же, Микита Кузьмич?!
-- Бомбов не стряпаешь ли, часом?
-- Господи, Боже ты мой! Скажут этакое. Я и во сне их не вижу.
-- Ребята! Может быть, кто газетой балуется?
Солидный обыватель Ихневмонов вытащил из кармана газету и потряс ею в воздухе:
-- "Голос Москвы".
-- Книга, может, у кого?
Другой обыватель сконфуженно вытащил из кармана книжку и помотал перед носом соседей:
-- "Джон Вильсон, известный сыщик. Шулер -- убийца игроков".
Хотя ничего крамольного в книжке не было, но все, от скуки, обратили на нее внимание.
-- Любопытное сочинение. Дозвольте, ваша милость, читнуть в ее.
-- Пожалуйста. Может быть, пока г. околоточный выйдет, мы вслух почитаем.
-- Правильно. Читай, Иван Диомидыч!
Скоро в передней участка зазвучал ровный, монотонный, без остановок, голос чтеца:
-- В предместье Лондона Уайт-Чапель жил негоциант Эдуард Гаррисон. В одну туманную ночь в его квартире происходило вот что: какой-то замаскированный незнакомец, держа револьвер перед почтенным негоциантом, восклицал: где спрятаны твои банковые билеты, а то буду стрелять. -- Негодяй, -- воскликнул негоциант, -- ты за это поплатишься...
Дверь отворилась и быстрой походкой, хмуря брови, вошел к заслушавшимся гражданам околоточный. Все встали.
-- Изволили звать нас?
-- Да-с. Изволил-с звать-с!
Молнии сверкали и сыпались из надзирателевых глаз так страшно, что у всех сердце екнуло.
-- А ну-ка ты, как тебя... Иван Петров?
Околоточный поманил пальцем:
-- Подойди-ка сюда. Подойди-ка...
Потом околоточный взглянул на какую-то бумажку, бывшую у него в руках, и спросил:
-- А не скажешь-ли ты, Иван Петров, что ты делал 15 октября 1905 года в шесть часов пятнадцать минут вечера?
Иван Петров согнал с лица выражение ужаса и сделал вид, что задумался.
-- Ну?
-- Ваше благородие! Разве можно припомнить!
Околоточный сардонически захохотал.
-- Еще бы! И не припомнишь ли ты, кто это 15 октября в шесть часов пятнадцать минут вечера аплодировал на митинге оратору по восхвалению забастовок и кричал ему после речи: "Правильно, товарищ Демьян! Лупи дальше!"
Мертвенно бледный стоял Иван Петров и беззвучно шевелил белыми губами.
-- Ваше благородие! Нешто я... За что ж теперь-то... Четыре года прошло... Неужто вспоминать. Время такое было...
-- Ага! Время такое? А ты знаешь, милый, чем это пахнет?
Иван Петров чистосердечно заявил, что не знает.
-- Восхваление преступных деяний, натравливание... возбуждение...
-- Господи! Нешто я один тогда? Все были. И Васятка вот был, и Микита Кузьмич...
-- Те-те-те! Постой -- запишу. Микита Кузьмич, говоришь? Василий... как тебя?
Василий пошатнулся и со свистом пролепетал непонятные слова:
-- Ам... блям... бу-бу-бу...
Кто-то в углу истово перекрестился. Кто-то заплакал.
-- Плакать после будете, -- сухо сказал околоточный. -- Иван Диомидов Лобзиков. Что вы делали в ночь с 17 на 18 октября 1905 года в трактире Трындина?
-- Я-с... Ваше благородие! Ежели пьян был...
-- Нет, ты не был пьян. А ты будешь привлечен за то, что собирал подписи под благодарственной телеграммой графу Витте [Имеется в виду Сергей Юльевич Витте (1849-1915), русский государственный деятель, Председатель Совета министров (1903-1906); автор "Манифеста 17 октября".] и говорил слова: "Пью сие пиво за восстановление революционно-социалистической монархии народного благоустройства"... У нас, голубчик, все записано! Сознаешься?
-- Казанская Божья Матерь! Микола Милостивый! Нешто упомнишь...
-- Хорошо-с. Следствие это выяснит. Василий Васильев! Может быть, во избежание утомительного судебного следствия, ты скажешь нам, какую газету читал ты в десять с половиной часов утра 21 октября 1905 года, сидя на конке Ивановская-Дворянская?
-- Ваше бл... Мало ли тогда... Действительно что... Припоминаю. Будучи тогда на конке-то, читал "Начало" ["Начало" -- легальная меньшевистская газета; выходила в Петербурге в ноябре-декабре 1905 г.]. Помню, ваше благородие, потому, что вы тогда сидели насупротив меня и читали "Новую Жизнь", издание господина Горького ["Новая Жизнь" (С.-Петербург, 1905) -- ежедневная газета, орган РСДРП. Выходила легально. Редактором-издателем значился Николай Максимович Минский (1855-1937), поэт, критик, публицист. Фактическое руководство осуществлялось А. М. Горьким и группой публицистов-большевиков.].
-- Дурак! Мало ли что читал... Почем ты знаешь, для чего я читал? Я лицо должностное.
-- Ваше благородие! Тогда у всех было "Начало"...
Надзиратель улыбнулся.
-- Тогда было начало, а теперь -- конец. То-то. Кто еще остался? Игнат Дубинин? Не припомнил ли бы ты, Игнат Дубинин, на что ты любовался с веселым лицом восемнадцатого октября 1905 года? И кто сказал тогда же с веселым лицом нелепую, оскорбительную для великого прошлого России фразу: "Вот теперь мы вздохнем свободно!" Ага! Теперь вздыхаете?
Когда закованную в кандалы группу лиц, состоящую из Ивана Петрова, Василия Васильева, Ивана Лобзикова, Никиты Кузьмина и Игната Дубинина, вели по улицам города, одна старуха, указывая на них кривым пальцем, рассказывала толстому лавочнику:
-- Креста на них нет! Из восьми душ семью вырезали, бумажки делали и под четырех начальников по бомбе бросили! Сичас помереть!!