Приходило ли кому-нибудь в голову, что, в сущности говоря, мы с большевиками никогда и не разговаривали, как следует...

Не правда ли: ведь никто никогда не вел ни с одним из них задушевного разговора о текущем моменте, о большевистских задачах, о достижениях и о результатах достигнутого.

В сущности говоря -- разве мы, небольшевики, знаем большевиков? Сложилось у нас очень прочное, но тривиальное убеждение, что большевики наполовину жулики и разбойники, наполовину жалкие, обманутые жуликами дураки -- мы на этом и успокоились.

А поговорить по душам, объясниться, как следует, -- этого не случалось.

Причина этому ясная: если большевик и сходился с обыкновенным русским человеком, то весь разговор сводился к тому, что или большевик перерезывал обыкновенному русскому человеку горло или обыкновенный русский человек всаживал пулю в живот большевику...

В таких хлопотах до разговора ли, до задушевной ли тихой беседы у камина?

Мне тоже не случалось разговаривать с большевиками, как следует... Потому что, пока я был в их лапах -- всякий разговор мог бы окончиться "стенкой", а в мои лапы ни один большевик еще не попадал.

У меня на языке давно уже вертится просьба, которую я хотел бы обратить к казачьему или добровольческому офицеру:

-- Дорогие друзья! В наши руки во время боев попадает много большевиков... Ну что вам стоит выбрать из всей массы одного поумнее, с лицом более или менее осмысленным, закатать его в ковер, чтобы не испортился в дороге, да и прислать его мне для "задушевного разговора".

А то ведь так и всю жизнь могу прожить, не потолковав с большевиком, как следует.

Получил бы я, значит, посылочку, раскатал ее, вынул бы большевика, успокоил бы его и, усадив в удобное кресло, приступил бы к ясному толковому разговору без экивоков и недомолвок:

-- Большевик будете?

-- Большевик.

-- Так, так. Дело хорошее. И давно, скажите?

-- Да уж с год будет.

-- А раньше: этим делом занимались или чем другим?

-- Слесарем был.

-- Теперь слесарное ремесло, конечно, бросили?

-- А зачем мне? Я комиссар.

-- Очень приятно. Теперь скажите мне: в большевики пошли вы -- в силу убеждения или так -- сытной жизни захотелось?

-- Ясно: в силу убеждения! Раз большевики дают мир, хлеб и счастье трудящимся массам...

-- Виноват, неужели дают?.. Только, будьте любезны... У вас почему-то бегают глаза... Вообще, я заметил, как только большевик начинает говорить о счастье трудящихся масс -- у него глаза не смотрят на собеседника. Поэтому я попрошу вас: смотрите на меня в упор и повторите ваши слова. И, ради Бога, не надо шарить рукой в кармане брюк -- револьвер я вынул раньше. Ну, говорите -- что большевики дают трудящимся?

-- Этого... как его...

Глаза его тоскливо, с укором глядели бы на меня: за что, мол, мучаешь?!

-- Этого... Хлеб они дают трудящимся... Опять же мир... Опять же... еще кой-чего...

-- Именно? Еще раз повторяю: не шныряйте глазами по сторонам! Что они еще дают?

-- Вообще, свободу...

-- Прекрасно-с. Теперь начнем рассуждать по-настоящему. Вот вы говорите: трудящиеся массы. Я согласен с вами, что массы. Но трудящиеся ли они? Где они трудятся?

-- На этих самых... Такие, еще с трубами бывают... На фабриках! На заводах!!

-- Но ведь у вас заводы и фабрики почти все закрылись.

-- Что ж, что закрылись! Зато мы содержим безработных. В одной Москве до ста тысяч безработных получают каждый день обед и 8 рублей деньгами.

-- Отчего же вы им не дадите работы? Ведь существуют общественные работы...

-- Не хотят, черти! Лодырничают. Моя бы власть, да я бы их...

-- Как это у вас странно: то трудящиеся массы, то черти и лодыри... Значит, вы согласны с тем, что большевизм расплодил среди рабочих лентяев и лодырей?

-- Отпустите, господин... Что вы, ей-Богу, пристали?

-- Еще немножко... Вот вы говорили, что большевики обещали "трудящимся массам" хлеб... Сытно, значит, живут в Петрограде и Москве рабочие люди? Сидите! Все равно дверь заперта на ключ, а окно слишком высоко!.. Видите ли... Вот я смотрю вам в глаза -- мои глаза не бегают, как ваши, -- смотрю и заявляю, что в Петрограде и Москве каждый день десятки смертей от голода... Слышите? Это факт! Дети мрут, как мухи. Не ерзайте, а то я вас свяжу. Значит -- обещание хлеба -- обман. Перейдем к миру... Вы обещали трудящимся мир... Дали вы этот мир? Во время "империалистической" войны был один фронт, а теперь десять. Мир это или нет? Исполнено обещание? Не кусайте мою руку -- это не возражение. Теперь вот... маленький вопросик насчет смертной казни. Когда Корнилов ввел для изменников и шпионов на фронте смертную казнь -- вы на стену полезли, доказывая, что смертная казнь, что лишение жизни человека -- подлость и преступление... Отменили ли вы теперь, будучи у власти, смертную казнь?.. Да смотрите же мне в глаза, черт вас возьми!..

-- Да что вы ко мне пристали -- смотри да смотри! Да я, может быть, и разговаривать с тобой не хочу.

-- Почему же? -- ласково улыбнусь я. -- А вы мне докажите превосходство и преимущество вашей партии перед другими... Я тогда, может быть, сам пойду в большевики.

Поморщив лоб, он будет думать долго-долго... И прохрипит неуверенно:

-- А у нас зато социализма много.

-- Это верно. Социализма хоть отбавляй. Но скажите мне, мой теплый, нежный друг: при социализме жизнь сделалась лучше, чем без социализма? Чего ж вы молчите? Да не шарьте вы зря за пазухой: нож я тоже вынул. И потом это ведь не доказательство.

Я схвачу его за руки и, хотя он будет извиваться и корчиться, прокричу ему в лицо ясно и раздельно:

-- Большевизм возвышен и прекрасен?!! Почему же народ с остолбенелыми от ужаса лицами разбегается из Великороссии куда попало: на Дон, на Украину, на Кубань? У вас коммуна? Почему же она превратилась в пустыню, в которой только и слышен ваш звериный вой да белеют кости замученных русских людей? У вас социализм? Но почему фабрики и заводы не работают, а у вас на шее сидят сотни тысяч обленившихся оголтелых сутенеров от труда, которых вы должны поить и кормить? У вас мир? Почему же вы всю страну превратили в военный лагерь? У вас свобода мнений? Почему тогда вы закрыли все другие газеты, кроме ваших, чего не мог себе позволить даже Николай? Не дергайся ты, собака! Я хочу с тобой поговорить до конца. Ты бы мог сказать мне, что все это делается во имя рабочих, но где они сейчас? Часть в паническом ужасе разбежалась, часть уничтожена крестьянами во время этих диких экспедиций за хлебом, часть тихо умирает с голоду, а та часть, которая еще может подать голос и подает его против вас, -- арестовывается и расстреливается вами как контрреволюционеры. Во имя чего же вы сейчас вскарабкались на загорбок России и, прикусив артерию, пьете теплую русскую кровь? Ну, отвечай же мне, отвечай -- не молчи только! Может быть, я не прав, может быть, я в чем-нибудь ошибаюсь, чего-нибудь недооцениваю -- разубеди меня, опровергни же меня, голубчик, мой прекрасный загадочный бог, мерзкая молчащая собака с фальшивыми озирающимися глазами?!! Хочешь, я тебе руку поцелую, если ты мне докажешь, что в том, что вы делаете, -- есть смысл и логика? Молчишь, будь ты проклят?!!

И я буду трясти его за шиворот, толкать в бок, становиться перед ним на колени, а он будет угрюмо шнырять глазами по стенам и -- молчать, молчать, молчать...

Ну, что ж... Все-таки, мне немного легче... Все-таки, поговорил по душам. Выговорился.

* * *

Может быть, читательская бровь недоумевающее поползет кверху:

-- К чему такая горячность, к чему такая трата темперамента перед холодным молчаливым чучелом?

Так поймите же, что я с этим чудовищем прожил бок о бок, как муж с ненавистной женой, целый год -- надо же когда-нибудь договориться до конца.

КОММЕНТАРИИ

Впервые: Приазовский край, 1918, 18 ноября/1 декабря, No 199. Печатается по тексту газеты.

Когда Корнилов ввел для изменников и шпионов на фронте смертную казнь... -- Выдержка из Приказа Верховного главнокомандующего Лавра Корнилова No 897 от 28.08.1917 г.: "...Как Главнокомандующий фронтом я считал своим долгом выступить с требованием о введении смертной казни для изменников и трусов. Требование это было удовлетворено не в полной мере, так как не распространялось на тыл, наиболее зараженный преступной пропагандой. Вступая на пост Верховного Главнокомандующего, я предъявил Временному правительству те условия, которые я считал необходимыми провести в жизнь для спасения армии и для ее оздоровления. Среди этих мероприятий было и введение смертной казни в тылу".