Иван Васильевич Сицилистов приподнялся на одном локте и прислушался...
-- Это к нам, -- сказал он задремавшей уже жене. -- Наконец-то!
-- Пойди, открой им. Намокши на дожде, тоже не очень приятно стоять на лестнице.
Сицилистов вскочил и, полуодетый, быстро зашагал в переднюю.
Открыв дверь, он выглянул на лестницу. Лицо его расплылось в широкую, радостную улыбку.
-- Ба, ба!! А я-то -- позавчера ждал, вчера... Рад. Очень рад! Милости прошу к нашему шалашу.
Вошедший впереди всех жандармский офицер зажмурился от света. Лицо его выражало самое искреннее недоумение.
-- Пардон!.. Но вы, вероятно... не поняли. Мы к вам с обыском!
Хозяин залился смехом так, что закашлялся.
-- Оригинал... открыл Америку! Ведь не буду же я думать, то вы пришли со мной в преферанс перекинуться.
Он весело захлопотал около пришедших.
-- Позвольте пальтецо... Вам трудно снять. Ишь, как оно намокло! Теперь я вам посвечу... Осторожнее: тут порог.
Жандармский офицер и пристав недоумевающе переглянулись, и первый, потоптавшись, сказал нерешительно:
-- Разрешите приступить. Вот предписание.
-- Ни-ни-ни! И думать не могите! Из-под дождя, с измокшими ногами прямо за дело -- этак не трудно и насморк схватить... А вот мы сейчас застрахуемся! А предписание ваше можете бабушке подарить: неужели порядочный человек не может верить порядочному человеку без предписания? Присядьте, господа! Виноват, ваше имя, отчество?
Офицер пожал плечами, отнеся этот жест к улыбавшемуся уже в усы приставу, и сказал, стараясь придать своим словам леденящий тон:
-- Будучи официально уполномочен для производства обыска...
Хозяин замахал на него руками...
-- Знаю, знаю!! Ах ты, Господи... Ну неужели обыск от вас уйдет? Разве же я не понимаю! Сам помогу! Но почему нам чуждаться хороших человеческих отношений?.. не правда ли, Никодим Иванович, кажется?! да? хе-хе! Узнал-с, узнал-с!! И никогда не догадаетесь -- откуда?! На донышке фуражки вашей в передней прочел!! Ха-ха-ха!! Так вот... Лизочка! (Это моя жена... Превосходнейшая женщина!.. Я вас познакомлю.) Лизочка, дай нам чего-нибудь, -- господам офицерам с дождя погреться!.. Ни-ни! Откажетесь -- безумно меня обидите!!
Из соседней комнаты вышла прехорошенькая молодая женщина. Приводя мимоходом в порядок пышные волосы, она улыбнулась и сказала, щуря заспанные еще глазки:
-- Отказать мужчине вы еще могли, но даме -- фи! Это будет не по-джентльменски!
Муж представил:
-- Моя жена Елизавета Григорьевна -- Никодим Иваныч! Господин пристав... виноват, не имею чести...
Пристав так растерялся при виде вошедшей красавицы, что вскочил и, щелкнув каблуками, преувеличенно громко отрекомендовался:
-- Крутилов, Валериан Петрович!
-- Да что вы?! Очень рада. У меня сына одного Валей зовут. Лукерья!
Явившейся кухарке она приказала:
-- Проведи понятых и городовых пока на кухню! Разогрей пирог, достань колбасы, огурцов... Водки там, кажется, есть с полчетверти... Одним словом, займись ими... А я похлопочу насчет их благородий!
Улыбнувшись смотревшему на нее во все глаза приставу, она выпорхнула.
Жандармский офицер, ошеломленный, открыл рот и начал:
-- Извините, но...
За дверью послышался шум, возня, детские голоса, и в комнату ворвались два ликующих сорванца лет пяти-шести.
-- Обыск, обыск! У нас обыск! -- подпевали они в такт прыжкам таким тоном, будто радовались принесенному пирожному.
Один, топая босыми ножонками, подбежал к офицеру и ухватил его за палец.
-- Здравствуй! Покатай меня на ноге, так: гоп, гоп!
Отец сокрушенно покачал головой.
-- Ах вы, экспроприаторы этакие! Вы уж извините их... Это их в Одессе у меня разбаловали. Обыски у меня бывали чуть не два раза в неделю... ну, для них и не было лучшего удовольствия. Подружились со всеми... Верите -- шоколад стали им носить, игрушки...
Видя, что мальчик тянется губками к его рыжим длинным усам, жандармский офицер нагнулся и поцеловал его.
Другой сидел верхом на колене пристава и, рассматривая погоны, деловым тоном спрашивал:
-- Сколько у тебя звездочек? А сабля -- вынимается? Я в Одессе сам вынимал -- ей-Богу!
Вошедшая с подносом, на котором стояли разноцветные бутылки и закуски, мать искусственно-строго заметила:
-- Сколько раз я тебе говорила, что божиться -- дурная привычка! Он надоедает вам -- спустите его на пол.
-- Ничего-с... Помилуйте! Тебя как зовут, крыса, а?
-- Митей. А тебя?
Пристав рассмеялся.
-- Валей. Будем знакомы.
Мать, улыбаясь гостям, наливала в рюмки коньяк и, подвигая офицеру икру, говорила:
-- Милости прошу. Согрейтесь! Нам так совестно, что из-за нас вы обеспокоили себя в эту дурную погоду.
-- Валя! Дай мне икры, -- потребовал Митя, царапая пальцем пуговицу на сюртуке пристава.
-----
Через час жандармский офицер, подперев кулаком щеку, курил предложенную ему хозяином сигару и слушал.
-- Разногласие с меньшевиками, -- объяснял хозяин, -- происходит у нас главным образом из-за тактических вопросов... Затем, наше отношение к террору...
Покачивая на руках уснувшего ребенка и стараясь не шуметь, пристав пытался сесть так, чтоб спящего не раздражал свет лампы.
-----
Городовой Харлампов муслил толстый палец и потом, хлопая картой по столу, говорил:
-- А вот мы вашего короля прихлопнем! Теперича -- дворник -- принц, а вы, Лукерья Абрамовна, -- королевой будете. Вроде как бы английская Виктория. Хе-хе!
Лукерья застенчиво улыбалась, наливая пиво в пустые стаканы.
-- Тоже ведь придумает эдакое... Уж сказано про вас -- бюрократический режим.