I
Первый раз в жизни я имел свой собственный телефон. Это радовало меня, как ребенка. Уходя утром из дому, я с напускной небрежностью сказал жене:
-- Если мне будут звонить, -- спроси -- кто и запиши номер.
Я прекрасно знал, что ни одна душа в мире, кроме монтера и телефонной станции, не имела представления о том, что я уже восемь часов имею свой собственный телефон, но бес гордости и хвастовства захватил меня в свои цепкие лапы, и я, одеваясь в передней, кроме жены, предупредил горничную и восьмилетнюю Китти, выбежавшую проводить меня:
-- Если мне будут звонить, -- спросите -- кто и запишите номер.
-- Слушаю-с, барин!
-- Хорошо, папа!
И я вышел с сознанием собственного достоинства и солидности, шагал по улицам так важно, что нисколько бы не удивился, услышав сзади себя разговор прохожих:
-- Смотрите, какой он важный!
-- Да, у него такой дурацкий вид, что будто он только что обзавелся собственным телефоном.
II
Вернувшись домой, я был несказанно удивлен поведением горничной: она открыла дверь, отскочила от меня, убежала за вешалку и, выпучив глаза, стала оттуда манить меня пальцем.
-- Что такое?
-- Барин, барин, -- шептала она, давясь от смеха. -- Подите-ка, что я вам скажу! Как бы только барыня не услыхала...
Первой мыслью моей было, что она пьяна; второй, что я вскружил ей голову своей наружностью и она предлагает вступить с ней в преступную связь.
Я подошел ближе, строго спросив:
-- Чего ты хочешь?
-- Тш... барин. Сегодня к Вере Павловне не приезжайте ночью, потому ихний муж не едет в Москву.
Я растерянно посмотрел на загадочное, улыбающееся лицо горничной я тут же решил, что она по-прежнему равнодушна ко мне, но спиртные напитки лишили ее душевного равновесия, и она говорит первое, что взбрело ей на ум.
Из детской вылетела Китти, с размаху бросилась ко мне на шею и заплакала.
-- Что случилось? -- обеспокоился я.
-- Бедный папочка! Мне жалко, что ты будешь слепой... Папочка, лучше ты брось эту драную кошку, Бельскую.
-- Какую... Бельску-ю? -- ахнул я, смотря ей прямо в заплаканные глаза.
-- Да твою любовницу. Которая играет в театре. Клеманс сказала, что она драная кошка. Клеманс сказала, что, если ты ее не бросишь, она выжжет тебе оба глаза кислотой, а потом она просила, чтобы ты сегодня обязательно приехал к ней в шантан. Я мамочке не говорила, чтобы ее не расстраивать, о глазах-то.
Вне себя я оттолкнул Китти и бросился к жене.
Жена сидела в моем рабочем кабинете и держала в руках телефонную трубку. Истерическим, дрожащим от слез голосом она говорила:
-- И это передать... Хорошо-с... Можно и это передать. И поцелуи... Что?.. Тысячу поцелуев. Передам и это. Все равно уж заодно.
Она повесила телефонную трубку, обернулась и, смотря мне прямо в глаза, сказала странную фразу:
-- В вашем гнездышке на Бассейной бывать уже опасно. Муж, кажется, проследил.
-- Это дом сумасшедших! -- вскричал я. -- Ничего не понимаю.
Жена подошла ко мне и, приблизив свое лицо к моему, без всякого колебания сказала:
-- Ты... мерзавец!
-- Первый раз об этом слышу. Это, вероятно, самые свежие вечерние новости.
-- Ты смеешься? Будешь ли ты смеяться, взглянув на это?
Она взяла со стола испещренную надписями бумажку и прочла:
-- No 349--27 -- "Мечтаю тебя увидеть хоть одним глазком сегодня в театре и послать хоть издали поцелуй".
No 259--09 -- "Куда ты, котик, девал то бриллиантовое кольцо, которое я тебе подарила? Неужели заложил подарок любящей тебя Дуси Петровой?"
No 317--01 -- "Я на тебя сердита... Клялся, что я для тебя единственная, а на самом деле тебя видели на Невском с полной брюнеткой. Не шути с огнем!"
No 102--12 -- "Ты -- негодяй! Надеюсь, понимаешь".
No 9--17 -- "Мерзавец -- и больше ничего!"
No 177--02 -- "Позвони, как только придешь, моя радость! А то явится муж, и нам не удастся уговориться о вечере. Любишь ли ты по-прежнему свою Надю?"
Жена скомкала листок и с отвращением бросила его мне в лицо.
-- Что же ты стоишь? Чего же ты не звонишь своей Наде? -- с дрожью в голосе спросила она. -- Я понимаю теперь, почему ты с таким нетерпением ждал телефона. Позвони же ей -- No 177--02, а то придет муж, и вам не удастся условиться о вечере. Подлец!
Я пожал плечами.
Если это была какая-нибудь шутка, то эти шутки не доставили мне радости, покоя и скромного веселья.
Я поднял бумажку, внимательно прочитал ее и подошел к телефону.
-- Центральная, No 177--02? Спасибо. No 177--02?
Мужской голос ответил мне:
-- Да, кто говорит?
-- No 300--05. Позовите к телефону Надю.
-- Ах, вы No 300--05. Я на нем ее однажды поймал. И вы ее называете Надей? Знайте, молодой человек, что при встрече я надаю вам пощечин... Я знаю, кто вы такой!
-- Спасибо! Кланяйтесь от меня вашей Наде и скажите ей, что она сумасшедшая.
-- Я ее и не виню, бедняжку. Подобные вам негодяи хоть кому вскружат голову. Ха-ха-ха! Профессиональные обольстители. Знайте, No 300--05, что я поколочу вас не позже завтрашнего дня.
Этот разговор не успокоил меня, не освежил моей воспаленной головы, а, наоборот, еще больше сбил меня с толку.
III
Обед прошел в тяжелом молчании.
Жена за супом плакала в салфетку, оросила слезами жаркое и сладкое, а дочь Китти не отрываясь смотрела в мои глаза, представляя их выжженными, и, когда жена отворачивалась, дружески шептала мне:
-- Папа, так ты бросишь эту драную кошку -- Бельскую? Смотри же! Брось ее!
Горничная, убирая тарелки, делала мне таинственные знаки, грозила в мою сторону пальцем и фыркала в соусник.
По ее лицу было видно, что она считает себя уже навеки связанной со мной ложью, тайной и преступлением.
Зазвонил телефон.
Я вскочил и помчался в кабинет.
-- Кто звонит?
-- Это No 300--05?
-- Да, что нужно?
Послышался женский смех.
-- Это говорю я, Дуся. Неужели у тебя уже нет подаренного мною кольца? Куда ты его девал?
-- Кольца у меня нет, -- отвечал я. -- И не звони ты мне больше никогда, чтоб тебя дьявол забрал!
И повесил трубку.
После обеда, отверженный всей семьей, я угрюмо занимался в кабинете и несколько раз говорил по телефону.
Один раз мне сказали, что если я не дам на воспитание ребенка, то он будет подброшен под мои двери с соответствующей запиской, а потом кто-то подтвердил свое обещание выжечь мне глаза серной кислотой, если я ке брошу "эту драную кошку" -- Бельскую.
Я обещал ребенка усыновить, а Бельскую бросить раз и навсегда.
IV
На другой день утром к нам явился неизвестный молодой человек с бритым лицом и, отрекомендовавшись актером Радугиным, сказал мне:
-- Если вам все равно, поменяемся номерами телефонов.
-- А зачем? -- удивился я.
-- Видите ли, ваш номер 300--05 был раньше моим, и знакомые все уже к нему привыкли.
-- Да, они уж очень к нему привыкли, -- согласился я.
-- И потому, так как мой новый номер мало кому известен, происходит путаница.
-- Совершенно верно, -- согласился я. -- Происходит путаница. Надеюсь, с вами вчера ничего дурного не случилось? Потому что муж Веры Павловны не поехал ночью в Москву, как предполагал.
-- Да? -- обрадовался молодой человек. -- Хорошо, что я вчера запутался с Клеманс и не попал к ней.
-- А Клеманс-то собирается за Бельскую выжечь вам глаза, -- сообщил я, подмигивая.
-- Вы думаете? Хвастает. Никогда из-за нке не брошу Бельскую.
-- Как хотите, а я обещал, что бросите. Потом тут вам ребенка вашего хотел подкинуть No 77--92. Я обещал усыновить.
-- Вы думаете, он мой? -- задумчиво спросил бритый господин. -- Я уже, признаться, совершенно спутался: где мои -- где не мои.
Его простодушный вид возмутил меня.
-- А тут еще один какой-то муж Нади обещался вас поколотить палкой. Поколотил?
Он улыбнулся и добродушно махнул рукой.
-- Ну уж и палка. Простая тросточка. Да и темно. Вчера. Вечером. Так как же, поменяемся номерами?
-- Ладно. Сейчас скажу на станцию.
V
Я вызвал к нему в гостиную жену, а сам пошел к телефону.
Разговаривая, я слышал доносившиеся из гостиной голоса.
-- Так вы артист? Я очень люблю театр.
-- О, сударыня. Я это предчувствовал с первого взгляда. В ваших глазах есть что-то такое магнетическое. Почему вы не играете? Вы так интересны! Вы так прекрасны! В вас чувствуется что-то такое, что манит и сулит небывалое счастье, о чем можно грезить только в сне, которое... которое...
Послышался слабый протестующий голос жены, легкий шум, все это покрылось звуком поцелуя.