Из газетных статей и расспросов очевидцев нам удалось выяснить с приблизительной точностью, каково положение познанского поляка, воюющего в рядах германской армии.
Прежде всего, для залучения молодого, дикого поляка в ряды армии -- его нужно поймать. Много требуется хитрости и охотничьей ловкости, чтобы поймать такого дикого поляка.
Пойманный поляк недели две-три выдерживается в темном месте "чтобы привык". Все это время несколько приставленных к нему специальных людей горячо убеждают пойманного, что "Германия -- превыше всего".
Поляк долго не сдается, спорит, капризничает. Но к концу третьей недели ему так все это надоедает, что он вскакивает однажды с блуждающими глазами, растерянный, страшный, -- и кричит:
-- Ну, хорошо! Верю. Довольно.
-- Чему веришь?
-- Вот этому самому. Что вы говорили.
-- Насчет Германии??
-- Да, да!!!
-- Что Германия превыше всего?
-- Ну, да -- это самое! Слышал уже. Нечего повторять! Верю.
-- Я думаю, он готов -- посоветовавшись немного с товарищем, говорит профессор приготовительного класса. -- Можно его передавать дальше.
Поляка перебрасывают в следующее отделение:
-- Эй, кто там! Примите поляка для обработки.
-- Есть!
Ощупав, обыскав поляка, приступают к дальнейшей обработке:
-- Послушайте, вы там... поляк. Наш император обещает дать полякам после войны автономию, самоуправление, свободу языка: -- ну, и как вообще полагается. Слышите??
Поляк молчит.
-- Вам я говорю или не вам? После войны для вас наступит буквально золотой век. Поняли?
-- Так, пан, -- задумчиво качает головой поляк.
-- И вот, значит, по этому самому вы и должны проливать кровь свою за дорогое отечество. Поняли?
Поляк молчит.
-- Потому что судьба поляков дорога сердцу кайзера, и он не допустит, чтобы волос упал с головы германского поляка.
Поляк задумчиво кивает головой.
-- Так, пан.
-- Всякий поляк для кайзера, как родной сын. Понимаете? Значит, вы должны сражаться за своего отца-кайзера. А если ты, польская свинья, не будешь сражаться, так мы с тебя шкуру с живого сдерем... На медленном огне поджарим! Лучину под ногти запустим!
-- Так пан, -- вздыхает поляк.
-- Ну, вот и хорошо, что ты это понимаешь...
-- Кажется, он готов, collega? Все сделали, как предписано циркуляром: и обласкали, и попугали. Эй, мальчик! Отведи в следующее отделение.
Следующее отделение -- обмундировочная.
-- Поляк?
-- Поляк.
-- Давайте ему штаны без карманов.
Поляк выходит из задумчивости.
-- Позвольте... Почему без карманов?
-- Нельзя вам, полякам, карманы иметь, -- циркуляр есть. Мало ли что вы можете в карманы спрятать. Стащишь где-нибудь план расположения окопов, положишь в карман, а потом передашь русским. Подавайте ему сапоги!
-- Ой, больно! Там что-то такое есть, в сапогах...
-- Есть. Это -- гвозди. Чтобы ты не очень-то бегал от русских, или, что еще хуже, -- к русским. У нас, братец ты мой -- все предусмотрено.
-- Мундир не по мне, -- жалуется поляк. -- Узок так, что рук нельзя поднять.
-- Так и расчитано. Знаем мы, для чего вы руки поднимаете! Ну, вот... оделся? Теперь -- вооружим тебя. Вот тебе, братец, сабля...
-- Какая странная...-- удивляется поляк. -- Не вынимается из ножен.
-- Чего же ей выниматься, когда эфес к ножнам наглухо припаян. Тебе только дай настоящую саблю... Знаем мы вас, поляков. Получай ружье.
-- А... Патроны?
-- Что-о? С ума ты сошел? Прыткий ты паренек, я вижу. Тебе, как мед, так уж и ложка. Патроны будут у другого солдата. Ну, а теперь -- готово! Эй, кто там?! Забирайте поляка.
-- Готов?
-- Готов.
-- Несите его в вагон! Запирайте в одиночное купе.
-- Куда? -- пугается поляк. -- Почему в одиночное?
-- А что ж, тебя в общее посадить, что ли? С другими солдатами? Знаем мы, какие ты разговоры будешь с ними разговаривать. Внесли?
-- Есть. Рот прикажете завязать?
-- Ну, да! Как, обыкновенно. Поляк ведь.
С треском и шумом несется поезд на театр военных действий.
* * *
-- Привезли?
-- Есть. Тут в купе лежит. Развяжите его, вытаскивайте!
-- Патроны отобрали? Штык ему отвинтили?
-- Маленькие, что ли... Учи еще.
-- А теперь -- айда в окопы! Рядовые Швайне, Трюкман и Шлиппе!
-- Здесь, г. вахмистр!
-- Вы будете состоять при поляке. Ты, Швайне, будешь давать ему патроны при стрельбе, Трюкману поручается держать приклад, когда поляк будет стрелять, а ты, Шлиппе, назначаешься состоять при шашке: чтобы он, упаси Боже, не хватил ножнами кого-нибудь из своих.
После этого вахмистр обращается к поляку.
-- Заметьте, ясновельможный пан, что кайзер любит поляков, как своих родных детей... А если ты, польская свинья, побежишь к русским -- семь шкур спущу, да потом в соленой воде вымочу. Ведите его!! Да не забудьте, когда бой кончится -- отобрать у него ружье, связать руки и засунуть в землянку до завтрашнего боя... Завтра снова вынете.
* * *
В окопах кипит работа: Швайне хлопотливо подсовывает задумчивому поляку патроны. Трюкман, поглощенный польскими делами по горло, придерживает ружейный приклад, направляя польское дуло именно в сторону врага, а не в какую-нибудь другую сторону; Шлиппе судорожно уцепился за шашку, висящую сбоку у задумчивого поляка.
Задумчивый поляк делается еще более задумчивым.
-- Урра! -- ревут издали тысячи русских глоток.
Крики приближаются... Поляк вздыхает, бьет ружьем по голове Трюкмана, тычет прикладом в грудь Швайне, отбрасывает ногой уцепившегося за шашку Шлиппе и, выйдя медленными шагами из окопа, задумчиво идет сдаваться в плен.
* * *
Если нами какой-нибудь штрих или черточка в данном случае упущены, то это только потому, что мы, избегая преувеличений, стремимся всегда лучше сказать меньше, чем больше.