МИШЕЛЬ ПРЫГУНОВ

I

К Мишелю Прыгунову явились два его знакомых -- Чижевич и Гвоздь -- и сказали:

-- Мишель, знаешь? Наш союз, посылающий на днях подарки солдатам на фронт, предлагает тебе поехать помощником сопровождающего эти подарки.

Мишель вышел на средину комнаты, поднял кверху глаза и руки и сказал тихо, благоговейно.

-- Свершилось! Ныне отпущаеши раба твоего... Наконец-то и я приобщился к этой великой мировой трагедии... Я буду там! Буду на фронте! Буду незаметным серым героем!..

Он опустил руки, глаза, вернулся к сидевшим у стола приятелям и сказал с наружным спокойствием, сквозь стиснутые зубы:

-- Где продаются противогазы?

-- Голубчик! Зачем тебе?

-- Затем, что я враг бесполезного геройства. Я, конечно, не прочь продать жизнь -- но только дорого продать! В честном, открытом бою, а не среди газовой волны, беспомощным, бессильным.

-- Тю на тебя! -- воскликнул Гвоздь. -- Где имение, где Днепр! Где будет газовая атака, а где ты!

-- Ты думаешь? Ну, в таком случае, я сейчас запасусь индивидуальным пакетом.

-- Че-ем?

-- Пакетом. Индивидуальным.

-- Голубчик! -- завопил Чижевич. -- Какой тебе там еще индивидуальный пакет нужен?!. Получишь ты удостоверение, получишь ты пропуск от воинского начальства -- какой еще тебе пакет?

Мишель Прыгунов снисходительно улыбнулся.

-- Эх вы, штафирки! Да знаете ли вы, что такое индивидуальный пакет? Это пакет, в котором все, что нужно для первой перевязки раны: марля, бинт и прочее.

-- Да неужели тебе там не дадут этого на месте? Слава Богу, среди опытных людей будешь. И уберегут, а не дай Бог чего -- и перевяжут.

-- Вы думаете? -- с сомнением спросил Мишель Прыгунов. -- Ну, ладно. Будем посмотреть.

Улыбнулся загадочно.

II

Мишель Прыгунов подскочил на автомобиле, схватил руку офицера, сопровождавшего его, и уполномоченного, и спросил, лихорадочно сверкая глазами:

-- Окопы? -- Вот! Налево.

-- Да, окопы, -- рассеянно отвечал офицер.

-- Наши или неприятельские?

-- Ну, конечно, наши. Тыловые.

-- Послушайте: а вдруг они, за то время, когда вас тут не было, -- уже взяты, а? Не лучше ли сделать разведку?

-- Что вы, батенька! Они верст за сто от фронта. До них, как говорится, неприятелю три года скакать -- не доскачешь.

-- Все-таки, лучше я взгляну на них, -- закусив губу, сказал Мишель Прыгунов и слез с автомобиля. -- Свой глаз, как говорится, алмаз.

Он подошел к насыпи, окаймлявшей окоп, взобрался на нее и спрыгнул вниз.

-- Ну, вот, -- благоговейно прошептал он. -- Свершилось. Побывал и я в окопах. Прикоснулся. Холодно в окопах!

Когда автомобиль тронулся, сверху послышалось характерное гудение пропеллера.

-- Ага! -- пролепетал Мишель, закидывая голову кверху. -- Кажется, завязывается славненькое дельце. Если не ошибаюсь -- германский таубе?

-- Наш, -- вежливо отвечал офицер. -- Фарман.

-- Да, но ведь мог же сюда залететь и неприятельский аэроплан?

-- Конечно, мог. Сто верст покрыть он может.

-- Вот видите. И бомбы мог сверху бросать?

-- Мог.

Мишель закусил нижнюю дрожащую губу и сказал самому себе:

-- Свершилось. Наконец-то, и я побывал под аэроплаными бомбами.

Другой кто-то изнутри возразил:

-- Каким же это образом "побывал", если и аэроплан наш, и бомб он не бросает?

Но Мишель не сдался внутри себя:

-- Не бросает, но мог бы бросать. Наш, но мог быть и немецкий. Значит, по теории вероятности...

III

Полковник спросил:

-- Как, господа, хотите: отправиться с подарками к солдатам в самые окопы или раздать им здесь, когда солдаты сменятся?

-- Да, ведь окопы всюду одинаковые? -- осторожно спросил Мишель Прыгунов.

-- Да. Делаются они почти всегда одинаково.

-- Ну, так я уже был в окопах. Значит, неинтересно. Если хотите, Петр Иваныч, отправляйтесь одни. А мне хотелось бы обозреть общий стратегический план местности.

Тут же он быстро схватил руку сопровождавшего их офицера и, сжав ее тихо сказал:

-- О!

-- Что с вами?

-- Слышали? Выстрелило.

-- Да: мортирное.

-- Знаете, -- улыбнулся Мишель, -- хотя первое чувство довольно неприятное, но я убедился, что могу владеть собой. Вы заметили? Я даже не поклонился.

-- Кому?!.

-- Снаряду. Это ведь есть такое военное выражение: кланяться снаряду. Когда пригибают голову.

-- Это не к снаряду относится, а к пуле. И потом выстрел ведь был наш. Версты за три.

-- Разве наш? Но мог ведь быть и оттуда.

-- Конечно, мог. Здесь ведь близко.

-- И мог пролететь над моей головой?!

-- Отчего же.

-- Свершилось, -- благоговейно подумал Мишель. -- "Неприятельские снаряды пролетали над моей головой".

-- Да ведь этого не было, -- шевельнулся в мозгу какой-то навязчивый наглый "другой"...

-- Осел! -- внутренне закричал Мишель. -- Не было? Но могло же быть!

Б-бах-ах-ах!

-- Понимаю, -- усмехнулся одним краем бледных губ Мишель Прыгунов. -- Артиллерийская подготовка атаки. Расчищают путь для пехоты.

-- Ну, где там, -- снисходительно сказал офицер. -- Это просто ежедневная порция. Надо же им показать, что не спят.

-- А далеко ихний снаряд упал?

-- Тысячи за три шагов. Шрапнель.

-- А, я думаю, за две, -- сказал Мишель неуверенно.

-- Ну, за две, -- вежливо согласился офицер.

-- Петр Иваныч! -- закричал Прыгунов, подбегая к уполномоченному. -- Видели? За полторы тысячи шагов снаряд упал?

-- Так-с. Значит, вы уже пороху понюхали?

-- Пока еще нет. За тысячу шагов никакого запаха. Вы готовы? Едем. А то, если оттуда устроят огненную завесу -- не вырваться... Засядем здесь, а у меня в Петрограде дела. Садитесь! Шофер, можно ехать.

Автомобиль рванулся. Мишель, сдвинув брови, вынул револьвер и выстрелил по направлению к немцам. Втянул носом воздух и блаженно улыбнулся.

-- Что вы?

-- Понюхал пороху.

IV

В Двинске на вокзале Мишель наклонился к сидящему рядом с ним за столом поручику и сказал с деланным равнодушием:

-- А около меня снаряд упал. Шагов за пятьсот.

-- Ну? -- спросил поручик.

-- Упал. Снаряд. Шагов так пятьсот или четыреста от меня.

-- Да ведь ранить он вас на таком расстоянии не мог?

-- Не мог.

Оба с недоумением поглядели друг на друга и отвернулись.

-- Нет, этих военных ничем не прошибешь, -- огорченно подумал Мишель. -- Ему, вишь, надо, чтобы меня ранило.

В купе вагона Мишелю пришлось сидеть с двумя дамами и угрюмым стариком.

-- Еду я с фронта, -- сказал Мишель, отнеся это сообщение к пожилой, приветливого вида даме. -- Верьте, сударыня: ад! над головой летают аэропланы, падают бомбы, в окопах холодно. Верите ли, один снаряд разорвался от меня так шагов за пятьдесят!!

-- Шрапнель? -- спросила пожилая дама.

-- Так точно.

-- У меня сына тоже... убило шрапнелью в прошлом году.

-- Нет, ее пятидесятью шагами не удивишь, -- вздохнул Мишель и вышел в коридор. Стал у горящей печки и погрузился в невеселые думы.

-- Пятьдесят шагов им мало! А если бы десять? А если бы два? А если бы меня зацепило шрапнелью? По теории вероятности. Тело, конечно, не стоит, чтобы тронуло, а пальто -- могло же зацепить...

Задумчивый взгляд Мишеля упал на угольные щипцы, лежащие у отверстия горящей печки. Мишель рассеянно сунул их в жерло печки, подержал минут пять и потом, улыбаясь самому себе, снисходительно, как ребенку, провел щипцами по пальто сбоку.

Неприятный человечишко шевельнулся где-то внутри и хихикнул:

-- Подделываете? Обман? Фальшивая монета?

-- Отстань, -- угрюмо сказал Мишель. -- Могли же на самом деле стрелять в мою сторону и зацепить меня. А это, братец ты мой, ни более, ни менее, как контузия...

V

В Пскове многие вышли из вагона, сели свежие. Бородатый купец, сидевший напротив Мишеля, внимательно поглядел на его пальто и осторожно спросил:

-- Никак сожгли где-то?

-- Нет, это так, -- скромно усмехнулся Мишель. -- След контузии.

-- Кон-тузии?

-- Да. На позициях зацепило. Шрапнелью. Пустяки: царапина.

-- Еще бы, царапина! -- сочувственно подхватил купец. -- Не дай Бог такую царапину никому. Значит, в бою были?

-- Да, немножко. Пришлось пороху понюхать.

-- Страшно, поди?

-- Еще бы. Эта штука (он указал на пальто) в семи шагах от меня разорвалась. Даже, вернее, в шести.

-- Господи Ты, Боже мой! Грешим мы тут, а хорошие люди за нас жизнью рискуют... Расскажите, если не скучно.

Мишель глубоко вздохнул и, будто спрыснутый живой водой, тихо начал:

-- Стояли мы под Козювкой недалеко от Красностава. В Алашкертском направлении... Ну, сначала, конечно, изредка перестреливались, -- дневная порция... Надо же и им показать, что не спят, а бодрствуют. Ну-с... Только доносят мне однажды, что густые колонны немцев показались около Нароча, при впадении Шлока в Кимполунг. Я со своей сотней...

Поезд, пыхтя и отплевываясь, медленно подходил к Петрограду.

VI

Был теплый душистый май 1958 года.

На террасе нарядной дачи, окруженный целой стаей белокурых и черноволосых детей, сидел, закутанный пледом, старик.

Трудно было в этой дряхлой, испещренной морщинами развалине узнать прежнего бодрого, молодого мужественного Мишеля Прыгунова.

Однако, это был он. Годы никого не щадят, и у самого Наполеона волосы и зубы со временем могут выпадать так же, как у любой водовозной клячи.

Кудрявый внук прижался к плечу старого деда и, сверкая любопытными глазенками, спросил его:

-- Дедушка, ты помнишь Всемирную войну?

-- Все забуду, -- тихо усмехнулся дед, -- а этой войны не забуду.

-- Дедушка, а что ты тогда делал?

Мишель Прыгунов поднял выцветшие глаза кверху и сказал:

-- Помню тоже плакаты такие были. Английские. Нарисован был так же вот, как и я, старый человек, окруженный детьми, и внизу подпись: "Дедушка, а что ты сделал для войны?"... Так вот, на этот вопрос я могу вам ответить по чистой совести: много сделал.

-- А что же именно, дедушка?

-- Да долго рассказывать. Возьмите просто историю войны, прочтите вот и все.

-- Ты, разве, там тоже напечатан?

-- А как же? Прочтите операции генерала Брусилова, вот это и буду я.

-- Дедушка, да, ведь, он Брусилов, а твоя фамилия Прыгунов.

-- Да, -- кротко улыбнулся дедушка, -- ничего не поделаешь... Приходилось под псевдонимом воевать.

-- Да почему же, почему?

-- А потому что немцы, при одном появлении на фронте Прыгунова, -- бросались бежать без оглядки, бросая оружие. Пришлось назваться Брусиловым.

-- А зачем? Пусть бы они бежали без боя. Это же лучше!

-- Много вы понимаете, -- снисходительно усмехнулся дедушка. -- А какая же тогда была бы война, если воевать не с кем?

И долго, и молча глядели притихшие дети на морщинистые руки того, который когда-то одним мановением этих рук бросал в огонь сотни тысяч мужественных людей...