Уже несколько дней подряд меня все душит один кошмар.
Москва... Холодное, серое небо; скупой, редкий, сухой снег -- всего по нескольку снежинок на каждый квадратный аршин -- скупо падает с угрюмого неба через пятое на десятое...
Усталый, обмерзший человек сидит на холодной скамейке сквера и, держа в руках игрушечную корову, машинально отламывает от нее кусочки и отправляет себе в рот.
А сквер, в котором сидит обмерзший человек, тоже особенный: он весь выкрашен в синюю краску -- голые деревья, фонари, ограды, кусты, даже редкая трава в газонах -- все закрашено в синюю краску.
Сидит себе насквозь промерзший человек в синем сквере и жует игрушечную корову. И так ярко я это все переживаю, что даже чувствую омерзительный вкус папье-маше во рту -- сухие бумажные корки, моментально впитывающие в себя слюну и высушивающие слизистую оболочку рта...
Вижу я -- съел этот человек корову, стряхнул с колен крошки и, вздохнув, отправился в театр -- развлечься.
Идет новая модная пьеса... Посмотрел насквозь промерзший москвич первый акт, второй... Но в конце второго акта в зрительный зал вваливается группа опоздавших к началу вооруженных людей и, направив на актеров маузеры, требует, чтобы они начинали пьесу сначала.
Поглядели актеры на публику тоскливыми мученическими глазами, махнули рукой театральным плотникам -- и снова декорация первого акта, и снова идет первый акт...
Уже дотянули до третьего акта, новая группа шумных, полупьяных, до зубов вооруженных людей, снова маузеры и снова актеры, "по требованию почтеннейшей публики", начинают с первого акта...
И так три раза, пять раз, десять...
Вот ночной кошмар, который меня душит, но когда я прихожу в себя и начинаю размышлять -- ничего в этом кошмаре нет бредового, надуманного... Просто отдельные реальные обрывки сложились в одну стройную законченную картину.
Приехал из Москвы знакомый виолончелист, и когда я спросил его: "что там?" -- он описал мне кратко и наглядно:
-- Москва вымерла. Топлива нет. Холодно. Все магазины по Тверской, Петровке и Кузнецкому Мосту закрыты, опечатаны, реквизированы, попросту забиты досками. Торгуют только игрушечные лавки и магазины электрических принадлежностей. Нет ни мяса, ни сыру, ни колбасы, ни сорочек, ни сукна на пальто -- а можно только купить электрическую арматуру или игрушечную корову... Осветил себя изящной электрической люстрой и жуй корову на здоровье...
И синий сквер тоже не сонное видение: вероятно, все прочли в газетах известие из Москвы, что там во время октябрьских торжеств футуристы, которым было поручено украшение города, выкрасили один из скверов -- с деревьями, травой, скамейками и оградой -- в синий цвет.
И вооруженная банда в театре, вломившаяся ко второму акту и требующая играть спектакль сначала -- тоже не сказка. Об это сообщали в киевских газетах.
И вот болезненно обостренное воображение собрало все эти обрывки воедино и создало картину высокого художественного полета: мерзлый москвич сидит в синем сквере, ест игрушечную корову, а потом сидит до пяти часов утра в театре и смотрит первый акт, потом опять первый и второй, потом первый, второй и третий и так далее -- по числу вооруженных шаек...
* * *
А с Петроградом у меня тоже неладно. Другой кошмар: будто я хожу по столикам ростовского ресторана, собираю со всех тарелок куски белого, пышного хлеба, который пресытившиеся ростовцы не могли доесть, нагромождаю эти пышные остатки с поджаренными хрустящими корками -- в груды, в целые горы и эти груды, эти горы каким-то неведомым чудесным образом переправляю на Невский проспект, угол Владимирского, где уже с весны этого года сгрудилась страшная уродливая толпа полумертвецов. Стоят у бывшего Палкина под балконом бывшие чиновники, бывшие кадеты, бывшие студенты и торгуют с рук: кто продает сиротливо лежащие в коробке от гильз два кусочка пожелтевшего сахара (весь его магазин!), кто -- загадочные серые лепешки, кто -- крохотные котлетки из конины. Мне всегда казалось, что со стороны никто у них ничего не покупает, а просто сахароторговец продает свои два обшарпанных кусочка грязного сахара лепешкопродавцу, а лепешкопродавец скупает и тут же съедает весь товар котлетовладельца...
Съев же все -- они, вероятно, заходят куда-нибудь за угол и там, тихо вытянувшись, умирают.
И вот этим людям я в своем ночном кошмаре собираю со всех столов пышные куски свежего белого хлеба, сваливаю в блюдо оставшиеся на тарелках половинки котлет из курицы, груды недоеденного жареного картофеля, и все это посылаю им, им, им, им, им!..
* * *
А сегодня ночью я стоял у окна, выходящего на север, и кричал во тьму:
-- Держитесь, друзья! Потерпите еще немного! Уже слышен под Кронштадтом гул орудий тех, которые идут вам на выручку! Еще одно гигантское усилие -- стяните ваши тощие пустые животы ременными поясами потуже -- скоро вас накормят, приласкают и обогреют.
Вглядываюсь в холодную мглу и вижу -- бегут по петроградским улицам в смертельной тоске и ужасе все, кто изуверски мучил вас -- все мошенники, подлецы, предатели и инквизиторы -- не скрыться вам, мучители, убийцы -- расплата, расплата, расплата -- полным рублем!!
Истинный исход истинно демократичен, но заплатит он вам по-королевски!
Бьет 12 часов...
КОММЕНТАРИИ
Впервые: Приазовский край, 1918, 9 (22) декабря, No 216. Печатается по тексту газеты.
И синий сквер тоже не сонное видение... -- Речь идет о праздновании первой годовщины Октябрьской революции в Москве. Деревья Театрального сквера были выкрашены синей и желтой красками, а деревья Александровского сада -- красной (Крусанов А. Русский авангард. Т. П. Кн. 1. М., 2003. С. 79).
Стоят у бывшего Палкина под балконом бывшие чиновники, бывшие кадеты, бывшие студенты... -- "Ресторан Палкина" (Невский проспект, 47) -- один из самых известных и больших в Петербурге. В 1917 г. был закрыт. Сегодня возрожден.