Не так давно редактор, подойдя ко мне (он человек не гордый и иногда запросто беседует с сотрудниками), сказал:
-- Не можете ли вы, Фома, достать что-либо новое об Антоне Павловиче Чехове?.. Пусть это будет вещь не юмористическая -- все равно. Незабвенный писатель так дорог нам всем, что даже случайные воспоминания о нем, обрывки воспоминаний будут бесконечно близки нашему сердцу.
Я, прослезившись, отвечал:
-- Хорошо. Надеюсь, что за места, которые будут бесконечно близки вашему сердцу, вы заплатите гонорар соответствующий... До свиданья. Еду.
* * *
Первый встреченный мною человек, который мог, по его словам, рассказать мне о Чехове, был очень словоохотлив и сейчас же начал свои воспоминания.
-- Как же, помню, помню!.. Теперь покойничку было бы уже 60 лет, царство ему небесное...
-- Что вы! На днях ему только 50 исполнилось... Об этом я сам читал.
Мой собеседник засмеялся.
-- Узнаю покойника... Всегда любил десяточек лет сбросить... Он даже собственным детям не открывал своих лет.
-- Детям! Разве у него были дети?!
-- Семеро было. Неужели вы не знали?
-- Я не верю своим ушам! Насколько я знаю...
Но тут я скромно замолчал. Это была интимная жизнь незабвенного писателя, и касаться ее мне казалось неделикатным. Я перевел разговор:
-- Вы помните какие-нибудь любопытные случаи из жизни покойника?
-- Сколько угодно! Однажды мы с ним пили в железнодорожном буфете водку. "Хочешь, -- говорит, -- я аршин водки выпью? Ставь рюмки в ряд, отмеривай аршином, и я пить буду!" Что хохоту было тогда... Умора!
-- Гм... А еще вы ничего не помните из его личной жизни?
-- Как же! Однажды получил он из имения деньги... Что-то тысяч десять...
Я изумился.
-- Неужели у него было имение?
-- Сколько угодно! Три имения было. Два самарских, одно подмосковное... Получил он деньги, я ему и говорю: "Чем эти деньги на цыганок бросать, ты бы, Вася"...
-- Антоша, -- подсказал я.
-- Вася! Какой там Антоша?
Я вспылил:
-- Да ведь вы мне об Антоне Павловиче Чехове рассказываете? О писателе?
Он с дурацким удивлением взглянул на меня.
-- О каком Антоне Палыче, государь мой? Я рассказываю о гусарского полка штабс-ротмистре Василии Дорофеиче Чехове-Чеховиче! Рубаха-парень был!..
-- Тьфу!!
-- Вы не плюйтесь... За это ответите.
* * *
Я встретился с другим господином и завел с ним разговор о Чехове.
-- Вы знаете что-нибудь о Чехове? Именно об Антоне Павловиче Чехове, а не о ком другом.
-- Я? О Чехове? Сколько угодно. Мы ведь с ним вместе писали в "Стрекозе". Его, надо признаться, терпели там, как неизбежное зло, а меня редактор очень любил. Однажды я прихожу к редактору, а он мне и говорит: прекрасный рассказ вы дали нам, дорогой Петр Иваныч...
-- А Чехов?
-- Что Чехов?
-- Был при этом?
-- Да зачем же ему обязательно быть при этом?
-- Вы мне лучше что-нибудь о Чехове расскажите. Как он, вообще, работал?
-- Кто, Чехов? Так, знаете, писал разные рассказы... А я в то время уже драму написал. Прекрасная драма. Снес к Суворину, а он и говорит мне: "Талантище у тебя, Петя!"
-- Послушайте! Я вас о Чехове прошу рассказать, а вы о себе рассказываете... О вас мы еще поговорим... даю вам честное слово! Вот будет ваш юбилей -- тогда и поговорим... А вы мне сейчас о Чехове что-нибудь...
-- Да что ж о Чехове... Можно и о Чехове. Встречаю я его как-то на улице. Спрашивает: "Куда идешь?" В "Ниву"! Прихожу я в "Ниву", секретарь встречает меня восторженно: "Ну, знаете, батенька, ваша повестушка"...
Я злобно посмотрел на собеседника и прошипел:
-- Идиот.
Он пожал плечами:
-- Не скажите!
* * *
Наконец я нашел настоящего человека, с которым мог поговорить о Чехове: с первых слов я заметил, что он о себе скромно умалчивает, не путает Чехова с кем-нибудь другим и о дорогом покойнике говорит с вполне понятным благоговением:
-- Чехова? Антон Палыча? Как же не знать... Очень даже хорошо.
-- Интересные случаи какие-нибудь из его жизни помните?
-- Есть. Как-то прихожу я к нему, а он выходит, хромает... Что такое? "Да, сапог, -- говорит, -- что-то жмет". "Э, -- говорю, -- пустяки! На колодки их натянуть, да разбить"...
-- Ну?
-- Ну, и, действительно, после колодок сапоги не жали.
-- Это мелкий факт. Других нет ли?
-- Есть и другие. Приезжает как-то он ко мне. "Нынче, -- говорит, -- пошла мода на ботинки с широкими носками... Как ты посоветуешь"? Усмехнулся я: "Выдумывают все"!..
-- Ну?
-- Ну, все-таки заказал покойник. Любил хорошую обувь. В последнее-то время он больше в мягких туфлях ходил. Ковровые такие...
-- Да нет, вы мне расскажите, как он писал?!
-- Да так и писал. "Ежели, -- говорит, -- Панфилыч, сапог у меня узкий, так я, -- говорит, -- и писать не могу, как следует. Беспокойно, значит".
Терпение мое лопнуло.
-- Господи! Что вы мне сапог да сапог, туфли да туфли... Будто вы сапожник какой.
-- Это точно. Сапожник и есть. Покойник пятнадцать лет сапоги у меня шил...
-----
Когда я принес редактору вышеприведенное "Новое о Чехове", он прочел рукопись и благосклонно сказал:
-- Страшный вздор! При чем здесь в серьезной статье какой-то сапожник, Чехов-Чеховский, какой-то Петя!..
Я всплеснул руками.
-- Боже ты мой! Да здесь же, в этой одной статье, три статьи:
1) "Антон Чехов и его читатель".
2) "Антон Чехов в воспоминаниях и характеристиках современников".
3) "Антон Чехов и критика о нем".
И я, подбоченившись, потребовал себе тройной гонорар.